Олег Верещагин - Garaf

• Название: Garaf
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Фэнтези

ОТ АВТОРА

(содержит элементы ритуального проклятья святотатцам)

Итак, я не выдержал.

Сорвался.

Нарушил клятву, которую повторял… ммм… да, повторял двадцать четыре года, почти каждый раз, когда обдумывал новые и новые сюжет своих книг (которые начал писать класса со второго, беспощадно коверкая нравившиеся мне произведения!).

Страшную клятву…

Никогда не писать ничего о мире Джона Роналда Руэла Толкиена!

НИ! КОГ! ДА!

…Все знают, как твёрдо я соблюдал клятву. И в тяжкие, чёрные годы владычества графомана и плагиаторщика Перумова, чьи первые книги я сдуру купил в 95–м. И в ещё более тяжкие, хотя и не чёрные, а галлюцинаторно–розово–голубые годы тошнотного (увы — необходимого по профессии!) чтения опусов про добрых орков и пьяных эльфов (на тему: «Я там был, я всё видел, Профессор ошибался и всё было не так!»).

Я держался.

Я твёрдо не хотел осквернять страну, которая открылась однажды девятилетнему пацану на крыше сарая, где он, совершенно потрясённый, увидел перед собой мир (позже я узнал — значительно порезанный цензурой…) какого–то Толкиена, о котором я тогда ничего не знал толком, кроме того, что ТАКИХ книг я не читал ещё ни разу. Я принял Средиземье всё, целиком и мгновенно, чем поразил родителей (не нашедших в этой книге ничего интересного… впрочем, папа уже не первый год искал истину на дне стакана, а мама позже книгу всё–таки прочитала…), да и большинство друзей–приятелей (лишь позже, в подростковые годы, мне удалось совратить пару человек на те же тропы, которым и снова и снова отправлялся странствовать я (хорошо, что книги тогда издавали добротно!!!)…) Как же я жалел, что могу читать и перечитывать только ОДНУ часть…

Короче, я был верен той клятве, не желая пятнать Средиземье своими следами…

…Во всём виноват Пашка.

Я повторяю это снова — во всём виноват Пашка, и прошу зафиксировать это для будущих поколений — во всём виноват малолетний (14 лет на момент того разговора) засранец (я не откажусь от своих слов даже под пыткой) Павел Зубков.

Это поразительно начитанный и умный (даже по меркам моего детства, когда мальчишки читали в сто раз — без преувеличения — больше… да и умнее были значительно) мальчишка, которому я обязан кропотливой работой по перепечатке некоторых моих книг (и многочисленными опечатками в оных). Интересы Пашки в музыке и литературе до такой степени совпадали с моими, что я, поэкспериментировав, начал давать ему «потоком» всё, что читал и слушал сам…

…пока не споткнулся на Толкиене. Дж.Р.Р. Великом Профессоре.

А ведь я был уверен — уверен! — что книга Пашке понравится!!!

И добро бы он просто промолчал. Хотя бы из вежливости.

Белобрысый потомок русских, немцев и скандинавов (в его жилах течёт именно эта жуткая смесь), экс–беженец из Казахстана и пр. и др — короче, Павел Зубков не пожелал щадить моих чувств. Правда, конспективно — весной 2008 года, отдавая мне первый том — он сказал просто: «Фиг–ня!» — именно так, раздельно. Я так очумел, что решил, будто ослышался и через какое–то время поинтересовался, нести ли вторую книгу. В ответ на что получил недоумённый взгляд и почти ласковое, как будто обращённое к умалишённому, пояснение: «Олег Николаевич, но это же правда фигня…» Я повторил вопрос с угрозой в голосе: нести или нет?! Павел огрызнулся: «Нет!» На майке у него в тот момент был изображён наш тамбовский символ, и вообще он сам сильно напоминал собирающегося тяпнуть надоедливую руку молодого волка.

Я «отпал». Гнев бушевал в моей груди. Мне хотелось сказать то, что я никогда не говорил ни одному из своих подопечных — сакраментальное и очень обидное, но часто употребляемое многими моими коллегами: «Мал ещё рассуждать!» Но я удержался… Я ведь сам вызвал его на этот разговор.

