Иван Кудинов - Переворот

• Название: Переворот
• Автор: Иван Кудинов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5 – 270 – 00729 – 0

Историко-революционный роман барнаульского прозаика Ивана Кудинова «Переворот» посвящен первым годам революции и гражданской войны в Сибири. Автор рассказывает, как непросто проходило становление Советской власти на Алтае, как использовали политические авантюристы всех мастей идею Алтайской автономии, натравливая коренное население на большевиков, как разжигали белогвардейцы национальную рознь, прикрываясь именем честного, уважаемого всеми художника Гуркина, ставшего во главе Каракорум-Алтайского округа… Многие страницы истории, нашедшие отражение в романе, малоизвестны широкому читателю.

---

— Что же делать? — воскликнул министр путей сообщения Устругов.

Сидевший рядом с ним министр финансов Михайлов язвительно заметил:

— Ноев ковчег сооружать…

Шутка показалась неуместной. Вологодский нахмурился, разгладив роскошную бороду:

— Нам, господа, необходимо высказать свое отношение к свершившемуся факту и принять разумное решение.

— А жертв много? — кто-то спохватился.

— Жертв нет, — ответил Вологодский. — Один солдат ранен.

— Только и всего?

Кто-то осторожно заметил (кажется, тот же Устругов), что арестована только часть членов Директории, стало быть, ни о каком распаде не должно идти речи. Речь только о том: кто возглавит Директорию? Другие не соглашались: о какой Директории можно говорить, если Директория во главе со своим лидером не смогла ничего противопоставить грубой силе!..

Генерал Розанов, начальник штаба Ставки, высказался еще более резко и определенно:

— Директории нет — и речь сейчас не о ней.

— Да, да, это так, — согласился Вологодский. — Директория изжила себя, и возрождать ее нет смысла. Слишком слабо держала она в руках руль управления… А нам сегодня, как никогда, нужно исходить из принципов жизненной необходимости. Иначе потеряем не только Директорию, но и Россию.

Сам же он, член вчерашней Директории, сегодня уже говорил о ней в прошедшем времени. Наступила заминка. Вологодский беспокойно поерзал в кресле и напомнил:

— Выбирайте, господа. Никто за нас не решит этого вопроса. — Помолчал и добавил: — Политике претит нерешительность.

— Лично я думаю о политике с точки зрения рубля, — с неизменной своей язвительной усмешкой сказал Михайлов. — И как министр финансов, и как человек, считающий прочность рубля основой и незыблемостью государства.

— Верно, — поддержал его министр продовольствия Зефиров. — Потому и мне в интересах рубля хотелось бы знать определенно: кому отныне будет принадлежать власть?

— А вы как полагаете?

— Полагаю, что власть должна быть устойчивой и твердой.

— Как нынешний рубль, — ехидно заметил Устругов.

— И как порядок на железных дорогах, — парировал Михайлов. Вологодский постучал карандашом по застывшей чернильнице:

— Согласен: власть должна быть устойчивой и твердой. Но что для этого необходимо? Что? — повторил вопрос, как учитель на уроке истории. Опять наступила неловкая пауза. И первым нарушил ее, подал голос, а может, и саму идею генерал Розанов:

— Диктатура — вот что необходимо! — и посмотрел на Колчака. Колчак сидел, положив нога на ногу, и не проронил пока ни единого слова. Тонкие, слегка обветренные губы презрительно поджаты, лицо спокойно, как будто все, о чем тут идет речь, никак не трогало и не касалось военного министра. Адмирал и сейчас, когда генерал Розанов предложил диктатуру, невозмутимо и выжидательно промолчал.

— Значит, диктатура, — повторил Розанов, пристукнув себя кулаком по колену. И Вологодский с излишней поспешностью поддержал его:

— И я не исключаю этого. Да, да! Если мы действительно думаем о возрождении России… Но кто? — вопросительно обвел всех обволакивающим своим взглядом. — Кого можем мы предложить на эту роль?

Министры молчали. Наконец, тот же Розанов сказал:

— Генерала Болдырева.

— Исключено, — решительно возразил Михайлов.

— Почему?

— Да потому хотя бы, что Болдырев — член павшей Директории…

— Простите, но я тоже член Директории, — обиженно заметил Вологодский. Михайлов как будто и не слышал его.

— А во-вторых, — продолжал он, — не будем забывать: генерал Болдырев является главнокомандующим, в армии знают его и любят… Разумно ли сейчас заменять его другим главкомом?

Аргументы показались вескими. И все согласились: Болдырева не стоит трогать. Но кто же в таком случае, кто?…

«Генерал Хорват», — написал в блокноте Устругов и показал Михайлову. Министр финансов взял блокнот и долго рассматривал, словно там значилась не одна фамилия, а целый список. Наконец, вернул блокнот и, усмехнувшись, шепнул министру путей сообщения на ухо: «Спрячьте и никому не показывайте».

