Кирилл Королев - Языческие божества Западной Европы. Энциклопедия

• Название: Языческие божества Западной Европы. Энциклопедия
• Автор: Кирилл Королев
• Издательство: Издательства: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Энциклопедии
• Год: 2005
• ISBN: ISBN: 5-699-10775-4

Когда отгремели битвы христиан с язычниками и христианство стало официально признанной религией всей Европы, древние боги были изгнаны из этого мира. Впрочем, остатки язычества сохранялись в сельской местности, где по-прежнему бытовали древние традиции и верования, где отмечались праздники плодородия, где совершались — в доме, в поле, на скотном дворе — языческие обряды либо втайне, либо под видом христианских празднеств. И официальная религия не могла ничего с этим поделать.

В нашей книге, посвященной языческим божествам Западной Европы, предпринята попытка описать индоевропейскую мифологическую традицию (или Традицию, в терминологии Р. Генона) во всей ее целостности и на фоне многовековой исторической перспективы.

---

Август — не только верховный понтифик и «сын причисленного к лику богов Цезаря»; он также — Отец отечества (Pater patriae). В нем воплотилась римская доблесть, он достойно завершил провиденциальную миссию Энея и стал средоточием Рима, как сам Рим — средоточием Ойкумены. При нем

…бродит вол покойно средь полей,
Обильные плоды Цереры край питают,
И плаватель летит вдоль стихнувших морей
И честь наветы не пугают.
Разврат не стал домов почтенных осквернять,
Порок преследуем законами и мненьем,
А кара рядом с преступленьем.
И сходством чад своих гордиться может мать,
Про скифов и парфян и знать мы не хотим,
Сурового никто германца не боится:
Ведь Цезарь между нас, могуч и невредим, —
Так кто ж иберца устрашится?
Всяк в винограднике проводит день своем,
К сухому дереву побеги лоз склоняя,
И, отойдя к вину, с отрадой за столом
Тебя с богами поминает.[89]

При наследниках Августа на троне Римская империя достигла зенита своего могущества. «Римский миф» из историко-поэти-ческой концепции превратился в политическую доктрину, своего рода «кредо империи». И величия этого кредо не поколебал даже крах империи, вызванный многочисленными внутренними проблемами. Частые смены императоров, восстания, гражданские войны, экономические кризисы, принятие христианства в качестве официальной религии, распад империи на Западную и Восточную — «римский миф» благополучно пережил все эти потрясения. Как писал римский историк Аппиан: «Держава римлян величиной и счастьем выделилась из всех благодаря благоразумию и умению считывать обстоятельства времени, в приобретении этого могущества они превзошли всех своей доблестью, выдержкой и упорством, не увлекаясь при счастливых обстоятельствах, пока твердо не укрепляли своей власти, и не падая духом при несчастьях: в иной день у них гибли двадцать тысяч человек, в другой — сорок, а в иной и пятьдесят. И часто им грозила опасность потерять самый Город, и ни голод, ни постоянные болезни, ни внутренние волнения, а иногда и все это вместе взятое не отклонило их от жажды почестей, пока в течение семисот лет, перенося беды и подвергаясь опасности, они мало-помалу не подняли свою власть до теперешнего могущества и приобрели счастье благодаря благоразумию».

Духовными наследниками Рима и выразителями «римского мифа» считали себя многие европейские государства — и Византия («Константинополь — второй Рим»), и империя Карла Великого, и Священная Римская империя германского народа. Все они обращались к античным образцам как к идеалам, которым надлежит следовать в современности. Не обошло римское влияние и Россию. Известно, что Петр Первый принял в 1721 г. титулатуру, которая прямо возводилась к «золотому веку» Августа: с этого времени российского самодержца стали именовать «императором», «великим» и «отцом отечества». На русской почве прижилась и историософская идея «многих Римов», выстраивавшая прямую последовательность: Рим — Константинополь (Царь-град) — Москва. «Идея „Москва — Третий Рим“ по самой своей природе была двойственной. С одной стороны, она подразумевала связь Московского государства с высшими духовно-религиозными ценностями. Делая благочестие главной чертой и основой государственной мощи Москвы, идея эта подчеркивала теократический аспект ориентации на Византию. В этом варианте идея подразумевала изоляцию от „нечистых земель“. С другой стороны, Константинополь воспринимался как второй Рим, т. е. в связанной с этим именем политической символике подчеркивалась имперская сущность — в Византии видели мировую империю, наследницу римской государственной мощи» (Б. А. Успенский). Особенно же отчетливо «римский миф» выразился в основании Санкт-Петербурга. Петербург — город, осененный тенью императорского Рима; в городском гербе содержались трансформированные элементы герба римского (перекрещенные якоря вместо перекрещенных ключей и т. д.). «Подлинность Петербурга как нового Рима состоит в том, что святость в нем не главенствует, а подчинена государственности. Государственная служба превращается в служение Отечеству и одновременно ведущее к спасению души поклонение Богу… С этой точки зрения и папский Рим (в отличие от Рима императорского), и Москва представляются синонимическими символами ложной, „ханжеской“ святости. С позиции обожествленной государственности старорусское православие казалось подозрительно смыкающимся с „папежным духом“. Создавалась парадигма идей, в которой Рим „папежный“ и Москва допетровская объединялись в противопоставлении Петербургу — истинному граду Святого Петра» (Ibid).

