Сергей Соловьев - История России с древнейших времен (Том 1-29)

• Название: История России с древнейших времен (Том 1-29)
• Автор: Сергей Соловьев
• Жанр: История

«История России с древнейших времен» — фундаментальное издание, в котором подробно освещаются: государственное устройство России, экономика, религия, культура, общественное и революционное движение, внешняя политика и военная история нашего Отечества.

---

Приближался сейм. На предварительных сеймиках уже обнаружились волнения. На сеймик в Прошовицы приехал Христоф Зборовский из Моравии; когда Николай Зебржидовский, родственник Замойского, входил в церковь, раздались выстрелы; когда начались совещания, Зборовский с приятелями подняли громкие голоса против Батория: с нeгoдoвaнием указывали на могущество Замойского, оплакивали смерть Самуила Зборовского, называли неслыханным тиранством суд, которым правительство грозило двоим другим Зборовским. Христоф Зборовский прямо взводил на Замойского обвинение, что тот хотел его отравить: но человек, на которого Зборовский указывал, как на подосланного Замойским отравителя, высвободившись из-под власти Зборовского, объявил, что последний обещаниями, угрозами и пытками заставил его признать себя виновным в умысле и указать на Замойского как на подстрекателя к преступлению. В Великой Польше на сеймике, когда Ян Зборовский, каштелян гнезенский, в речи своей осыпал бранью Замойского, а краковский каноник, Петровский, говорил за последнего, то воевода познаньский, Гурка, прервал Петровского, за ним подняла крик вся сторона Зборовских и раздались выстрелы. На других сеймиках происходили подобные же волнения. Вследствие этого на большой сейм съехались толпы в полном вооружении, как на войну. Король приехал в сопровождении дружины Замойского, большей части сенаторов литовских и князя Константина Острожского. Начался суд над Христофом Зборовским, который почел за лучшее не явиться на него лично: кроме означенных обвинений в посягательстве на жизнь королевскую, его обвинили еще в сношениях с Московским двором, клонившихся ко вреду Польши, и в подобного же рода сношениях с козаками. Ян Зборовский и Ян Немоевсиий, объявившие себя защитниками обвиненного, так слабо его защищали, что суд приговорил Христофа к лишению чести, прав шляхетства и имущества. Но этот приговор, разумеется, не утишил, а только еще более раздражил сторону Зборовских.

Несмотря на эти внутренние волнения, Баторий не оставлял своего замысла — нанести решительный удар Московскому государству, отнять у него по крайней мере Смоленск и Северскую землю. Вступление на престол слабого Феодора и смуты, раздоры боярские, немедленно обнаружившиеся, представляли, по его мнению, самый удобный к тому случай. Посол его, Лев Сапега, с целию застращать новое московское правительство, объявил, что султан приготовляется к войне с Москвою; требовал, чтоб царь дал королю 120 тысяч золотых за московских пленников, а литовских освободил без выкупа на том основании, что у короля пленники все знатные люди, а у царя простые; чтоб все жалобы литовских людей были удовлетворены и чтоб Феодор исключил из своего титула название Ливонского. Новое московское правительство наследовало от старого сильное нежелание воевать с Баторием и потому решено было употребить все усилия, чтоб продлить перемирие. Государь приговорил с боярами, как венчался царским венцом: литовских пленников всех что ни есть отпустить в Литву даром, а о своих пленниках положить на волю короля Стефана: если Стефан король государевых пленников и не отпустит, то государева правда будет на нем и явна будет всем пограничным государям; а захочет Стефан король пленных продавать, то их выкупить. Сапеге объявили об этом решении, объявили что 900 пленных уже освобождены и что ждут такого же поступка и от Стефана что новым жалобам литовских подданных будет удовлетворено, но что касается до жалоб, относящихся еще ко временам царя Иоанна, то это дела старые, о них припоминать непригоже, были в то время обиды и русским людям от Литвы, но об них государь не упоминает; Сапеге объявили тоже, что название Ливонского Феодор наследовал от отца своего вместе с царством. Посол уехал, заключив перемирие только на 10 месяцев, и новости, привезенные им к королю, конечно, не могли сделать последнего миролюбивее: Сапега в письме своем к папскому легату Болоньетти из Москвы, от 10 июля 1584 года, так изображает особу нового царя и положение дел в Москве: «Великий князь мал ростом; говорит он тихо и очень медленно; рассудка у него мало, или, как другие говорят и как я сам заметил, вовсе нет. Когда он во время моего представления сидел на престоле во всех царских украшениях, то, смотря на скипетр и державу, все смеялся. Между вельможами раздоры и схватки беспрестанные; так и нынче, сказывали мне, чуть-чуть дело не дошло у них до кровопролития, а государь не таков, чтобы мог этому воспрепятствовать. Черемисы свергли иго; татары грозят нападением, и ходит слух, что король шведский собирает войско. Но никого здесь так не боятся, как нашего короля. В самом городе частые пожары, виновниками их, без сомнения, разбойники, которыми здесь все наполнено». Королю доносили также, что между четырьмя вельможами, которых покойный царь назначил правителями, господствует несогласие и что они часто спорят о местах в присутствии государя. Доносили, что первый по месту боярин, князь Мстиславский, очень расположен к польскому королю И если из противной партии умрет Никита Романович, который не может долго жить по причине тяжкой болезни, то король будет иметь много приверженцев между боярами.

