Мария Арбатова - Мне 40 лет

• Название: Мне 40 лет
• Автор: Мария Арбатова
• Издательство: ЗАХАРОВ ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: ISBN 5-8159-0013-3

Автобиография — это не литература, а инструмент, с помощью которого можно вглядеться в события собственной жизни и принять их. Эта книга не претендует ни на что, кроме истории женщины, которой с самого детства было лень притворяться. "Фанатизм искренности я отношу не к личным заслугам, а к тому, что принадлежу к первому поколению, родившемуся без Сталина. Надеюсь, что книга эта — не только обо мне, но и о времени, эдакий стриптиз на фоне второй половины двадцатого века".

---

Таня лечила моих детей и успокаивала мои психозы по поводу их болезней. Она перенесла в Ясенево кусок старого московского центра, и сам воздух в её квартире убеждал в надёжности и незыблемости мира. И вдруг мир разбился. Умерла Танина мама. Отец крепился на поминках, пытался рассуждать как патологоанатом, что со своим состоянием сердечной мышцы могла умереть гораздо раньше. Держал лицо, через полгода решил полететь в Ереван развеяться и не смог. Умер в аэропорту в телефонной будке.

Третьей подружкой-соседкой была Валя. Совсем простая женщина, дочка мелкого кагэбэшного служки, выросшая на Кутузовском. Жила с детьми, красивым мужем и давящей матерью. Работала, убирала, готовила и была совершенно несчастна по-женски и по-человечески. Она жила как плакала. Не то что была мазохисткой, а просто у неё была очень тонкая кожа. Никто из домашних этого не понимал, потому что в обиходе это было похоже на примитивную скандальность.

Она была внутренне усталой, ей ничем не хотелось радовать себя, и мне ни разу не удалось растормошить её. Она служила домашнему хозяйству как приговорённая, и ненавидела его при этом. Не могла справиться с неврозом чистоты и всё время что-то тёрла и прибирала, как будто это могло что-то изменить в жизни. Она старалась, чтоб «всё было как у людей», но была не как все, а тоньше и беззащитней. Она умерла вскоре после того, как я уехала из Ясенево, не дожив до пятидесяти. Я часто вижу в толпе похожих женщин, они обеспокоены тем, как похудеть и накрыть хороший стол одновременно, они не востребованы своими мужьями, но не ищут эмоциональной жизни на стороне, они трясутся над детьми и совершенно не понимают их, живут до старости лет по материнским подсказкам, зная, что те были несчастны. Хочется закричать им: «Остановитесь! Попробуйте быть счастливыми, хоть раз в неделю! Любым способом! Вы спасёте этим себя, своих детей, свои семьи и в конечном итоге весь мир, ведь вас так много». Но они не слышат. Они предпочитают рано стареть, озлобляться и умирать.

Последнюю соседку, подпущенную к нашей семье, весь дом называл Крыска. Это была молодая дама деревенского вида, невероятной активности и беспардонности. Если бы эта активность не уравновешивалась патологической глупостью, она была бы уже президентом страны. Но любую возведённую пирамиду она мгновенно рушила неаккуратным поворотом плеча или разговора.

Мы познакомились у подъезда. Я пасла детей, а она, стоя на четвереньках и засунув голову в подвальное окно, страстным голосом выманивала загулявшего кота. По повадкам и манере одеваться она напоминала бойкую домработницу, недавно приехавшую из провинции.

— Вы, наверное, ещё не поняли, кто я такая? Я закончила философский факультет и написала философскую книгу о том, как женщина может быть счастлива, — быстро расставила она всё на места.

Посетив первый раз моё жильё и сунув нос во всё, констатировала:

— Отсутствие хрусталя и присутствие книг. Под интеллигентов косите? Муж почему такой красивый? Артист? Точно. Издалека вижу. У меня такой же был. Пьёт? Нет? Скоро начнёт! Гарантирую. Бьёт? Нет? Тоже скоро начнёт. Обещаю.

В центре крыскиной квартиры находились рояль и пожилой муж. На рояле они по очереди играли Шопена, как заяц на барабане.

— Я до этого жила в коммуналке. У меня вообще ничего не было, кроме рояля. Меня все соседи уважали. Всегда останавливались около моей двери, слушали музыку и говорили «Блядь, но с талантами!».

Пожилой муж, приехавший из глубокой провинции, был медицинской номенклатурой и одновременно исцелял нетрадиционным способом.

— Конечно, он меня на тридцать лег старше, но в нём есть своё обаяние. А потом, со мной все спали, а этот женился. Я сама обалдела.

В провинции у пожилого мужа остались жена и дети крыскиного возраста, предавшие его анафеме. Исцелив кого-то из распределяющих жильё, он и поселился в нашем доме. Крыска обожала салонные вечера. Она созывала пожилых сотрудников мужа и устраивала «встречу с прекрасным». Играла на рояле в немыслимом для здравого ума туалете и заставляла знакомых графоманов читать стихи и прозу. Всё это кончалось приёмом больших доз и исполнением какого-нибудь «танго смерти».

Крыска считала себя писательницей и пробовала практически все жанры. Это было столь чудовищно, что я никак не могла никуда её порекомендовать. На её фоне даже незатейливая Даша Волкова выглядела Ахматовой. (Впрочем, Даша написала в этой жизни одну хорошую строчку: «Всё на свете нам дано в день, когда уже не просим») Наша с Дашей жизнь будоражила Крыску. Она давала ключи от квартиры в обмен на рассказы о любовных интригах. Закончилось это в секунду, когда Крыска сказала: «Мне пора вступить в Союз писателей. Пусть твой А. меня примет».

