Александр Харитановский - Человек с Железным оленем

• Название: Человек с Железным оленем
• Автор: Александр Харитановский
• Жанр: Путешествия и география

---

– Что за бродяга растет, – сетовала мать, выкидывая из комнаты то птенцов, то щенят, то тритонов в банке. Все что хочешь можно было найти в углу за печкой, облюбованном Глебом для своих важных дел. Сегодня выкинет, а завтра там снова плавают в тазу щурята, лежит груда ракушек, бьется под склянкой большая стрекоза.

В низовьях Великой Глеб познакомился с учителем из села Листовки Яковом Никандровичем Никандровым. Тот знал природу Псковщины, как свой огород. Впрочем, огород хуже. Так говаривала его жена – тоже учительница, выпускница известных Бестужевских курсов.

Путешествуя, Глеб изучил оба берега Великой так же хорошо, как двор квасного склада, который помогал убирать отцу. Они собирали с учителем гербарий, набивали чучела, ловили бабочек, жуков… Яков Ннкандровпч объяснял, что на пользу, что во вред. Глеб узнал, что у всей этой живой мелочи есть точные названия.

То, что в учебниках звучало сухо и отвлеченно, здесь в низовьях реки обретало жизненную суть.

…Палуба то вздымается, то проваливается. Глеб глядит на бегущие волны, и глаза его ищут в океанской зыби иные холмы, иной край. Но ветер не позволяет задержаться хоть на минуту созданному воображением.

Город «Трех братьев»

Кончилась последняя гряда Курильских островов. Пароход взял курс к Первому проливу – воротам Восточной Камчатки. Охотское море дымилось холодом: врезавшись кривым клинком в океан, Курилы отсекли от него теплые струи Куросио.

Справа по борту из моря выросла гора очень правильной конусообразной формы. По мере приближения она росла и росла, вставая из волн, сверкающая, с облачным шарфом на крутых плечах, в кисейном снежном платье, через которое проглядывала темная оторочка гребней.

Приближался вечер. Над проливом появился туман. Его кружащиеся бесформенные щупальца протянулись по всем направленном. И не стало острых вершин, сияния волн, чистых снегов, все заляпано неряшливыми серыми пятнами. Воздух потяжелел, и вдыхать его приходилось с усилием. Притихли птицы. Не видны и рифы. О них только напоминал грохот сулоев – сутолочи приливных волн.

Корабль пошел едва-едва. Порыв ветра на какой-то миг разорвал массу тумана, и в солнечном закате еще раз показалась бело-розовая вершина острова-горы.

Стоявший рядом с Глебом сухощавый брюнет в очках-пенсне заметил:

– Алаид прощается с солнцем.

– Какой-то одинокий, – сказал Глеб, любуясь островом.

– Именно,– подтвердил человек в пенсне. – О нем много легенд. И любопытно, одни народности рассказывают об Алаиде как о добром богатыре, потерявшем любимую девушку, другие – как о злом гордеце или гордячке, которые ушли от людей в море. Легенды едины лишь в одном: Алаид перед уходом вырвал из своей груди сердце и оставил его на Камчатке.

– Почему же по-разному думают? – заинтересовался Глеб.

– Потому что камчатским ительменам вулкан приносил бедствия, а для курильских айнов, которые видели его лишь издалека, он выглядел, как и для нас с вами, – красивым и очень одиноким.

«Рассказывают, будто гора стояла прежде сего посреди озера, – продекламировал незнакомец, – и понеже она вышиною своею у всех прочих гор свет отнимала, то оные непрестанно на Алаид негодовали и с ней ссорились, так что Алаид принуждена была от неспокойствия удалиться и стать в уединение на море; однако в память своего пребывания оставила она свое Сердце-Камень, который стоит посреди озера».

– Как это вы помните? – изумился Глеб.

– Профессионально, – ответил рассказчик. – Я учитель. Кроме того, мой прапрадед, ссыльный из Иркутска, хорошо знал автора описания – студента Крашенинникова Степана Петровича. Они познакомились в камчатском селе Большерецке. Прапрадед в знак дружбы подарил исследователю даже японскую книжку, чуть ли тогда не единственную в России.

– Крашенинников, студент? – спросил Глеб.

– Да. Его привез на Камчатку Беринг. Но, вернувшись в Петербург, Степан Петрович написал столь энциклопедичную работу о полуострове, что из студентов махнул в академики. Правда, с помощью Ломоносова.

– Давайте познакомимся. Травин,– представился Глеб.

– А я Новограбленов Прокопий Трифонович. Учитель географии в высшем начальном училище. Понимаете, начальное, но высшее. Оба засмеялись.

– Кстати, что это за песня о каких-то восковцах?

– Я и мои товарищи служили в полку имени Воскова в Ленинграде, – пояснил Глеб. – Вот демобилизовались, едем на Камчатку. Как считаете, дело найдется?

– Разумеется, – подтвердил учитель.