Толкиен всё написал не так, потому что не так пишет Пехов. А как пишет Пехов — это и есть правильно. Эльфы, орки, гоблины и вообще. У Пехова — правильно, у Толкиена — нет.

Мне захотелось убить Пехова, которого я и раньше–то не любил. Но было уже поздно. Пашка получил сильнейшую дозу антитолкиеновской сыворотки — прочёл русского автора, пишущего фэнтэзи на западные темы. Причём автора совершенно не задумывающегося над категориями добра и зла, а просто гонящего острый сюжет. Смертельное и неотразимое блюдо даже для очень умного мальчишки, вовремя не прочитавшего Профессора.

Я был бессилен.

Спасать Пашку было поздно. Увы. И я решил отомстить. Совершенно недостойно отомстить четырнадцатилетнему подростку.

Я сделал Пашку Зубкова главным героем этой книги.

Всю тонкость моей мести вы поймёте позже…

…Хочу предупредить сразу — эта книга — книга правоверного толкиниста (хотя и не толкинутого). Любителям «смотреть на вещи с ТОЙ стороны» и вообще выискивать сложные объяснения простым вещам она покажется унылой и скучной, как Библия — завзятому атеисту. Те, кто захочет найти тут «новый подход, «оригинальное видение» или — не дай боги! — «революционные концепции» будут жестоко разочарованы. Всё очень традиционно. Во всём. От секса до политики.

Увы.

Но хочу предупредить так же, что, в отличие от «коренного» мира моя книга по изложению вовсе не эпична. Это не большое полотно величавого старинного гобелена, прекрасного и бесценного, с которым надо обращаться бережно (усердно пашущие толкиеновскую ниву об этом забывают…). Это — картина неореалиста–романтика, где видно, как конь роняет с губ пену, а из–под ногтей руки, сжимающей меч, выступает кровь…

И конечно же, эта книга не была бы моей книгой, не стань её главным героем «наш человек там». Такой, какой он есть. Мой любимый «герой с улицы».

Книга именно моя — о Добре и Зле, о выборе и страхе, о боли и любви… Ну и немножко всё–таки — см. строчку ниже.

Месть! Смерть!! И преисподняя!!!

Итак — от начала Третьей Эпохи прошло 1408 лет.

У нас же было лето 200… года.

---

Первые дни, если честно, Гараву было очень трудно. Утром не хотелось вставать так, что он невольно просыпался минут за двадцать, а то и за полчаса до подъёма и тоскливо слушал, что делает дежурный, ожидая: вот сейчас… сейчас… сейчас будет тормошить… Днём Фередир и Эйнор по очереди спали в сёдлах. Гараву тоже никто не запрещал, но у него просто не получалось. По вечерам хотелось поговорить после дневного молчаливого качания в седле, но язык не ворочался, и мальчишка просто засыпал. Кроме того, зверски болела задница и ноги. Он, правда, ничего себе не стёр, как грозились авторы почти всех книг, где встречались всадники–новички, но боль была нудной и беспокоящей.

Потом он постепенно привык. И к коню, и к доспехам, и к медленному равномерному движению, и к ночной прохладе с ветерком. Научился правильно обхаживать коня. Ушла боль. И вечера обрели интерес — почти такой, как в туристском походе.

И Эйнор, и Фередир умели и любили петь. Кроме того, Эйнор любил рассказывать легенды о Нуменоре, а Фередир обожал то, что в мире Пашки назвали бы «страшилками» — рассказы о Шепчущем лесе и Мече Света, о страшном колдуне Мельнике — и умел их рассказывать так, что даже Эйнор как–то притихал, и становилось видно, что рыцарю не так уж много лет… Пашка тоже потихоньку начал рассказывать разное. Он для себя всё–таки выстроил легенду, что родом с очень далёкого востока, где про здешние дела и слыхом не слыхивали… ну и тут, соответственно, тоже про тамошние места не знают. Ни Эйнор, ни Фередир не расспрашивали особо больше, как же всё–таки Гарав оказался здесь. Видно, думали, что он, если и вспомнил, то ему не очень–то приятно про это говорить. Зато с удовольствием слушали, например, немного переделанные истории про битвы с монголами. Гараву даже было немного стыдно — чего доброго, попадёт это в здешние серьёзные летописи: вот, мол, какие дела творятся на востоке!..