У меня был роман с А., часть которого происходила в крыскиных интерьерах, но мысль о конвертации любовных историй в социальный капитал мне в голову никогда не приходила.

— Ну так пойди, отдай ему тексты. Если они ему понравятся, он даст тебе рекомендацию.

— Так делают только дуры вроде тебя. Мы пойдём не таким путём. Я приду и скажу: «Вы, мил человек, занимались любовью с одной дамой на моей девичьей постели, и если вы не примете меня в Союз писателей, то это может дойти до вашей жены».

Однажды мы с ней зашли в ЦДЛ, сели за столик, и я поздоровалась со знакомым, сидящим на другом конце зала.

— Это же сам В.! Ты с ним знакома? — зашептала Крыска.

— Ну и что? — удивилась я.

— Да я с октябрятского возраста мечтаю с ним переспать! — застонала она. Меня это удивило, мне было столько не выпить, чтоб увидеть в В. мужчину, но о вкусах не спорят. — Познакомь меня.

Я помахала В. и сказала, что сейчас мы пересядем к нему. Он был не против и начал расспрашивать об общих знакомых.

— Хочу вам представить приятельницу, влюблённую в вас с октябрятского возраста, — смягчила я акценты. Он скользнул по Крыске вялым взором и продолжил обсуждение знакомых.

— Могла бы я вас где-нибудь увидеть? — сказала Крыска с такой требовательной интонацией, что человеку сразу хотелось сбежать, даже если бы она была Мерилин Монро.

— Право, не знаю. Я очень занят, — обронил он.

— А чем конкретно вы так заняты завтра? — интонация её всё больше и больше бронзовела.

— В одиннадцать утра я иду в бассейн… — попытался отмотаться В.

— Какой бассейн? Какой сектор? Я приду к вам, — предупредила Крыска совсем уже голосом каменного гостя, пришедшего за Дон Жуаном.

В. испуганно попрощался и убежал.

— Ты же плавать не умеешь, — вспомнила я.

— Зато у меня есть шикарный купальник.

Не знаю, что уж она делала с В. в воде, но на следующий день Инна, несущая мне хлеб, застала её вместе с ним у лифта.

Через час Крыска ворвалась ко мне с отчётом о проделанной работе.

— Ужасно. Он не потянул. Сначала всё было хорошо: я надела вечернее платье с блёстками, подала ему обед из четырёх блюд. Потом я играла на рояле. Потом я показала ему, как я могу стоять на голове. Потом я подарила ему свою книжку о женском счастье. Потом я читала ему свою новую повесть. Потом я стала ждать, что он кинется срывать с меня одежду, но он поблагодарил и ушёл. Он понял, что я для него слишком сложна и одарённа…

В следующий раз, когда ей удалось затащить в квартиру приглянувшийся в ЦДЛ объект, я строго ее проинструктировала: никаких вечерних платьев и салонных радостей, а захочешь покормить, сделай это после. Но через некоторое время Крыска вбежала в истерике, называя меня сволочью.

— Я всё сделала, как ты сказала, я засмеялась русалочьим смехом и сообщила, что мне надо в ванную. Когда я вышла, он сбежал, забыв зонтик.

— А сколько ты была в ванной?

— Ну, не больше получаса. Надо же было толком вымыться.

Однако наш альянс прогорел именно тогда, когда у неё получилось. Я мирно кормила семью обедом, когда зазвонил телефон.

— Слушай сюда, — надрывно сказала Крыска. — Сейчас мой муж придёт бить тебе морду.

— В каком смысле? — удивилась я.

— В физическом. Только что он застукал меня под своим заместителем.

— А при чём тут я? — недоумевала я.

— Я сказала ему, что это ты оказываешь на меня такое плохое влияние.

Крыскин муж через минуту ворвался, но Саша принял удар на себя, и, произнеся шекспировский монолог, пожилой целитель пошёл менять квартиру. Ровно через неделю они выехали на противоположный конец Москвы, подальше от моего дурного влияния.

Так или иначе, мы жили в Ясеневе и выглядели завидно счастливой семьёй. Дети пропадали в лесу, без ограничений «это нельзя, туда не ходи, то не трогай». Они создали компанию «индейцев» своего возраста, сшили обмундирование из кожи и меха и, уносясь с собаками и улюлюканьем в лес, строили вигвамы и вели в них достойную жизнь.

Я очень боялась методов воспитания своей мамы, и делала всё наоборот. Мои принципы были: «Ты можешь брать всё, что тебе нужно для игры. Ты можешь делать всё, кроме опасного для жизни и здоровья. У тебя всё получится». Это шокировало окружающих родителей, дружба с моими сыновьями считалась опасной — «им всё разрешают». Единственная газета, которую я выписывала, называлась «Досуг в Москве». Два раза в неделю, под нытьё и сопротивление волокла сыновей в центр: на выставку, в кино или в театр. Ругали меня все — и дети, и муж, и знакомые. «Пятилетним детям нельзя показывать Феллини и Тарковского!» — говорили мне. Про всех пятилетних не скажу, моим было можно. Я понимала, что ребёнок — это сад, и он плодоносит в зависимости от того, что посадишь и как ухаживаешь.