На следующий день утром раздалось с вахтенного мостика:

– Приготовьтесь к встрече с Тремя братьями!

«Удивительно гостеприимный город. – улыбнулся Глеб. – Где еще встречают сразу три брата?»

Пароход приближался к берегу очень медленно. Вход в бухту, название которой уже все знали – Авачинская, был затянут туманом. От невидимых береговых скал отлетало эхо гудков…

Из клубящейся пелены выступили три утеса. Они словно повисли в воздухе. Разного роста, разные в плечах, но братья: из одного материала – гранита.

За «воротами» разъяснилось. Бухта окружена заснеженными сопками. В глубине ее на крутом берегу чернела россыпь домиков. Их не больше, чем в среднем селе, – несколько сотен.

Деревянная пристань, устроенная во внутреннем заливчике – ковше, густо усыпана пародом. Сбежался, наверное, весь Петропавловск. Слышались приветственные выкрики, переливы гармошки, смех, гомон.

Одни от избытка чувств махали платками, другие сосредоточенно пробирались поближе, к краю пристани. Пароход – это событие: письма, товары, газеты. И новые люди, те, что стоят сейчас на палубе возле борта и жадно рассматривают незнакомый берег и шумную, пеструю толпу. Еще десяток минут – и загремел якорь, заскрипел трап, и два потока смешались. Сошли вниз и восковцы. И сразу попали в тугие объятия, пахнущие рыбой, потом, смолой…

Стоял сплошной многоязыкий крик. Кажется, смешались и нации, и времена: широченные шаровары волжского грузчика и синяя даба японских сезонников, царских канцелярий вицмундир с манишкой, американская кожаная куртка и китайская рубаха-распашонка, фетровая шляпа и фуражка с казачьим околышком. И только в стороне небольшая группа одетых в строгие военные костюмы. Это пограничники.

Всем чего-то надо от последнего в сезоне парохода. На лицах праздник.

Глеб и его друзья, работая плечами, двинулись через толпу.

Город в три улицы. Гуще строения в долинке, зажатой двумя заросшими березняком сопками. Тут же и ряды складов с цинковыми волнистыми крышами. Позади поблескивало большое озеро, отделенное от моря узкой намывной косой, а еще дальше высилась остроконечная вершина вулкана.

Вместе с восковцами шел и пароходный знакомый Новограбленов. Глеб заметил, что с ним без конца здоровались. Некоторые даже снимали шапки.

Новограбленов отвечал одинаково приветливо – легким поклоном.

– Мои ученики, настоящие и бывшие, – заметил учитель. – И, конечно, родители.

Поднялись на улицу. Позади раздался бешеный лай. На косогоре из-за вросшего в землю металлического склада с размашистой надписью по стене: «Свенсон и К°» – показалась необычайно большая упряжка – до полусотни собак. На санях, связанных из четырех нарт, лежало большое металлическое колесо.

– Маховик, – заметил Глеб.

– Да, – подтвердил Новограбленов, – электростанцию у нас строят. Первую!

Погонщики подбадривали собак тяжелыми, окованными снизу палками – остолами.

– Давайте-ка поможем, – и Глеб, не дожидаясь согласия, шагнул к саням.

Восковцы так навалились, что каюр испугался за свое сооружение и замахал руками.

Электростанция – новое одноэтажное здание с башенкой – оказалась в соседнем переулке. Демобилизованные ленинградцы задержались возле него, помогли сгрузить маховик и получили от прораба предложение остаться на строительстве.

На следующий день Травин уже монтировал главный щит и попутно обучал товарищей, как тянуть электропроводку. Впрочем, он брался за любое дело: когда надо, слесарничал, занимался двигателем, плотничал. Успевал даже петли на зайцев ставить, благо сразу за электростанцией начиналась заросшая ивняком Петровская сопка.

– Из молодых, да ранний, – довольно ухмылялся прораб.

– Псковские, они все могут, – отшучивался от похвал Глеб.

…В начале декабря стало пуржить. Город зарылся в сугробы, обезлюдел. Пароход, на котором приплыл Глеб, забрал на материк большинство любителей длинного рубля. С советизацией Камчатки (выборы в Советы тут начались только в 1925-1926 годах) масштабы деятельности разного рода ловкачей – скупщиков пушнины, браконьеров, торговцев – резко сузились. Дали по шапке и иностранным гражданам, имевшим на полуострове имущественные и прочие, выражаясь дипломатическим языком, «интересы»…

Восковцы жили в домике, который сняли у покинутой жены одного из таких ловцов удачи. Каркас стен был сбит из ящичных досок, на которых еще красовались штампы английской фирмы «Hudsons's Bay Company». Внутри засыпана какая-то труха, а вместо штукатурки газеты. По этим наклейкам можно было изучить всю историю Петропавловска 20-х революционных лет. Город до десятка раз переходил из рук в руки. И разные «правительства» все еще вопрошали со стен, угрожали, наставляли, объявляли и обращались…