…В тот вечер Гарав — а точнее, Пашка — обнаглел окончательно, возжелал славы и выдал на привале стихи своего собственного сочинения, которые днём, качаясь в седле, записывал выпрошенным у Эйнора свинцовым карандашиком на у Эйнора же несколько ранее выклянченной бумаге. Восстановив по памяти текст на русском, Гарав тут же стал писать подстрочник — на адунайке русскими буквами — и неожиданно обнаружил, что вполне может соорудить стихи и на этом языке, тем более, что тут обращали внимание не столько на рифму, сколько на ритм. И вот теперь заливался соловьём, сидя возле костра и с удовольствием наблюдая, как спутники — оба — то фыркают, то откровенно хохочут.

— Какая такая «Орда Золотая»?
— Большая, быть может, она — аль малая?
— Конечно, большая, всю Русь захватила.
— Какая ж на свете бывает–то сила!..
И вот волненья средь народа:
— То хорошо, что помогла погода -
Татарин не дошел до нас.
В болотах да снегах увяз…
— Надолго ль он увяз в болотах?
— Нема. Сейчас увяз в заботах.
— В Сарае сидя, зубы точит.
— От нас он деньги дюже хочет.
— Татарин зол. Нас вспомнит скоро…
— Эй братцы! Хватит разговоров!..
…Стоял мужик. Рука в бока.
Был пьян чуть–чуть — совсем слегка.
Особо ростом не высок.
И не сказать, чтобы качок…
Одет… ну, скажем, небогато.
Но что–то было в нем, ребята.
Стряхнул он наземь что–то с плеч
И двинул вот такую речь:
— Нашли чего — Орды бояться!
Славяне! Хватит придуряться!
Боимся шведов и тевтонцев,
Боимся, что не встанет солнце,
Что черти мир захватят весь,
Что дней в неделе будет шесть,
Что вступим мы в Евросоюз,
Что во всю рожу вскочит флюс,
Что пиво кончится на свете -
Всего боимся, прям как дети.
Че там? Какие–то татары -
Да мы порвем их без базара!
В прошедший год — совсем недавно.
Мы обломали чурок славно.
Казань мы рвали до зари…
Эй ты, мужик! Ты! Не ори!…
Имеешь ты задать вопрос?
С чего я волосом оброс?!
Сам волосат ты, как лешак…
Меня ты помнишь?.. Сам дурак!
Народ родной брех услыхал,
Народ тут репу почесал:
— Братва! Да это же Петруха!..
— А где ж он был?..
— Ни сном не духом!..
— Да, это я, что, не узнали?
А ведь недавно провожали.
— Ну да! Конечно! Помним мы!
— Вас не видали две зимы!
— На стругах, две весны назад
Вы плыли драть татарам зад!
— Мы думали, что вы с концами!
Глядите–ка, вернулись сами!
— Да нет, народ. Один вернулся… —
Тут наш герой чуть–чуть запнулся.
И, посмотрев поверх голов,
С других рассказ он начал слов:
— Стоим мы тут, а они там.
Татарин едет, видно — хан:
Немытый, страшный, как Хсанкор!
Аж в дрожь бросает до сих пор!
Подъехал стороны на край,
Послать стрелой в татарский рай?
Собачий сын — Кадум Байда
Сказал нам: — Слушайте сюда!
Урус всегда великий воин,
Дружить с монголом он достоин.
Ты удаль показал свою -
Вы победили нас в бою.
Мы щедрость вам свою покажем
И доброту свою докажем.
Урус с татаром — друг навеки.
Мы братья, люди–человеки!..
Но наши парни — не придурки:
— Мы знаем, кто и что за урки.
Татар нам брат? Глядите сами:
Мой дом поджёг, чтоб пламя
Ему обзор весь осветило.
