Святослав Рыбас - Красавица и генералы

• Название: Красавица и генералы
• Автор: Святослав Рыбас
• Жанр: Историческая проза

Аннотация издательства: Роман о белом движении на Юге России. Главные персонажи - военные летчики, промышленники, офицеры, генералы Добровольческой армии. Основная сюжетная линия строится на изображении трагических и одновременно полных приключений судьбах юной вдовы казачьего офицера Нины Григоровой и двух братьев, авиатора Макария Игнатенкова и Виталия, сначала гимназиста, затем участника белой борьбы. Нина теряет в гражданской войне все, но борется до конца, становится сестрой милосердия в знаменитом Ледяном походе, сделавшимся впоследствии символом героизма белых, затем снова становится шахтопромышленницей и занимается возрождением своего дела в условиях гражданской войны. Ее интересы входят в противоречие с требованиями белой администрации, которая стремится только к удовлетворению военных потребностей. Роман "Красавица и генералы" впервые в отечественной литературе показывает историю белого движения на малоизвестных материалах, он лишен привычных стереотипов.

---

Тысяча девятьсот десятый год. Какая даль, какая невообразимая, страшная даль!

- Вы были на его могилке, Нина Петровна? - полувопросительно произнес священник. - Видели, какая трава растет на поповом гумне?

Она не обратила внимания на траву. И что трава? Про тот праздник воздухоплавания они говорили с Макарием: наступает новая эра, жизнь разделилась на то, что было до покорения человеком воздушной стихии, и на новую.

- Когда я увлекался каменноугольным минералом, я узнал, что было в наших краях в древние времена, - сказал священник. - И это поразило меня. Сперва здесь было морское дно. Потом море отхлынуло и сделалась суша. Была солончаковая степь, потом - полынная, потом - ковыльная. Гоголь пишет: такие травы, что укрывали всадника с лошадью! И все это пропало навеки...

Священник принес книгу летописи и вписал две строки о Макарии.

"Простое, до невероятности простое сооружение, - казалось, совсем недавно говорил ей Макарий. - Крылья из парусины, небольшие колеса, перекладины. Французы называют: курятник. И вот взбираешься на это почти игрушечное сооружение. Слышится треск, будто жужжит огромный майский жук, аппарат катится по земле и словно въезжает на невысокую горку... И такая жуткая неожиданная радость охватывает всю душу! Точно раскрылся какой-то просвет... Я уже не маленький человек на "курятнике", а новое существо".

Нине стал неприятен священник, глядевший на нее как на кающуюся грешницу. Она попрощалась и вышла на открытый воздух, в жаркий солнечный безбрежный день. Прямо перед ней на желтоватой искрящейся земле, поросшей маленькими кустиками серебристого полынка, прыгал длиннохвостый степной конек и попискивал свое бодрое "цирлюй-цирлюй!"

Тех, кто верил в прогресс, новую зарю и счастье, разметало временем. Небо осталось небом, земля землей. Они сблизились на мгновение, и родилась иллюзия оправдания жизни.

"Не собирайте себе сокровища на земле, но на небе", - пришло ей на память, и она, улыбнувшись святой наивности этих слов, пошла к коляске, где ее дожидался верный кучер Илья.

Добыча и продажа, умиротворение шахтеров, переговоры с профсоюзом, подготовка к отмщению мужикам за разоренное имение - вот какие заботы лежали на ней.

Илья сидел на корточках у забора и читал какой-то листок.

Через минуту и Нина прочитала: "Сотни и тысячи офицерских трупов лежат на полях Киевщины и Херсонщины, и собаки пожирают их. Беспощадно рубятся головы приставам, урядникам, помещикам, опять появившимся на шее у крестьян и рабочих.

Собралась грозная туча, и гром начинает греметь из нее на голову деникинцев.

Но это лишь первые удары грома.

Чтобы над кадетами разразилась полная гроза с блеском молнии и треском неба, надо всему трудовому народу браться за оружие.

Бунтуй, народ, подымайся от края и до края, вооружайся чем можешь, возьми в топоры все буржуазное и помещичье отродье.

Они собираются устроить нам - рабочим и крестьянам - кровавую баню. Так дадим же мы им эту кровавую баню.

Горе Деникину, смерть деникинцам! Где бы они ни находились, всегда их должна настичь шашка повстанца, вилы и топор крестьянина.

Да здравствует всеукраинское народное восстание.

Да здравствуют безвластные советы рабочих и крестьян.

Да здравствует социальная революция.

Командующий революционной повстанческой армии Украины Батько Махно.

Культурно-просветительный отдел при повстанческой революционной армии".

Листовка попала к Илье на руднике. Это неудивительно. Граница с Украиной всего в нескольких верстах.

- Поехали, Илья, - сказала Нина. - Это все глупости.

- Отрубят башку и не почухаются - буркнул Илья, поднимаясь на передок. - Зараз хохлы злые.

Он явно имел в виду ее желание забрать урожай с земли, захваченной мужиками. И Нина знала, что без воинской команды там не обойтись.

