Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-383-2, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов — русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773–1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

1738–1759 гг.

А. Т. Болотов

Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков

Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова: Описанные самим им для своих потомков: В 3 т. Т. 1: 1738–1759 / Вс. ст. С. Ронского; Примеч. П. Жаткина, И. Кравцова. — М.: ТЕРРА, 1993.

Часть выпущенных глав добавлена по:

Издание: А. Т. Болотов в Кенигсберге (Из записок А. Т. Болотова, написанных самим им для своих потомков). Калининград, Кн. Из-во, 1990.

Остальные главы добавлены по первому изданию «Записок» (Приложения к "Русской старине", 1870).

---

Кроме сего памятно мне сие место и тем, что мы тут впервые увидели и узнали картофель, о котором огородном продукте мы до того и понятия не имели. Во всех ближних к нашему лагерю деревнях насеяны и насажены были его превеликие огороды, и как он около сего времени начал поспевать и годился уже к употреблению в пищу, то солдаты наши скоро о нем пронюхали, и в один миг очутился он во всех котлах варимый. Совсем тем, по необыкновенности сей пищи не прошло без того, чтоб не сделаться он нее в армии болезней и наиболее жестоких поносов, и армия наша за узнание сего плода принуждена была заплатить несколькими стами человек умерших от сих болезней.

Что касается до того, довольны ли мы впрочем, во время сего похода, Пруссиею были, то могу сказать, что по прибытии к армии легких наших войск, не только не претерпевали мы ни в чем недостатка, но имели еще во всем изобилие, а особливо в мясе. Скота и крупного и мелкого, и всякого рода дворовых птиц и живности, а особливо гусей, было преужасное множество, и всегда достать их можно было за весьма дешевую цену. Самых баранов покупали мы иногда только по десяти, а гуся не более как по пяти и по четыре копейки. Все сие продавали нам наши казаки и калмыки, ибо они, рассеваясь повсюду, опустошали немилосердым образом все кругом лежащие селения. И как жители спасали только крупный скот свой, а прочее все оставляя, разбегались в леса и там скрывались, то изобильные прусские деревни наполнены были повсюду несчетным множеством мелкого скота и всякого рода птиц, и нашим казакам, калмыкам, да и самым драгунам и гусарам, было чем везде и довольно поживиться. Один только недостаток сделался нам скоро в соли и в хлебе, однако и тому помогать находили средства.

Но сколь сие с одной стороны было хорошо, столько с другой худо. За все сие довольствие и кратковременное изобилие, принуждены мы были заплатить весьма дорого, не только претерпенным после самими нами во всем великом оскудении, но и вечным бесславием, какое получили мы чрез то во всем свете. Ибо как все сие сопряжено было с конечным разорением невинных прусских сельских жителей, то сие и подало повод пруссакам к приношению всему свету превеликих и едва ли не справедливых на нас жалоб, что легко можно усмотреть из того, что писали они о том в своих реляциях.

"В сию осень, говорят они, никто не сеял здесь озимых хлебов. — неприятель, по недостатку корма для своего многочисленного обоза и конницы, фуражирует везде с превеличайшим беспорядком и вычищает все селения дочиста. — Корпусу генерала Фермора, должно то сказать в похвалу, что он хранил наивозможнейший еще порядок, и при всем грабительстве не производил, по крайней мере, никаких жестокостей и бесчеловечий: почему большая часть жителей в тех местах оставалась в своих домах, и приходящего раз двадцать в одно место неприятеля по возможности своей довольствовали. Но главная армия напротив того наполнила всю страну жестокостями и бесчеловечиями. Все поселяне бегут прочь и спасаются от нее по лесам и в местах непроходимым. Многим обывателям из единого только легкомыслия и дурости и за то только, что он множайшего дать не может, или не может ничего самому ему неизвестного сказать, обрубаются нос и уши; отнимается у него весь скот и продается потом в неприятельской армии за самый бесценок, потому что, как сами они говорят, казаку-де надобно самому себе доставать деньги и пропитание. А от самого того и делаются такие наглости и дела, которыми сама натура мерзит. Многих людей удавливают петлями, у других взрезывают у полуживых утробия и исторгают сердца из груди, у третьих похищают детей, и производят злейшие еще и такие бесчеловечия, которые никакими словами изобразить не можно. Ограбленный и всего стяжания своего лишившийся поселянин приводится тем до лютости и ярости чрезвычайной. Он выпрашивает где только может вместо милостыни себе ружьишко, пороху и свинцу, и старается защитить и оборонить ими последние свои вещи, кои ему удалось спасти в лесах от расхищения. А сим образом им перестреляно уже или более двухсот казаков, въезжающих и в самые леса и старающихся и там производить свои злодейства".

Вот что писали об нас пруссаки, и поручиться нельзя, чтоб калмыками нашими и казаками и действительно не делано было, кой-где, особливо по сторонам, таковых бесчеловечий.

