Олег Верещагин - Garaf

• Название: Garaf
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Фэнтези

ОТ АВТОРА

(содержит элементы ритуального проклятья святотатцам)

Итак, я не выдержал.

Сорвался.

Нарушил клятву, которую повторял… ммм… да, повторял двадцать четыре года, почти каждый раз, когда обдумывал новые и новые сюжет своих книг (которые начал писать класса со второго, беспощадно коверкая нравившиеся мне произведения!).

Страшную клятву…

Никогда не писать ничего о мире Джона Роналда Руэла Толкиена!

НИ! КОГ! ДА!

…Все знают, как твёрдо я соблюдал клятву. И в тяжкие, чёрные годы владычества графомана и плагиаторщика Перумова, чьи первые книги я сдуру купил в 95–м. И в ещё более тяжкие, хотя и не чёрные, а галлюцинаторно–розово–голубые годы тошнотного (увы — необходимого по профессии!) чтения опусов про добрых орков и пьяных эльфов (на тему: «Я там был, я всё видел, Профессор ошибался и всё было не так!»).

Я держался.

Я твёрдо не хотел осквернять страну, которая открылась однажды девятилетнему пацану на крыше сарая, где он, совершенно потрясённый, увидел перед собой мир (позже я узнал — значительно порезанный цензурой…) какого–то Толкиена, о котором я тогда ничего не знал толком, кроме того, что ТАКИХ книг я не читал ещё ни разу. Я принял Средиземье всё, целиком и мгновенно, чем поразил родителей (не нашедших в этой книге ничего интересного… впрочем, папа уже не первый год искал истину на дне стакана, а мама позже книгу всё–таки прочитала…), да и большинство друзей–приятелей (лишь позже, в подростковые годы, мне удалось совратить пару человек на те же тропы, которым и снова и снова отправлялся странствовать я (хорошо, что книги тогда издавали добротно!!!)…) Как же я жалел, что могу читать и перечитывать только ОДНУ часть…

Короче, я был верен той клятве, не желая пятнать Средиземье своими следами…

…Во всём виноват Пашка.

Я повторяю это снова — во всём виноват Пашка, и прошу зафиксировать это для будущих поколений — во всём виноват малолетний (14 лет на момент того разговора) засранец (я не откажусь от своих слов даже под пыткой) Павел Зубков.

Это поразительно начитанный и умный (даже по меркам моего детства, когда мальчишки читали в сто раз — без преувеличения — больше… да и умнее были значительно) мальчишка, которому я обязан кропотливой работой по перепечатке некоторых моих книг (и многочисленными опечатками в оных). Интересы Пашки в музыке и литературе до такой степени совпадали с моими, что я, поэкспериментировав, начал давать ему «потоком» всё, что читал и слушал сам…

…пока не споткнулся на Толкиене. Дж.Р.Р. Великом Профессоре.

А ведь я был уверен — уверен! — что книга Пашке понравится!!!

И добро бы он просто промолчал. Хотя бы из вежливости.

Белобрысый потомок русских, немцев и скандинавов (в его жилах течёт именно эта жуткая смесь), экс–беженец из Казахстана и пр. и др — короче, Павел Зубков не пожелал щадить моих чувств. Правда, конспективно — весной 2008 года, отдавая мне первый том — он сказал просто: «Фиг–ня!» — именно так, раздельно. Я так очумел, что решил, будто ослышался и через какое–то время поинтересовался, нести ли вторую книгу. В ответ на что получил недоумённый взгляд и почти ласковое, как будто обращённое к умалишённому, пояснение: «Олег Николаевич, но это же правда фигня…» Я повторил вопрос с угрозой в голосе: нести или нет?! Павел огрызнулся: «Нет!» На майке у него в тот момент был изображён наш тамбовский символ, и вообще он сам сильно напоминал собирающегося тяпнуть надоедливую руку молодого волка.

Я «отпал». Гнев бушевал в моей груди. Мне хотелось сказать то, что я никогда не говорил ни одному из своих подопечных — сакраментальное и очень обидное, но часто употребляемое многими моими коллегами: «Мал ещё рассуждать!» Но я удержался… Я ведь сам вызвал его на этот разговор.

