Бернард Корнуэлл - Ватерлоо Шарпа

• Название: Ватерлоо Шарпа
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения

Ричард Шарп и битва при Ватерлоо, 1815 г.

"Сто дней". Шарп, Люсиль и их сын Патрик вынуждены бежать из Франции. Полковник Шарп участвует в битве при Ватерлоо в роли офицера штаба принца Оранского Вильгельма. Он вынужден подстрелить принца, чтобы прекратить его некомпетентное командование. В самый нужный момент он оказывается во главе своего полка и ведет его в атаку на "старую гвардию". Веллингтон на поле боя назначает Шарпа командиром полка.

Шарп "продает" неверную жену лорду Джону Розендейлу. Полковника Розендейла убивают мародеры. Он так и не узнает, что Джейн ждет от него ребенка.

---

— Эй ты! — Крикнул генерал какому-то пехотному лейтенанту, прячущемуся в переулке от огня пруссаков. — Собери своих людей и иди за мной. Горнист, труби сбор! — Генерал кивком голову отдал приказ своему ординарцу, чтобы тот привел лошадь и, игнорируя мушкетный огонь, забрался в седло и обнажил саблю. — Французы! — закричал он всем, кто мог его слышать. — Примкнуть штыки, обнажить клинки!

Генерал знал, что город надо взять, и этот момент настал. Он лично поведет атаку разношерстных войск против прусских пехотинцев, стоящих шеренгой за грубой баррикадой. Ему показалось, что на краю кучи сваленной мебели есть более низкое место, которое лошадь вполне может перепрыгнуть. Он пришпорил свою лошадь и из-под подков забрызгали искры.

Генерал знал, что он, скорее всего, погибнет, ибо для пехотинца нет ничего приятнее, чем убить кавалериста, а он ведь возглавит атаку, но генерал был солдатом и знал, что для солдата самый главный враг — это его собственный страх смерти. Победи этот страх, и победа придет сама собой, а победа принесет славу и почет, медали и деньги и, что лучше всего, что более ценно всех материальных благ — это одобрительная улыбка Императора, который похлопает генерала по плечу как верного пса, и мысль об этом заставила генерала пришпорить лошадь и поднять выше саблю.

— В атаку!

За ним, воодушевленные его примером, к мосту бросились спешившиеся драгуны и матерящиеся пехотинцы. Генерал ворвался на мост.

Прусская пехота подняла мушкеты над баррикадой.

Генерал заметил солнечные блики на медных деталях оружия.

— Убить ублюдков! Убить их! — кричал он, убеждая себя, что не боится. Внезапно баррикада окуталась дымом, сквозь который пробилось пламя и длинный седой ус генерала срезало пулей, пуля пошла дальше и оторвала мочку уха, но это были единственный урон, нанесенный залпом прусских пехотинцев: генерал всегда был удачливым человеком. Он вонзил в бока лошади шпоры, и она неуклюже прыгнула через нагромождение кресел и диванов на правом краю баррикады. Лошадь перескочила через пахнущий тухлыми яйцами дым, генерал увидел байонет, направленный в живот своей лошади, отбил его саблей в сторону и лошадь безопасно приземлилась позади и баррикады и шеренгой пехотинцев. Прусские гусары, ждавшие в пятидесяти ярдах от моста, чтобы у них было пространство для атаки на любого, кто пройдет сквозь строй пехотинцев, ринулись вперед, но генерал не обратил на них внимания. Он повернул лошадь назад и пошел прямо на испуганных пехотинцев.

— Ублюдки! — Генерал убил прусского солдата, полоснув саблей по шее прямо над жестким черным воротником. Остальные пехотинцы побежали. На мосту их было совсем не много и они не надеялись сдержать французское наступление. Над баррикадой полыхнуло пламя уже с французской стороны, и генерал закричал своим людям не стрелять, а разбирать чертову баррикаду.

Прусская пехота бежала к северу. Кавалерия, видя, что французы захватили мост с издевательской легкостью, направилась вслед за пехотинцами. Французский генерал, зная, что уже заработал одобрительное похлопывание по плечу от Императора, смеялся им вслед.

— Эй, вы, трусливые ублюдки! Педики! Комнатные собачки! Вернитесь и сражайтесь, ничтожества! — Затем он сплюнул и убрал саблю в ножны. Кровь из раненого уха заливала левый эполет.

Французские пехотинцы начали разбирать баррикаду. Единственный убитый пруссак, уже освобожденный от денег и еды, валялся возле моста. Драгунский сержант оттащил тело в сторону и по мосту проследовали еще несколько кавалеристов. Какую-то женщину, тоже переходившую через мост, скачущие драгуны чуть было не снесли. У нее в руках был букет увядших фиалок.

— Он идет? — спросила она.

Не стоило уточнять, кого она имела ввиду, ее возбужденное лицо говорило само за себя.

Окровавленный генерал улыбнулся.

— Да, он идет.

— Это для вас, — протянула она генералу цветы. Фиалки были символом бонапартистов все время изгнания Наполеона, и эти цветы, распускающиеся весной, долженствовали символизировать и расцвет Императора.