Что ж касается до прочих разорений, то им были мы сами очевидными свидетелями. Из всех попадающихся нам на глаза деревень, не нахаживали мы ни одной с людьми, но все были пустые и разграбленные начисто. Во всех их не только не оставалось ни единого дома целого, но самые сокрытые, и хворостом и навозом заваленные ямы со спрятанными в них пожитками не утаивались от солдат наших. Они отыскивали и оные все, и расхищали и последнее. Что же касается до полей их и посеянных хлебов, то все они в тех местах, где шла армия, были в наижалостнейшем состоянии; ибо как армия, а особливо начав ближе сближаться с неприятелем, шла по большей части фронтом и не дорогою, а прямо по полям и как ни попало, то не до того было, чтоб разбирать хлеб ли тут или что иное, а все топталось и смешивалось с грязью. Самые вершины и буераки принуждены мы были переезжать не дорогами, а прямо, как ни попало. И, о! сколько происходило у нас при таких случаях ломки и валянья! сколько раз летал иной воз стремглав с горы, и сколько лошадей уходило по уши в тину, и сколь досадны бывали вам сии маленькие переправы! Я и поныне не могу еще надивиться тому, как успевали мы изломанные повозки свои починивать и к продолжению похода делать опять способными. Но я удалился уже от главного предмета, и теперь время уже возвратиться к описанию продолжения похода. Таким образом стояла ваша армия в помянутом месте до 12 числа августа. Но в сей день определено было в том месте, где чрез реку намерение принято было перебираться, сделать из половины армейских и тяжелых обозов вагенбург, дабы его оставить на сей стороне, а с армиею перейтить на другую, и неприятеля стараться принудить к баталии. И для того приказано было сего же еще числа, выступить половине обозам и иттить к реке, а для прикрытия помянутого вагенбурга следовать с ними к нашему, да Аишеронскому, да Архангелогородскому драгунскому, но спешенному полку; почему пошли мы еще того ж вечера, и как расстояние до реки было только версты три, то мы пришли туда еще благовременно, и успели при деревне Симоникшене сделать порядочный вагенбург. Сие легкое полевое и из одних только повозок составленное укрепление, случилось нам тут впервые еще видеть и делать. Все повозки поставляемы были в один ряд и таким образом, чтоб передние колеса одной смыкались с задними колесами другой, и сделалось бы чрез то такое сплетение из повозок, чрез которое на лошади никак переехать было не можно, а сверх того, можно б было из-за сей повозочной ограды, по нужде, обороняться и против пеших. Таковым неразрывным сцеплением повозок окружено было нарочито пространное место, наподобие некакой крепости или города, и оный бы мог служить убежищем для всех, кои с армиею иттить не могли. Между тем покуда мы сей вагенбург делали, другие упражнялись уже в делании мостов чрез реку Прегель, которые к утру последующего дня и поспели, и было их два деревянных и три понтонных.

В последующий день, то есть августа 13-го, выступила и прибыла к сему месту и вся армия, и расположилась кругом вышеупомянутой деревни лагерем, а обозы разобраны были опять по полкам, ибо оставление вагенбурга на сей стороне опять отложено было, и так ночевали мы тут все вместе.

14-го числа, то есть накануне Успеньева дня, после полудни велено было перебираться нашему авангардному корпусу за реку Прегель по мостам, и мы, переправясь чрез оную, спешили занять один узкий проход, бывший за рекою на горе. Ибо надобно знать, что за рекою был сперва ровный луг, простирающийся версты на две, а там вдруг пришла крутая и высокая гора, а наверху оной было опять ровное место, простирающееся на полверсты или на версту, а там пошел прегустой и превеликий лес, за которым опять было пространное поле, окруженное лесами. Но прохода на сие поле сквозь лес не было, а надлежало иттить одним только узким и на четверть версты в ширину простирающимся промежутком, который находился в левой руке между помянутый лесом и одним преужасным и крутым буераком, сквозь который текла небольшая речка и с той стороны впадала в Прегель. Сию-то узкую дефилею надлежало нам занять, и к тому назначен был наш корпус. Мы, пришед туда, принуждены были за теснотою места стать ребром, то есть, вдоль сего узкого прохода, и для того стали мы лицом к концу леса, а позади обозов наших был вышеупомянутый крутой буерак. Армия же осталась дневать в прежнем своем лагере за рекой.

В последующий день, для торжествования праздника Успения Богородицы, воставлены были у нас в полках церкви, и отправлялась божественная служба, а между тем перебиралась на сию сторону реки и вторая дивизия и становилась подле нас, занимая отчасу более вправо находящееся между лесом и горою пустое место, где для всей армии намечен был лагерь. Главная же армия с кавалериею осталась еще на той стороне реки и, взяв провианта на трое суток, отпустила только свои обозы, кои остановились на назначенных местах под прикрытием второй дивизии я нашего авангардного корпуса.