Схватил он девку…
Отрезал серьги ей с ушами.
Ее саму в огонь метнул…
«Кто враг, кто друг…»
Ну, ты загнул!
— Упал татарин, видно, с печки,
Ведь мы для них не человечки,
Не люди даже и не звери.
— Татарин врет?
— Пошли проверим…
— Не надо. Может мы домой?
Какой домой?! Там пир горой!
И вот спустя пустяшно время.
На пир зовет нас вражье племя.
Идем мы к ним во всеоружье:
Бухло бухлом — на время дружим!
Так вот, на самом прям к ним входе
При всем честном (и нет) народе
Какой–то бешеный старик
Писклявым визгом поднял крик:
— Урус, ты нас не уважаешь?!
Друзья мы все! Ты понимаешь?!
Зачем тебе на пире лук?!
Ведь я тебе не враг, а друг!
Оружье сдайте в гардероб!..
— Ты че, загнать нас хочешь в гроб?! —
Вскричал наш воин говорливый,
Потом рванул еще ретивей:
— Чем резать будем мы там мясо?!
И мы с ножами знаем пляски!
Нам без ножей на пир нельзя,
Какие мы, потом, друзья?!
Татарин, фактами убитый.
Глаза со страху чуть закрыты:
— Ножи вам можно — меч нельзя.
И это факты без бузья!
Веселье хряк как рылом стер…
Но вот зашли мы все в шатер:
— Аллах! ХСАНКОР! Иегова! Кришна!
— Все это нам? Ну, очень пышно!
Бухло и закусь, ананасы.
Потом натырим балабасов!
Сейчас братаемся и дружим,
Ну, в общем: не особо тужим.
Проходит час, потом другой,
(Бухи. Не шевельнешь ногой)
И вот, средь пьяной тишины
Крадется к нам через спины
Кадум с ножом наперевес
Так тихо, как медведь сквозь лес.
Он думает, что мы–то спим…
Ну нет уж, хрена — мы ВСЕ бдим!
— Алярм!!! Измена! Хэнде хох!
Кидай перо татарский лох!
Кадум несильно испужался
(Но обоссаться обоссался):
— Коли урусов! Режь собак!
Мы им припомним: «Кто дурак!»
А мы:
— Ножи, братва, наизготовку! —
Покажем им свою сноровку!
— Щас так дадим мы вам просраться,
Что не успеешь испугаться!
Но вот всех сторон шатра.
На нас поперла шантрапа!
Один к пяти. Они в оружье.
— Ну ладно суки! Щас подружим!..
— А что же дальше с вами было?
— Нас половину всех убило
Но мы прорвалися, ребята!
И побежали, как когда–то…
От страшной тьма спасла нас смерти.
Вы в том мне на слово поверьте…
Татар хотели мы обуть,
А получилась просто Жуть….
Татарин — подлый, низкий гад
Любой победе подлой рад!
А мы их побеждали с честью
Как витязи в старинных песнях.
Не трусьте братья, чурки плохи,
А в одиночку вовсе лохи!
Росточком — метр пятьдесят
Давить их надо, как цыплят!

Стихи на самом деле Павла Зубкова! (Отрывок из поэмы «Базар времён татаро–монгольского нашествия»)

— Тихо, — вдруг сказал Эйнор. Только что он смеялся — и вдруг, не переставая посмеиваться, ухитрился одновременно произнести это. — Орки.

От одного слова внутри у Гарава (у Пашки) всё сжалось в тугой ком — и пришёл унизительный, тягучий страх. Фередир продолжал смеяться, даже назад откинулся — так, что оказался рядом со своим щитом.

— Много? — тихо спросил он.

— Не знаю, — Эйнор подбросил в костерок клубок сухих веточек. — Вокруг. Щиты приготовьте. Каждый закроет свою сторону, потом — как получится, от костра не отходить… щиты!!! — это он уже крикнул.