Генерал наклонился и взял маленький букетик. Он просунул хрупкие стебли в петлицу своего мундира, снова наклонился и поцеловал женщину. Как и она, генерал молился за то, чтобы фиалки вернулись, теперь это произошло, и в этот раз они расцветут пышнее, чем когда-либо ранее. Франция наступала, Шарлеруа пал и теперь между Императором и Брюсселем не осталось рек. Генерал, наслаждаясь победой, повернул лошадь обратно, чтобы найти пехотного полковника, не поддержавшего атаку и тем самым закончившего свою военную карьеру. Франции не нужно благоразумие, Франции нужна отвага и победа, и этот маленький черноволосый человек, который знает как добывать эти победы, яркие словно солнце и пахнущие фиалками.

Vive I’Empereur.

Глава 3

С запада к Шарлеруа приближался одинокий всадник. Он ехал по северному берегу Шамбра, подгоняемый к городу треском мушкетных выстрелов, которые часом ранее слышались мушкетных выстрелов, которые довольно громко, но теперь замолкли.

Человек ехал на крупной лошади. Ему не нравились лошади, и наездником он был неважным.

Это был высокий мужчина с обветренным лицом, на котором вражеская сабля оставила шрам. Шрам придавал его лицу какое-то саркастическое выражение, кроме тех случаев, когда он улыбался. У него были черные с проседью волосы. Позади лошади послушно бежал пес. Пес соответствовал человеку — такой же крупный, свирепый и всклокоченный.

На всаднике были надеты французские кавалерийские сапоги, все в заплатах, но все еще гибкие и плотно облегающие голени. В сапоги были заправлены также кавалерийские штаны, с уже лоснящимися от седла кожаными нашлепками на бедрах. Красные лампасы давно выцвели. Над брюками виднелась выгоревшая зеленая куртка, отделанная черными полосами. Зеленая куртка являлась мундиром британского 95-го полка стрелков, хотя она была столь заношена и покрыта заплатками, что больше могла бы подходить уличному попрошайке. Мужчина носил коричневую шляпу, которая не могла быть частью униформы британской или же французской армии, а была куплена в нормандском городке Кан. Однако на шляпе красовалась пурпурно-золотая с черным кокарда армии Нидерландов.

Из седельной кобуры торчала винтовка Бейкера британского производства. За пояс был заткнут длинноствольный немецкий пистолет, а на левом бедре висели ножны, в которых находился тяжелый кавалерийский палаш. Человек был просто пародией на солдата: оборванный, в разношерстном мундире, да и на лошади он сидел не более грациозно, чем мешок муки.

Мужчину звали Шарп, Ричард Шарп, и он был британским солдатом. Он родился в трущобах, от шлюхи, и спасся от виселицы только благодаря тому, что взял шиллинг короля и завербовался рядовым в 33-й пехотный полк. Он пробился в сержанты и позже, благодаря самоубийственной храбрости, стал один из немногих рядовых, пробившихся в офицеры. Он вступил в ряды 95-го стрелкового полка и позднее командовал пехотинцами личных волонтеров Принца Уэльского. Он сражался во Фландрии, в Индии, в Португалии, в Испании и Франции. Он был солдатом практически всю жизнь, но, в конце концов, стал фермером в Нормандии, оставшись на земле своих врагов благодаря женщине, которую встретил в хаосе конца войны. Теперь, в хаосе начала войны из-за возвращения Наполеона из изгнания во Францию и из-за начала новых боев в Европе, Шарп стал подполковником 5-го Бельгийского батальона легких драгун в полку, которого никогда не видел, не имел желания видеть и не знал даже как его там встретят. Это назначение было всего лишь способом придать Ричарду Шарпу какой-нибудь статус при штабе Принца Оранского, но Шарп по-прежнему считал себя стрелком.

Рассветное солнце, освещая долину Шамбра, слепило Шарпа и он пониже надвинул шляпу на глаза. Земля, по которой он ехал, была болотистой, и ему приходилось выписывать зигзаги в поисках твердого грунта. Он постоянно поглядывал на север, опасаясь, как бы какие-нибудь вражеские войска не перехватили его. Хотя и не верил, что услышанную им пальбу устроили именно французы. Никто не ожидал начала наступления до июля, и уж точно никто их не ожидал в этой части Бельгии, поэтому Шарп предположил, что это прусская пехота практикуется в стрельбе из мушкетов, но долгая военная служба приучила Шарпа реагировать на такого рода звуки.

Лошадь вспугнула какую-то птицу, та резко вспорхнула, а по полю в панике помчались десятки кроликов. Собака Шарпа, предвкушая завтрак, помчалась в погоню.

— Носатый, ты, ублюдок! К ноге! — Он дал собаке такую кличку из-за герцога Веллингтона, которого так прозвали солдаты. Носатый двадцать лет командовал Шарпом, и теперь тот сам хотел отдавать ему приказы.

Носатый неохотно вернулся к Шарпу, затем увидел что-то за рекой и предостерегающе гавкнул. Шарп заметил всадников. Сначала он подумал, что это пруссаки, но затем узнал форму шлемов. Французы. Сердце забилось быстрее. После Тулузы он думал, что его война закончена, ведь Императора сослали на остров Эльба, но теперь, четырнадцать месяцев спустя, он снова увидел старого врага.