- Ты не бойся! Ты казак или баба? - отвечала она. Поехали, кучер продолжал бухтеть, но не поворачивался к Нине. Она не стала пререкаться. Пусть побухтит. Она все равно возьмет воинскую команду и попросит мужиков поделиться хлебом, который вырос на ее земле. "Возьмут в топоры, - подумала она о махновской угрозе. - А чем мне людей кормить?"

- Илья! - сказала Нина в широкую, с влажной полосой меж лопаток спину кучера. - По закону я должна получить с них аренду... Без хлеба шахтарчуки работать не будут, за деньги ничего не купишь.

- Угу, - сказал Илья. - Жизня ничего не стоит, а жратва дорогая. Я этих хохлов знаю. Спалили вам усадьбу, теперя они паны...

- Шахтарчукам нужен хлеб, - решительно произнесла она. - Уголь жрать они не будут, объявят забастовку...

- Видать, вы не угомонитесь, - оборачиваясь, усмехнулся Илья. Запенились на хохлов за прошлую обиду, а чтобы по-настоящему их покарать силов таких нет. - Он потряс кнутовищем. - Я бы им всем чумбур на глотку!.. Не будет с ними мира, пока глотку не захлестнуть. Я бы всех передушил... Илья взмахнул кнутом над спиной лошади, но не ударил, пожалел.

- Всех не передушишь, - возразила Нина. - Проще самим удавиться, а мы должны пожить и наладить порушенную жизнь. Мы - голова, а они - тело, нас не разделишь.

- Тело новое нарастет, - твердо вымолвил кучер. - А вас рубить будут нещадно...

- Но аренду я все ж потребую, - сказала Нина.

- Требуй, Петровна! Справляй свое дело против ворогов, все одно другого путя нету.

Нине требовалось добыть несколько возов муки для рудничной лавки, и она, не сомневаясь в решении, пошла на прямой риск - взыскать с мужиков "третий сноп", третью часть урожая. Это право, данное землевладельцам как Донским правительством, так и Особым совещанием при главнокомандующем, она не могла осуществить без военной силы. Поэтому как не учитывать риск махновщины и мужицкой мести? Она помнила предложение мужиков оставить ей земельный душевой надел и таким образом заключить вечный мир. Но такой мир был для нее хуже войны.

Пока добровольческие полки, не обращая внимания на дырявый тыл, с кровопролитными боями продвигались к Москве, здесь в Дмитриевском и во всем Макеевском горном районе, где командовал казачий есаул Жиров, не было никакой уверенности ни в чем. У Нины даже не было своего дома, и она по-прежнему жила у Игнатенковых на погибающем хуторе вместе с сыном и двумя женщинами, Хведоровной и Анной Дионисовной. До постройки дома на пепелище григоровской усадьбы у Нины еще не доходили руки. Могли стройку спалить смирные мужики, да и не лежала душа: чужой была и доныне оставалась усадьба. Нине виделся через год, когда гражданская война кончится, совсем новый по архитектуре особняк и вообще новая жизнь, в которой главным будет свобода и отсутствие страха.

А пока же все Ниной воспринималось как временное обиталище и как временная деятельность, в чем, правда, она стремилась добиться устойчивости.

Белые, красные, зеленые, махновцы, и если честно, то и бессовестные братья-союзники - все эти, а может, и не только эти силы, окружавшие вдову-горнопромышленницу, мешали ей.

Даже Симон, непотопляемый Мефистофель, говорил, что ему надоели соотечественники, они опозорили имя французов, уведя весной во время эвакуации Одессы пятьдесят пять русских военных и гражданские судона. Симон устал от неразберихи. Константинопольская негоция Нины казалась ему пустячком, и он мечтал ускользнуть из Дмитриевского в Новороссийск, чтобы заняться чем угодно, хоть валютной спекуляцией, лишь бы не томиться при полумертвом заводе.

А куда ускользать Нине? Она ощущала, что живет в горящем доме и никто не поможет. Наоборот, ждали помощи от нее.

- Доченька, золотце, хлеб надо косить, - приставала к ней Хведоровна. Ты найди кого, чи давай нам кучера Илюшку.

С грустью взирала Нина на рассыпающееся хозяйство. Пшеница уже перестаивала, быки были нечищеные, полуголодные, лошадей увели красные, осталась слепая на один глаз кобыла, а обе коровы с телятами, которых некому было пасти, толклись по базу, мучимые жарой и слепнями. Вдобавок, на кур напала свирепая куриная чума, и они перемерли, не осталось на развод ни единой пары, орловских и польских, которыми кохался покойный Родион Герасимович.

Нина советовала старухе продать быков, корову, обоих телят, но Хведоровна не хотела ничего упускать и просила найти работников. Оставшись со снохой, старуха понимала, что конец хутора будет и ее концом.

- Она кавуны солит, - шепотом жаловалась Хведоровна на Анну Дионисовну. - Пся кров поганая! Не хоче коров попасти.

И вправду было странно, что Анна Дионисовна в эту пору решила вымыть в погребе бочки и засолить арбузы.

Видя полный крах, Нина предложила бедным женщинам скупить на корню весь хлеб и создать на руднике малый запас. Хутору пришел бы конец, зато они получили бы денежную поддержку.

- Не заважай - отмахнулась Хведоровна. - Це моя земля, краше мэнэ вмэрты тут... - И не стала дальше разговаривать.