Марк Поповский - Семидесятые (Записки максималиста)

• Название: Семидесятые (Записки максималиста)
• Автор: Марк Поповский
• Жанр: Русская классическая проза

Тысяча девятьсот семидесятые чумные годы…

Мыслящие люди изгонялись из активной жизни.

Или уходили, кто как мог и умел. Кто в прикладные сферы, в науку с сидением в библиотеках, кто в любовь, кто в запой, кто в петлю. Кого сажали, кого ложили (в психушку), кого выгоняли из отечества насильно, кто сам отряхивал прах с ног своих.

И все-таки самый густой поток изгнанников катился не на Запад и не на Восток, а как бы завихрялся водоворотом, замыкаясь в самом себе. Внутренняя эмиграция. Духовное подполье.

"Московские новости", март 1990

---

* ДОБАВЛЕНИЕ, сделанное 20 лет СПУСТЯ. В возрасте 59 лет, после того как на Западе вышли четыре мои книги, в 1981 году я вынужден был пойти работать уборщиком мусора в нью-йоркскую страховую компанию. Сегодня, когда мне 69 лет (1991), выпустив на Западе уже 7 книг 12 изданиями на пяти языках, не имею за душой ничего, кроме жалкой пенсии. Только что хозяин русской газеты в Нью-Йорке ради экономии закрыл мою рубрику "Америка — наш дом". — М. П.

3 июня

Последнее прощание с Вадимом и Леной Меникер. В их маленькой квартирке не менее полусотни друзей. У отъезжающих потерянные лица от усталости, переживаний и предстоящей разлуки. Шуток и смеха почти не слышно. Расставание навсегда или до встречи в Израиле. Огромный бородатый Михаил Занд — иранист, профессор Иерусалимского и Калифорнийского университетов, спокойно и деловито дает рекомендации колеблющимся: самому ему сначала дали, потом отобрали. Он отказался принять обратно советские документы, считает себя человеком без гражданства. Спокоен, уверен. Такому ученому и впрямь ничего не страшно. Остальным (в основном, гуманитариям) не так спокойно. Анатолий Якобсон пытается разрядить настроение и просит Занда подыскать ему в Иерусалимском университете должность грузчика: он будет переносить с места на место кафедру иранистики. Глядя на плечи и богатырскую грудь А. Я., можно действительно вообразить его перетаскивающим что угодно. Впрочем, кажется именно таким трудом этот блестящий литературовед сегодня кормит свою семью.

Обнимаемся с отъезжающими. Одни говорят "до свиданья", другие «прощай».

5 июня

Кутузовский проспект, 4/2, кв. 54. Утром был в гостях у Раима Омаровича Мухаммед (Мухаммад Рагим): мой собеседник — внук афганского короля Абдурахмана и двоюродный брат короля Амманулы-хана, первого правителя, с которым РСФСР заключил в 1919 году договор о дружбе. В 1931 г., когда Амманула был в отъезде, его свергли. Раим, которому было 27 лет (род. 1904 г.), перешел советскую границу (на коне через Аму-Дарью). В 1937 году его арестовали, и он два года или около того пролежал на одних нарах с проф. Войно-Ясенецким. Это была камера № 7, второго корпуса городской тюрьмы в Ташкенте. В камере 6x6 находилось человек 300. Лежали на 3-этажных нарах. Кормили их баландой из перловки или затирухой. Заключенных косила дизентерия. В камере был интернационал: узбеки, русские, китайцы, евреи, таджики, афганцы. Белые и царские офицеры соседствовали с коммунистами. Епископы с профессорами (кроме В-Я. там сидел геолог проф. Машковцев). Все это разнородное общество, однако, с уважением относилось к немногословному и величественному архиепископу Луке (проф. Войно-Ясенецкий). Лука читал в камере лекции по медицине и метафизике. Все слушали его с почтением, но коммунисты с ним спорили. Р. О. Мухаммад говорит, что в речи арх. Луки чувствовалась необыкновенная сила убежденности и сила знаний. Несколько раз В-Я. писал письма-заявления Ворошилову. Он не просил освободить его, а писал лишь о том, чтобы ему дали условия для продолжения работы над книгой "Гнойная хирургия", которая будет особенно важна для медиков в будущей войне. Войно-Ясенецкий не был осужден. Просто подняли старое дело об убийстве проф. Михайловского и пытались «пришить» какую-нибудь статью. Но даже этого сделать не могли. Все окончилось административной ссылкой на Енисей. О себе В-Я. говорил так: "Я не знаю, что они от меня хотят. Я верующий, я помогаю людям как врач и как священник: каждый раз как коршуны нападают на меня работники ОГПУ, НКВД. За что? Не знаю". Впрочем, он знал, и в другой беседе говорил Раиму Омаровичу, что от него требуют отказаться от сана. Но при этом добавлял: "Я этого никогда не сделаю, это останется со мной до самой смерти".