Еще до отъезда Сапеги отправлен был к Баторию посол Андрей Измайлов с известием о воцарении Феодора; Измайлову дан был наказ вести себя очень умеренно, уступать относительно церемоний: к панам не ходить, грамоту отдать самому королю; но если будут упрямиться, станут непременно требовать, чтоб ему быть у панов, то ему к панам идти, только речей не говорить и грамоты верющей не давать. Прежде наказывалось настрого послам, чтоб они сначала речь говорили и грамоту подали, а потом уже шли к руке королевской, но теперь Измайлову позволено было согласиться идти наперед к руке. Если король не спросит о здоровье царском и против поклона Феодора не встанет, то посол должен сказать: царь Иван Васильевич при поклоне королевском встает, а Стефан король не встает, и то ведает Стефан король, что так делает мимо прежнего обычая, а больше того ничего не говорить.

Король действительно против государева имени и поклона не встал; Измайлов заметил, как ему было приказано, и тогда Стефан встал и шапку снял. Измайлов представил опасную грамоту на великих литовских послов, которые должны были ехать в Москву для заключения мира, но паны радные отвечали ему: «Король к государю вашему послов своих слать не хочет, потому: государя нашего посол Лев Сапега и теперь у государя вашего в Москве, а теснота ему великая, где стоит, тот двор огорожен высоко, и малые щели позаделаны, не только что человека нельзя видеть, и ветру провеять некуда; с двора литовского человека никакого не спустят, корм дают дурной; литовского посла держат хуже всех других послов; в такое государство никто не захочет идти в послах, а государь наш силою никого не пошлет». Измайлов отвечал: «Это слово пронес какой-нибудь недобрый человек; послы разных государств, которые теперь на Москве, стоят по разным дворам и береженье к ним крепкое для того, чтоб между ними ссоры не было; а если б других государств послов на Москве не было, то вашему послу было бы всех вольнее; крымский посол и гонцы стоят за городом не близко, двор для них особый сделан, и с двора их никуда не спускают». Один из панов, молодой Радзивилл Сиротка, говорил с запальчивостию: «Государя нашего посол теперь на Москве и государь бы ваш отпустил его, да за ним бы своего посла к королю прислал, и государь наш станет советоваться со всею радою и землею, как ему с государем вашим вперед быть. Государь ваш молод, а наш государь стар, и государю вашему пригоже к нашему государю писаться младшим братом, да и Смоленска и северских городов государь ваш поступился бы». Измайлов отвечал, что таких безмерных речей говорить непригоже. Когда все паны вышли, остался старик Гарабурда, он подошел к Измайлову и сказал: «Видел, как молодые-то паны чуть-чуть дела не разодрали, а старых слушать не хотят». Измайлов отвечал, что старики должны наводить молодых на доброе дело, на мир; а если король, послушавшись молодых, мира не захочет, то государь, надеясь на бога, воевать готов. Гарабурда, зная хорошо расположение умов в сенате и шляхте, уверял посла, что будет мир, хотя король не переставал обнаруживать неприязненное расположение к Москве; на отпуске Измайлову объявили, что Баторий опасной грамоты не принимает, новых послов в Москву для переговоров о мире не отправит; обедать Измайлова король не позвал, отговариваясь множеством дел. Измайлов доносил своему правительству, что король тотчас по смерти Иоанна IV хотел объявить войну Москве; но Рада отсоветовала; а земля на военные издержки давала только половину против того, чего требовал Баторий, потому что в Польше неурожай. Из пленников московских король прислал царю только двадцать человек; их привез посланец Лука Сапега, которому бояре велели объявить: «Царь Феодор освободил пленных литовцев до 900 человек, а король прислал ему за это двадцать человек, самых молодых людей, только один между ними Мещерский князь получше, да и тот рядовой, а доброго сына боярского нет ни одного». Посланец отвечал на это, что король после отпустит и всех пленных, только оставит на окуп 30 человек. Царь написал по этому случаю Баторию: «И вперед бы между нами этого не было с обеих сторон, что христиан продавать из плена на деньги и на золотые», — и приводил в пример свой поступок по смерти отцовской.