А вслух сказал:

— Адмирал Колчак. Другой кандидатуры я не вижу. Вологодский вздохнул облегченно, разгладил бороду.

Устругов поспешно вырвал из блокнота и скомкал злополучный листок с фамилией генерала Хорвата.

Колчак сидел все в той же спокойной, невозмутимой позе — казалось, для него это не явилось новостью, и он заранее знал об исходе министерских «дебатов».

Когда окончательно рассвело и город проснулся — новая власть уже вступила в силу, о чем извещали постановления и указы, расклеенные на всех главных улицах и видных местах.

«Вследствие чрезвычайных событий, прервавших деятельность Временного Всероссийского правительства, совет министров, с согласия наличных членов, постановил: принять на себя всю полноту власти.

Председатель Совета Министров Петр Вологодский. Члены Совета: Устругов, Гатенбергер, Колчак, Ключников, Гинс, Серебреников, Старынкевич, Зефиров, Михайлов, Щукин, Краснов, Петров, Шумиловский.

Управляющий делами Совета Министров Тельберг».

Одно было неясно: отчего же события, «прервавшие деятельность правительства», не коснулись Совета Министров?

Второе постановление не только не проясняло, но еще больше запутывало ситуацию:

«В виду тяжкого положения государства и необходимости сосредоточить всю полноту верховной власти в одних руках — совет министров постановляет: передать временно осуществление верховной государственной власти вице-адмиралу Александру Васильевичу Колчаку, присвоив ему наименование верховного правителя».

И, не давая опомниться, на голову обывателя обрушился целый каскад постановлений, указов, приказов и обращений — и все это в один день, в один час. Указ Совета Министров о производстве вице-адмирала Колчака в адмиралы. Приказ самого адмирала о своем назначении верховным правителем. И его же, верховного правителя, обращение к народу:

«Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом…»

Колчак надеялся поставить дело так, чтобы к весне девятнадцатого года Россия была свободной от большевизма. И все свои надежды — тайные и явные — связывал с армией, которую призывал «сковать свои ряды железной дисциплиной», а главное — «отказаться от всякой политики». Солдату, как он считал, политика ни к чему, ибо она отвлекает от главного: умения хорошо стрелять и беспрекословно выполнять приказы, на которые адмирал в те дни не скупился. Однако уйти от политики не удавалось. И первым, кто напомнил об этом, был генерал Болдырев, явившийся вскоре после утверждения диктатуры отнюдь не с поздравлениями. Главнокомандующий прибыл прямо с фронта, и вид у него был далеко не парадный.

— Что в войске, какова обстановка? — спросил его адмирал.

Болдырев отвечал холодно и сухо:

— Обстановка сложная. А для меня, должен сказать, и вовсе неприемлемая.

Колчак не понял:

— Что значит — неприемлемая?

— А это значит, что при создавшейся обстановке не вижу дальнейшей возможности оставаться в Сибири…

— Как? Вы отказываетесь остаться в войсках? Но это же, генерал, это… — не находил слов Колчак. Лицо его слегка побледнело и вытянулось, крупный с горбинкой нос казался еще длиннее. — Не вынуждайте меня, Василий Георгиевич, ставить вас на одну доску с атаманом Семеновым… — мягко предупредил, поднимаясь из-за стола. — Вы меня удивляете.

— Простите, но я член Директории, которая незаконно упразднена… Как прикажете мне вести себя?

— Незаконно? — усмехнулся Колчак, быстро прошелся по ковровой дорожке от стола к двери и обратно, жестко переспросил: — Незаконно, говорите? А по каким законам действовала Директория, доведя страну до ручки? До ручки, генерал! А вы решили ее оплакивать. Обидно и очень жаль, Василий Георгиевич, что и вы поддались партийному влиянию. — Он помедлил секунду и прибавил: — А вот генералы Деникин и Юденич, в отличие… от атамана Семенова, ставят освобождение России выше мелкопартийных интересов…

— Мое решение ничего общего с отказом Семенова признать вашу диктатуру не имеет. Ничего общего!

— Спасибо и на том, генерал, — помрачнел Колчак. — Семенова же, как вы знаете, я объявил изменником Родины. Надеюсь, мой приказ известен каждому солдату?

— Да, с приказом номер шестьдесят я знаком, — сказал Болдырев и только сейчас заметил на плечах Колчака новые адмиральские погоны. «Ну вот, — подумал с горечью, — о своих приказах пекутся, а мой приказ о порядке присвоения воинских званий обошли или вовсе отменили». — Что касается России, она мне дорога не меньше, чем Деникину, — обиженно добавил Болдырев и встал, готовый откланяться.