Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков

• Название: Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков
• Автор: Андрей Болотов
• Издательство: Терра
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-85255-383-2, 5-85255-382-4

Автор этой книги Андрей Болотов — русский писатель и ученый-энциклопедист, один из основателей русской агрономической науки.

Автобиографические записки его содержат материалы о русской армии, быте дворян и помещичьем хозяйстве. Он был очевидцем дворцового переворота 1792 года, когда к власти пришла Екатерина II. Автор подробно рассказывает о крестьянской войне 1773–1775 годов, описывает казнь Е. И. Пугачева. Книга содержит значительный исторический материал.

1738–1759 гг.

А. Т. Болотов

Жизнь и приключения Андрея Болотова. Описанные самим им для своих потомков

Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова: Описанные самим им для своих потомков: В 3 т. Т. 1: 1738–1759 / Вс. ст. С. Ронского; Примеч. П. Жаткина, И. Кравцова. — М.: ТЕРРА, 1993.

Часть выпущенных глав добавлена по:

Издание: А. Т. Болотов в Кенигсберге (Из записок А. Т. Болотова, написанных самим им для своих потомков). Калининград, Кн. Из-во, 1990.

Остальные главы добавлены по первому изданию «Записок» (Приложения к "Русской старине", 1870).

---

Но наконец наступил уже и тот день, которого я, как некоего медведя, страшился, то есть день выступления нашего в поход. И как Якова моего все еще не было, то не знал я, что делать, и был почти вне себя от смущения. Повозку свою с багажом хотя и совсем я исправил и она была готова, но самому мне как быть, — того не мог я сперва никак ни придумать, ни пригадать. Не имея особой лошади и санок, другого не оставалось, как иттить пешком вместе с солдатами. Но о сем можно ли было и думать, когда известно было мне, что и у последних самобеднейших офицеров были особые лошади и всякий имел свои санки и что я чрез то подвергну себя стыду и осмеянию от всего полка. В сей крайности приходило уже мне на мысль сделать то, чего я никогда не делывал, то есть сказаться нарочно больным, дабы мне, под предлогом болезни, можно было ехать в кибитке и в обозе. Но сие находил я неудобопроизводимым, по причине, что кибитка моя была вся набита всякою рухлядью и мне в ней поместиться было негде. Словом, я находился тогда в таком настроении, в каком я отроду не бывал; и истинно не знаю, что б со мною было, если б не вывел меня наконец капитан мой из моего смущения и несколько меня не успокоил.

Сей, увидев крайнее мое смущение и расстройку мыслей, быв свидетелем всему моему нетерпеливому ожиданию и ведая причину, для чего я не покупал лошади и саней, спросил меня наконец, как же я о себе думаю?

— Что, батюшка! — ответствовал я на сей вопрос. — Я истинно сам не знаю, что мне делать. Приходится пешком почти иттить, покуда сыщу купить себе лошадь и сани.

— И! — ответствовал он мне. — Зачем, братец, пешком иттить — кстати ли! Поедем лучше вместе в одних со мною санках. Хоть они и тесненьки, но как-нибудь уже поуместимся. По крайней мере, на первый случай и покуда попадется тебе купить лошадь, а между тем, может быть, подъедет и человек твой.

Не могу изобразить, сколь много утешил и обрадовал он меня предложением сим. Я хотя для вида совестился и говорил, что я его утесню и обеспокою, но в самом деле так был рад сему случаю, что если б можно, то расцеловал бы его за оное.

Итак, положено было у нас ехать вместе; но не успели мы кое-как и с великою нуждою доехать до штаба и оттуда всем полком выступить в поход, как я у своей братьи офицеров множество нашел не только просторнейших мест для сидения, но даже несколько пустых и праздно едущих санок. Ибо как во время сего похода не имели мы причины ни к малейшему опасению от неприятеля, то и шли мы как собственно в своем отечестве или в дружеской земле, так сказать, спустя рукава и пользуясь всеми выгодами, какие в мирное время иметь можно. Полк вели у нас обыкновенно одни только очередные и дежурные, а прочие офицеры все ехали где хотели, и сие и причиною тому было, что они, для лучшего сокращения дороги и для приятнейшего препровождения времени, соединялись в разные кучки и компании и ехали не только гурьбою на многих санях вместе, но присаживались друг к другу на сани для шуток и разговоров, а свои оставляя ехать пустыми; и как они все были мне друзья и приятели, то и мог я присаживаться из них в любые и ехать так долго, как мне хотелось.

Сим образом, перепрыгивая с одних саней на другие и присаживаясь то к тому офицеру, то к другому, и переехал я весь свой первый переход благополучно, и мне удалось смастерить все сие искусно и хорошо, что никому из офицеров и на ум того не приходило, что у меня собственных своих не было и что я делал то поневоле. Однако на всю сию удачу несмотря, беспокоился я во всю дорогу крайне мыслями и того и смотрел, чтоб кто тайны моей не узнал и чтоб не принужден я был вытерпливать превеликого стыда и от всех себе насмешек.

Но как бы то ни было, но мы приехали и расположились ночевать в одном небольшом местечке, на границах уже литовских находящемся, и сделали в сей день великий переход. Тут получил я хотя прекрасную и спокойную квартиру, но вся ее красота меня не прельщала, ибо у меня не то, а другое на уме было. Я заботился беспрерывно о своем путешествии и только сам себе в мыслях говорил и твердил:

"Ну, хорошо! Сегодня-таки мне удалось кое-как промаячить, но как быть завтра? С кем ехать и к кому приставать? Ну как догадаются и узнают, как тогда быть?"