«Правители приходят и уходят, а Рим остается». Эта мысль, сформулированная одним из римлян, которому выпало жить в эпоху непрерывно сменявших друг друга «солдатских императоров», как нельзя лучше выражает суть «римского мифа». Образ Вечного города, движущегося сквозь толщу веков, стал кульминацией античной мифологии. Город, вместивший в себя весь мир и сам этот ставший миром город, в котором одновременно существуют прошлое, настоящее и будущее; город вне времени и пространства. Пожалуй, с мифологемой Рима как Вечного города может соперничать разве что более поздняя мифологема Иерусалима — как города земного и небесного. Рим — символ империи как социокультурного феномена, эмблема имперского размаха, безграничных устремлений и грандиозных свершений. Иерусалим же (в «ипостаси» небесного города) есть святой город, место общения людей с Божеством, проекция церкви — «невесты Христовой». Кстати сказать, в парадигме городов-символов Иерусалим как символ неба и рая противопоставляется не Риму, а Вавилону — олицетворению порока и мирской тщеты.

Рим — вечен, и вечен «римский миф», ибо, по Редьярду Киплингу:

Времени очи безгневны,
Поступь тверда:
Словно цветы, однодневны
Силы и Города.

Гибнут престолы, но снова,
Травам под стать,
Город из праха земного
Жаждет восстать![90]

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СЕВЕРНЫЙ ДУХ

ГЕРМАНО-СКАНДИНАВСКАЯ ТРАДИЦИЯ

Древние германцы. — Скандинавия. — Языческие мифы и христианство. — Источники сведений о германо-скандинавской мифологии. — Мировая бездна Гинунгагап. — Имир и его смерть. — Ясень Иггдрасиль. — Девять миров. — Адам Бременский о религиозном культе скандинавов. — Тор, Один и Фрейр. — Один и Тюр. — Асы и ваны. — Германские боги. — Йотуны. — Локи и его двойственная природа. — Цверги. — Валькирии. — Сотворение мира. — Многоликий и многоименный Один. — Тор-защитник. — Странствия Хеймдалля-Рига. — Злокозненный Локи. — Понятие судьбы в скандинавской традиции. — Миф и история. — Миф о Бальдре. — Предвидение конца света. — Рагнарек. — Возрождение мира. — Боги как первопредки и родоначальники. — Боги и герои. — Предание о нибелунгах. — Мотив проклятого золота. — Проклятие Андвари. — Сигурд. — От эпоса к саге. — Закат мифологии.

Всякая мифология — плоть от плоти народа, ее создавшего. В ней, как в зеркале, отражаются характер народа-родителя, ценности, которые он превозносит и лелеет, — и антиценности, им порицаемые и отрицаемые; также мифология, точнее, самый ее дух, находится в непосредственной связи со средой обитания народа-мифотворца. И весьма любопытно сравнивать между собой мифологические системы разных народов, обнаруживая в последних упомянутые выше соответствия и противопоставления. Особенно богатый материал для сопоставлений подобного рода дает Европа — по причине своей компактности в сравнении с другими материками. Чем дальше на север от колыбели цивилизации — Средиземноморья, — тем суровее становится дух мифологии, тем жесточе делаются боги, кровопролитнее битвы, трагичнее конфликты и безнадежнее судьбы. И своего апогея это «нарастание драматизма» достигает в мифологии европейского Севера — в мифологии германцев и скандинавов.

Как писал А. Я. Гуревич в предисловии к русскому изданию «Старшей Эдды» в «Библиотеке всемирной литературы», «образ мира, выработанный мыслью народов Северной Европы, во многом зависел от образа их жизни. Скотоводы, охотники, рыбаки и мореходы, в меньшей мере земледельцы, они жили в окружении суровой и слабо освоенной ими природы, которую их богатая фантазия легко населяла враждебными силами. Центр их жизни — обособленный сельский двор. Соответственно и все мироздание моделировалось ими в виде системы усадеб. Подобно тому как вокруг их усадеб простирались невозделанные пустоши или скалы, так и весь мир мыслился ими состоящим из резко противопоставленных друг другу сфер…» Достаточно сравнить картину скандинавского мифологического мироздания с аналогичной картиной, допустим, мифологии греческой, чтобы почувствовать разницу в мировосприятии народов: студеное безлюдье с редкими хуторами у скандинавов — и напоенные солнцем, плодородные, густо заселенные земли у греков. «Несовпадение менталитетов» столь очевидно, что поневоле усомнишься в правомерности отнесения и греческой, и скандинавской мифологических систем к общей индоевропейской мифопоэтической традиции.