Толкиен всё написал не так, потому что не так пишет Пехов. А как пишет Пехов — это и есть правильно. Эльфы, орки, гоблины и вообще. У Пехова — правильно, у Толкиена — нет.

Мне захотелось убить Пехова, которого я и раньше–то не любил. Но было уже поздно. Пашка получил сильнейшую дозу антитолкиеновской сыворотки — прочёл русского автора, пишущего фэнтэзи на западные темы. Причём автора совершенно не задумывающегося над категориями добра и зла, а просто гонящего острый сюжет. Смертельное и неотразимое блюдо даже для очень умного мальчишки, вовремя не прочитавшего Профессора.

Я был бессилен.

Спасать Пашку было поздно. Увы. И я решил отомстить. Совершенно недостойно отомстить четырнадцатилетнему подростку.

Я сделал Пашку Зубкова главным героем этой книги.

Всю тонкость моей мести вы поймёте позже…

…Хочу предупредить сразу — эта книга — книга правоверного толкиниста (хотя и не толкинутого). Любителям «смотреть на вещи с ТОЙ стороны» и вообще выискивать сложные объяснения простым вещам она покажется унылой и скучной, как Библия — завзятому атеисту. Те, кто захочет найти тут «новый подход, «оригинальное видение» или — не дай боги! — «революционные концепции» будут жестоко разочарованы. Всё очень традиционно. Во всём. От секса до политики.

Увы.

Но хочу предупредить так же, что, в отличие от «коренного» мира моя книга по изложению вовсе не эпична. Это не большое полотно величавого старинного гобелена, прекрасного и бесценного, с которым надо обращаться бережно (усердно пашущие толкиеновскую ниву об этом забывают…). Это — картина неореалиста–романтика, где видно, как конь роняет с губ пену, а из–под ногтей руки, сжимающей меч, выступает кровь…

И конечно же, эта книга не была бы моей книгой, не стань её главным героем «наш человек там». Такой, какой он есть. Мой любимый «герой с улицы».

Книга именно моя — о Добре и Зле, о выборе и страхе, о боли и любви… Ну и немножко всё–таки — см. строчку ниже.

Месть! Смерть!! И преисподняя!!!

Итак — от начала Третьей Эпохи прошло 1408 лет.

У нас же было лето 200… года.

---

— Нет, конечно, — почти возмутился Гарав. — Я сам не знаю, как получилось.

— Или вы оба спите — или спать ложусь я, а вы дежурите, — послышался голос Эйнора.

Мальчишки умолкли почти с настоящим испугом. И одновременно закрыли глаза…

И — так же одновременно — и мгновенно — уснули…

…На этот раз Гарав хорошо запомнил сон. Но только сам сон был странным, непонятным — хотя, пожалуй, красивым.

Гарав не помнил, где он стоял — то ли на берегу моря, то ли на какой–то скале над морем… Нет, вряд ли на скале — потому что острые носы и белые борта надвигались на него спереди и сверху. Их было много — этих кораблей, огромных и стройных. Кипенно–белые — какими они, наверное, не бывают в жизни — плыли громадины парусов. Беззвучно и красиво, закрывая небо. И почему–то это было не только здорово, но и очень тревожно. Гарав не понимал, почему — но была в этом странном медлительном параде какая–то горькая обречённость. Как будто последним парадом шло войско, перед тем, как положить знамёна — войско не побеждённое, но обречённое на сдачу трусливым приказом…

— А вы знаете, сколько у нас было баркентин?* - спросил ниоткуда глуховатый мужской голос. И паруса начала пожирать юркая беспросветная тьма, похожая на беззвучное чёрное пламя…

*Здесь прямая цитата и отсылка к книге В.П.Крапивина «Трое с Площади Карронад» (по этой книге снят недавно небезнадёжный фильм), где содержится весьма нелицеприятная критика действий властей, которые в 70–е — 80–е годы ХХ века превратили в бары и кафе немало парусных кораблей. Автор «Гарава» не горит к парусам и морю ни малейшей любовью, но абсолютно солидарен с мэтром детской литературы в его гневном обличении по двум причинам: 1. я просто терпеть не могу дорогие претенциозные рыгаловки; 2. корабль — это не площадка для пьяных бездельников, а воплощение многовековой мечты сотен тысяч мальчишек (не моей, но что с того?) И превращать эту мечту в бар — преступно.