Помышления таковые привели в такую расстройку мои мысли, что я был власно как в ипохондрии[147] и в таком углублении мыслей, что самая еда мне на ум не шла. Но вообразите себе, любезный приятель, какая перемена со мною долженствовала произойтить, когда в самое сие время вбежал ко мне почти без души мой малый и запыхавшись сказал:

— Что вы, барин, знаете? Ведь Яков наш приехал!..

— Что ты говоришь! — воскричал я, вспрыгнув из-за стола и позабыв о еде. — Не вправду ли, Абрамушка?

— Ей-ей, сударь, теперь только на двор взъехал, и какие же прекрасные санки!

В единый миг очутился я тогда на крыльце и от радости не знал, что говорить, а только что крестился и твердил:

— Ну слава Богу!

Но радость моя увеличилась еще более, когда услышал я от моего Якова, что он привез ко мне не только множество всякого запаса, но и накопил мне всего и всего, в чем наиболее была нужда. Привез мне прекрасный тулуп, большую шубу лисью, новое седло и множество других вещей; а что всего приятнее было мне, то и множество всяких вареньев и заедок, присланных мне от моей сестры, к которой он заезжал и которая находилась тогда с зятем моим в деревне, ибо сей отпущен был от полковника еще с самого начала зимы и нашел потом способ отбиться совсем от службы в отставку. Но что радость мою еще совершеннейшую сделало, то было уведомление его, что он привез с собою еще более ста рублей денег. Боже мой, как обрадовался я сему последнему! Истинно я не помню, чтоб я когда-нибудь так много обрадован был, как тогда. Таки сам себя почти не помнил и не ходил, а прыгал от радости по комнате и только что твердил:

— Ну, слава Богу, теперь все у меня есть, всего много: и лошадей, и запасу, и платья, и денег, и всего, и всего! Теперь готов хоть куда, и мне ни перед кем не стыдно.

Словом, я мнил тогда, что я неведомо как богат и что наисчастливейший человек был в свете, и тысячу раз благодарил сперва Бога, а потом слугу своего Якова за исправное отправление полученной ему комиссии. Да и подлинно, день сей был достопамятный в моей жизни тем, что сколь великое чувствовал я при начале его огорчение, столь великою, напротив того, радостью объято было мое сердце при окончании оного.

Сим окончу я теперешнее письмо и сказав, что я есмь ваш нелицемерный друг, остаюсь, и прочая.

ВТОРИЧНЫЙ НАШ ПОХОД В ПРУССИЮ Письмо 55-е

Любезный приятель! Радость моя о прнезде моего слуги и нетерпеливое желанне видеть, что он привез с собою, была так велика, что я не дал почти времени порядочно выпрячь лошадей и прибрать, но велел скорее развязывать воз и носить к себе все привезенное. Удовольствие при развязывании и рассматривании всего было чрезвычайное; а то я уже никак изобразить не могу, какое чувствовал я, когда подал он мне привезенный им мерлушечий и зеленою китайкою покрытый легонький тулуп. В единый миг сбросил я с себя прежний гадкий и дурной овчинный и надел на себя сей новый. И чтож это! сколь прелестным показался он мне тогда! И мягок-то, и легок, и тепел, и красив — и все качества и достоинства были в нем. Для испытания привезенного чая и сахара, должен был Абрам мой тотчас бежать и в новом чайнике варить воду, и чай сей мне тогда вкуснее всех чаев в свете показался, и я не мог ему довольно похвал приписать. Увидев же множество ветчины, тотчас сварен был и оной целый окорок; и как я был до нем всегда великий охотник, а тогда уже несколько месяцев ее не едал, то не могу изобразить, сколь сладок и вкусен мне тогдашний ужин показался. По окончании оного, привезенные варенья должны были служить мне вместо десерта. Все их, сколько их ни было, я отведывал, и каждое казалось мне неведомо каким драгоценным конфектом. Словом, всем и всем я тогда удовольствовался досыта, и был всем так доволен, что ничего не желал более. Вот до чего доводит претерпенная несколько времени нужда, и какую великую и ему придает она и самым маловажным вещам!

Итак, поутру, на другой день, имел я уже удовольствие ехать в своих санках, которые были хотя не чухонские, а пошевенки, но я о сем уже не заботился, а довольно, что были новые санки с кряковками, и что я был одет тепло и как водится, и мне не только ни пред кем было не постыдно, но я еще имел пред многими тогда великое преимущество. Словом, произведенное вдруг во всем изобилие произвело даже во всем во мне великую перемену. Я возымел как-то и увышеннейшее о себе мнение, ехал со всеми, которые были выше меня чинами, обходиться фамильярнее и вольнее, да и они все, проведав, что ко мне привезено довольно всякой-всячины и что были у молодца и денежки, стали обходиться со мною как-то ласковее, и власно как стараться искать моей к себе дружбы и приятства. Они стали приглашать меня чаще в свои компании, просить препровождать с ними время и брать участие в их увеселениях, и прочая тому подобное, что все хотя и льстило моему самолюбию, но после возымело последствия не весьма для меня выгодные, как то окажется после.