У Р. О. Мухаммада — хорошая память. Он помнит выражения и факты о событиях 35-летней давности очень точно: письма к Ворошилову, разговоры об операциях, сделанных в первый ссылке перочинным ножом, о деле Михайловского — подтверждаются другими источниками. Верующий мусульманин, брат афганского короля, с глубоким уважением и симпатией говорит о православном епископе. Вот еще одно подтверждение огромной нравственной силы Луки.

Р. О. Мухаммад — ныне сотрудник Института народов Азии. В его доме поразило меня богатое убранство, великолепная посуда, мебель, картины и ужасный беспорядок и нечистота. Р. О. сказал, что развелся недавно с женой, живет один и, слава Аллаху, что бабушка научила его в детстве готовить еду, а то бы он просто погиб без помощи женщины. Он уже дважды ездил в Афганистан и, судя по всему, живется ему совсем неплохо.

9 июня

П. - образованный писатель и ученый, знаток русской и мировой литературы, обратил мое внимание на "загадку Чернышевского". Вернувшись из Сибири и поселившись в Саратове, Чернышевский не только не стал знаменем новых поколений революционеров, но полностью отказался от какой-бы то ни было общественной жизни. Его здоровье было еще вполне крепким, а ум оставался ясным до конца (1889 г.). Почему же он отказался от борьбы за идеалы, которым был верен всю свою жизнь? В трусости его не обвинишь никак. Очевидно, говорит П., произошло в нем изменение взглядов. Нет, он не возлюбил царизм. Это чуждо самому существу разночинца-интеллигента. Но он потерял веру в народ. "Рабы, сверху донизу все рабы". Человек, который постиг эту истину, не мог больше тратить свою жизнь во имя освобождения народного. Возникла какая-то внутренняя духовная перестройка, и перед нами предстал иной Чернышевский, равнодушный к общественному движению 70–80 годов.

13 июня

Еще более года назад, не от хорошей жизни, обращался я в Политиздат, в ту редакцию, которая выпускает романы о пламенных революционерах. Я предложил тогда написать для них о шлиссельбуржце Морозове. И вот редактор сообщила, что в ЦК из 150 «пламенных» утвердили список из 14, о которых можно писать. Среди прошедших через сито — мой Морозов. Теперь от меня ждут заявку на книгу, и если заявку утвердит редакция и редакционно-издатель-ский совет, то со мной заключат договор. Многие мои коллеги с вожделением ждут договора на такой роман — оплата хорошая и все-таки роман. В действительности, большинство этих заказных сочинений представляют собой очень жалкие книжонки. Когда же за это дело взялись подлинные писатели (В. Войнович, Б. Окуджава, В. Аксенов), их рукописи подверглись резкой критике, им пришлось их несколько раз переделывать. Отличную книжку Окуджавы "Ведь недаром" (о Пестеле), очевидно, вообще не выпустят. Так что я вовсе не в восторге от того, что попадаю в «почетное» издательство. Это уже проверено: то, что для одних кормушка, для других — гроб.

25 июня

В Союзе журналистов закончился симпозиум журналистов-публицистов. На сладкое была выдана речь министра культуры СССР. Как говорят в Москве: "Я не столько боюсь министра культуры, сколько культуры министра". Мадам говорила без бумажки (!) целый час, но уровень, как всегда, "у нас в месткоме". И тем не менее кое-что интересное она «открыла». С гордостью сообщила, например, министерша Фурцева о патриотизме советских актеров и музыкантов-исполнителей. Подумать только, за все последние годы, несмотря на постоянный культурный обмен, за границей осталось только восемь человек советских граждан. Да и то художественно ценных из них лишь двое: танцор Нуриев и балерина Макарова. (Достижение! Киношников и писателей Фурцева не считала. Они проходят по другому ведомству, и она за них не отвечает) Удивительно, все-таки, что не бегут. Министерша ничтоже сумняшеся признала, что одному из наших выдающихся исполнителей за концерт в США платят 4000 долларов. Но нам нужна валюта, поэтому государство оставляет исполнителю 200 долларов, а остальное отбирает. И все-таки бегут!

Говоря о достижениях советского искусства, Фурцева привела следующие цифры: за годы советской власти создано семьсот опер. Из них 120 — к 50-летию советской власти и столетию Ленина. Правда, они почему-то не удержались в репертуаре, но люди работали и это хорошо…

Из других источников узнал, что новый роман Солженицына "Август четырнадцатого" будет опубликован во Франции по-русски и по-французски. Приятное известие, глядишь и мы почитаем.

27 июня

Писатель Владимир Емельянович Максимов провел несколько лет в уголовных лагерях. Сложилась соответствующая психологическая конструкция. Стал, в частности, запойным пьяницей. Мы несколько раз встречались, и я понял, что он остро не удовлетворен своей литературной и личной судьбой. На днях он явился к своему другу (факт из первоисточника) в необычно веселом настроении и сказал, что отныне не станет иметь дела с издательствами. Его книги уродуют, ему не удается увидеть в печати ни одного своего произведения, где он хотел сказать правду. Друг спросил, как же Володя впредь собирается зарабатывать себе на хлеб. И Владимир Емельянович рассказал следующее.