«Белокрылые лебеди Альквалонде…» — бессвязно подумал Гарав. И тут же подумал: нет. Кораблям Альквалондэ — он во сне чудесным образом знал эту печальную кровавую историю! — повезло больше, чем парусникам России. Прекрасные флотилии тэлэри, о которых плакал Мэглор, сгорели в пламени войны. Пусть нелепой, гражданской. И всё же — это было достойней, чем гнить у причала и ощущать, как на доски палубы льются вино, блевотина и котлетный жир.

Моргот, говорят, ненавидел море. Смешно; уж не Моргот ли уничтожил, стёр в своё время — там, в мире Пашки! — названия мечты: «Вега», «Сириус», «Шокальский», «Орион»… что там ещё? Космическая станция «Мир»*, прекрасный звёздный остров, о нелепом, злодейски–поспешном уничтожении которого в своё время с таким отчаяньем и гневом говорил Олег Николаевич? Наверное, это была его мечта, что–то значившая для него, как для других — облака многоярусных парусов…

*«МИР», орбитальная станция для полета по околоземной орбите. Была создана в СССР на базе конструкции станции «Салют», выведена на орбиту 20 февраля 1986. Оснащена новой системой стыковки с 6 стыковочными узлами. По сравнению с «Салютом» на станции увеличена мощность системы энергопитания, созданы более комфортные условия для работы и отдыха космонавтов. Предназначена для построения многоцелевого постоянно действующего пилотируемого комплекса со специальными орбитальными модулями научного и народнохозяйственного назначения. Максимальная масса около 40 т, максимальная длина около 40 м. Летом 2001 года совершенно работоспособная станция была утоплена в океане. Взамен на орбиту была выведена «международная» (американская) «Альфа», прославившаяся постоянными поломками и тем, что русские космонавты на ней выполняют роль извозчиков и обслуги. Так была фактически уничтожена космическая программа России… и всего человечества, погиб порыв движения в космос.

…Мальчишка начал просыпаться, и так чётко горевшие в его сне названия гигантов–красавцев уплывали из памяти… оставалась только обида.

Когда мечты не останется совсем — Зло победит. Оно стремится не погасить солнце, не заковать всех людей в кандалы, не выстроить по росту — нет! Всё не так эпично. Важней всего для Зла, чтобы никто не мечтал о чём–то большем, чем сытость и покой. Зло вовсе не собирается убивать всех. Оно даже щедро одарит тех, кто склонится перед ним. Воистину щедро. Ломящимися магазинными полками в мире Пашки. Тут… что ж, тут тоже найдётся что–то равноценное сорока сортам колбасы…

…Гарав проснулся.

Фередир сидел возле костра в какой–то невообразимой позе, раздувал огонь. По луговинке бродили кони. Тихо было, тепло, солнечно и красиво. Гарав даже засмеялся негромко. Фередир оглянулся — он был основательно перепачкан золой:

— Проснулся? А к Эйнору какие–то холмовики приехали, — в голосе оруженосца прозвучало неодобрительное удивление. — И как нашли? А он их ждал, похоже…

— Холмовики? — Гарав сел. — Что за холмовики?..

… — Мы не хотим ни Руэту, ни Чёрного Короля, — за девятерых танов говорил один, невысокий, но чудовищно плечистый, с полуседыми волосами, заплетёнными в косы. Они — восемь в ряд, один впереди — стояли перед Эйнором, положив руки на рукояти длинных мечей. — Но мы знаем, что тарканы себе на уме. Нас на этой земле много. Тарканов — мало. У нас много детей. У тарканов мало, — адунайк в устах холмовика слегка коверкался, и, как видно, он и сам это понимал, потому и говорил отрывисто. — Мы хотим жить на этой земле по своим законам. Мы не отнимали её у тарканов. Мы взяли её у swattawayt*, потому что они слабы и трусливы. Пусть они берут её у нас обратно, если смогут!

*«Чёрный народ» (талиска) - название, данное северянами пригорянам.

— И вы хотите своего короля? — спросил Эйнор. Седой богатырь презрительно повёл плечом под багрово–белым клетчатым плащом:

— Хватит с нас и Руэты. Он тоже кричал, что будет королём для всех. А стал королём для Анг… для нашего северного соседа. Не нужны нам короли, мы перегрызёмся друг с другом за трон, как стая псов за мозговую кость — а достанется она кому–то ещё. Нет, таркан. Пусть король будет ваш. Король для swattawayt, король для твоих братьев–тарканов — тех, что ещё уцелели здесь. Король для нас. Будет война — мы дадим ему воинов. Будет мир — мы дадим ему зерно, пиво и скот. Но пусть он не говорит: вот моя земля, и там моя земля, и там моя тоже, а ту землю я отдам родне с юга. Пусть не пишет для нас свои законы. Мы будем жить по своим законам на своей земле, а королю, который придёт с юга, будет уважение, как нашему вождю, — он выдохнул облегчённо после такой длинной тирады на чужом языке.

— В обмен на согласие наших князей на сказанное тобой — что пользы будет нам от вас сейчас? — спросил Эйнор на талиска, вызвав перешёптывание и удивлённые взгляды танов.

— Наши мечи для Руэты и Чёрного Короля — но не рукоятью, а остриём, — сказал тан. Трое его товарищей кивнули. — Наши мечи для Арвелега из Форноста — не остриём, а рукоятью.

— Рукояти ваших мечей — сейчас, в обмен на короля, который не будет указывать вам, как жить и отдаст вам землю, которую вы зовёте вашей — после падения Чёрного Короля, — сказал Эйнор и обнажил Бар. — Мои слова — слова князя Арвелега: да будет так, как сказали вы.

Холмовики обменялись возбуждёнными возгласами.

— Серый Старик говорил нам, что ты и твои князья честные люди, — сказал старший из танов. — Ну что ж. возьми и нашу клятву и донеси её своим правителям, юноша, говорящий голосом Арвелега…

…Когда Эйнор вернулся, оруженосцы — плечом к плечу, тихие и послушные, сидели на брёвнышке, сложив руки на коленях и преданно смотрели на рыцаря.

— Что? — подозрительно спросил он, останавливаясь возле кустов, из которых вышел.

Оруженосцы вздохнули. Вместе, в унисон.

— Что? — более нервно уточнил Эйнор.

— Вместе столько дорог прошли, — сказал Гарав со слезой в голосе. Фередир закивал и хлюпнул носом. — Плечом к плечу стояли, одним плащом укрывались, одним лопухом подтир… кгхмр… Все лишения делили, радости и беды… — тут его слегка заперло, мальчишка задумался, что же они могли делать с радостями и бедами. Вместо него включился Фередир:

— Ты мне как отец родной, — убеждённо сказал он, и Эйнор вытаращил глаза. — А я тебе — как сын…

— Храни Валары от такого блудливого щенка в сыновьях… — пробормотал Эйнор. Фредир затряс головой:

— Не спорь, я лучше знаю… Какие тайны у отца от верного сына?!

— И вот заехали мы в глушь глухую, — влючился Гарав, — и быв зверьми кусаны и людьми пуганы немилосердно, и виденицы злые нас терзали… и думали мы, что старший наш — вроде брата нам родного и справедливого…

— Так отца или брата? — уточнил Эйнор.

— А оно вон как вышло, — гнул своё Гарав. Мальчишки повесили головы. — Закрыл брат наш и отец от нас, глупых, своё сердце… — плечи Фередира вздрагивали. — Ходит окрест, а чего, куда — нам не сказывает… Что ж нам, доверия лишённым, делать?! Закинуть петельки на берёзоньку, да и… — Гарав сглотнул и выдавил слезу. — Чем жить в таком позорном недоверии — уж лучше живота лишиться…