Дмитрий Ризов - Ловцы

• Название: Ловцы
• Автор: Дмитрий Ризов
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7625-0168-X

Дмитрий Разов по профессии — журналист. Известен своими остропроблемными очерками на экологическую и экономическую тематику.

Родился в 1938 году в Ленинграде, откуда в начале войны был эвакуирован в Бугуруслан. С 1961 года его судьба связана с Прикамьем. Работал мастером, механиком на нефтяном промысле, корреспондентом газеты «Молодая гвардия», собственным корреспондентом газеты «Лесная промышленность» по Уралу.

В 1987 году в Пермском книжном издательстве вышла книга публицистики Д. Ризова «Крапивные острова», в журнале «Урал» опубликована повесть «Речка».

Повести Д. Ризова философичны и публицистичны. Это путешествие в страну Детства, где текут самые чистые реки, поют самые звонкоголосые птицы, плещется в воде самая большая рыба… Автор размышляет о главном для человека: о смысле жизни, о времени, о природе.

---

Городишко у них небольшой, вокруг деревни, базары три раза в неделю. Деревенским налоги платить надо, везут в город все, что могут. Базар и помог купить для матери смену…

Над торговой площадью пожарная каланча, на ней вкруговую ходит пожарник, на рельсе колокол висит. А внизу — на возах, на земле, устланной соломой, на прилавках — кочаны ранней капусты, глянцевая редиска, фиолетовые хвосты молодой редьки, мягкие, похожие на табачные, листья салата, молодая морковка, будто слепленная из воска, пучки луковых перьев, укропные кружева, петрушка, огурчики, самые первые на весь базар милюковские помидоры. А дальше молоко: и свежее, и топленое в глиняных горшках, запечатанных коричневой пенкой. А кислое молоко у мордвов? Объеденье! И сметана, и мед в сотах, и семечки: хочешь — подсолнуховые, хочешь — тыквенные. Можно подумать: ну и живут люди! А они последнее от себя сюда принесли.

Гул стоит от голосов, белый жгучий шар солнца, дышать нечем: пыль, запах овощей, лошадиного пота…

— Кому воды холодной?!

Это он, Володя Живодуев, чешет по базару, прохладно звякая по запотевшему боку бидона алюминиевой кружкой. Кружка воды — рыжик, рубль то есть. Сколько пришлось потолкаться по базару… Много бегано от толпы к колонке и обратно. И ведь покупали. А куда деваться, если пить охота и отлучиться нельзя?

Однажды принес домой сверток, отдал матери. Та недоверчиво повертела в руках:

— Чего это?

Развернула — да как отбросит. И взвыла:

— Гос-по-ди… Украл. А ну неси, где взял.

— Да что ты, мам? Заработал.

— Врешь, Володя… Чем ты заработать-то можешь?

— Воду продавал.

— Каку воду, каку воду?

— Каку… мокрую, на базаре.

Не верила, смотрела испытующе. Потом поверила, обняла, ладонями голову к себе притянула, плачет. И чего плачет?

Володя вздохнул.

А еще нужно платок купить. Да новые валенки ей не помешали бы. Опресноковской валки. Только он за так валять не будет, не посмотрит, что они с Рыжиком кореша. Да и шерсть взять неоткуда… Попался бы сом!

Володя еще раз вздохнул, потянулся, пошел спать в сени. В темноте попискивали комарики. Он прикрыл глаза согнутой в локте рукой, провалился в забытье без сновидений.

Проснулся Володя от собственного мычания. Открыл глаза, сразу вспомнил всю прошлую кошмарную ночь… Придет милиционер, возьмет его за шиворот и потребует ответа, а там слово за слово — выпытает про сома.

События явно требовали паузы.

Вода в умывальнике, подвешенном к стене сарая во дворе, за ночь остудилась, приятно холодила опять не отдохнувшие в коротком сне глаза, капли, разбиваясь о камень, оседали пылью на голых ногах. Володя утер лицо подолом рубахи.

«Как раз время ловить густерку для утреннего судака, — мелькнуло в голове, — лучше животки не бывает: знай шлепай погромче поплавком о воду, рыбки живо соберутся, только успевай подсекать…» Володя ясно увидел, как мечутся отловленные про запас густерки в закопченном котелке с речной водой, не прикроешь их лопушком — повыпрыгивают.

Бежать, скрыться от всего произошедшего хотя бы на день!..

Володя снял в сенях со стены длинное удилище, повесил на грудь пузырек на тесемке — для хранения кузнечиков. Удилище осторожно вынес на улицу, прислонил к дому. Пробрался на кухню, взял из-под полотенца кусок хлеба, нащупал луковицу в берестяном туесе. В кастрюле оказалась сваренная с вечера картошка в мундире. Огляделся. Все, кажется. Да, соль еще…

Мать не шелохнулась.

Проходя сени, вспомнил про воробья. Через дырку в днище ведра ничего не было видно. Может, умер воробей? А-а… что ему будет? Всыпал в дырку хлебных крошек.

Первый утренний ветерок пролетел над городком.

Володя Живодуев привычно подхватил удилище и припустил к горе. По пути пересечь нужно речушку Турханку, текущую вдоль горы, она отсекала город от слободы. К речке не больше десятка общественных подходов, вся она разобрана по дворам частных усадеб. К одному из них и вышел Володя. Ходил он за гору только через этот тихий проулок. Здесь были заросли сиреней за низкими заборчиками с обеих сторон, дальше крохотный лужок и чистенький свежевыбеленный домик с окнами в геранях. У домика крашеная лавочка на двух столбиках, вкопанных в землю. Смотрят окна ясным умиротворенным взором на лужок, на гусей у Турханки, на мостик через нее — три обыкновенных бурильных трубы, положенных с берега на берег рядком, на высокие тополя за речкой, на воду, отразившую тополя и ставшую от опрокинутой их высоты словно бы бездонной, а между тем из «бездны» торчат края бочки, полные родниковой воды, она, переливаясь, утекает в речку. Тут нащупали хозяева беленького домика родничок на дне и поставили бочку без дна и покрышки — вот и колодец копать не нужно, к бочке проложены с топкого берега легкие мостки.

На траве спали гуси, спрятав головы под крылья. Вожак, услышав Володю, высвободил голову, спросил:

— Га-га-га?

— Свои… — ответил Володя.

Гусак не поверил, потянулся к нему, но не достал и, лишь тот прошел, опять спрятал голову в теплый пух под крыло.

Дальше был подъем. Сначала по улице, потом по голой горе, На вершине Володя вытер ладонью пот с разгоряченного лба, встал, опираясь на удочку. В холмистой долине под ногами знакомая панорама города словно бы завернута в утреннюю дымку. В домах готовят, печной дым слоится внизу.

Володя повернулся спиной к городу, перешел на противоположную сторону горы. Пахло полынью и еще какими-то горько-сладкими травами. Холодный шар солнца уже всплывал из сизой дымчатой дали в конце широкой долины, где среди сколков уремы вились клубы тумана. Здесь, внизу, сходились две спокойные речки. Отсюда хорошо было видно, сколько уже упало подмытых деревьев в плес, образованный ниже их слияния, и сколько накренилось с берега, готовясь упасть в следующий паводок. Под ними шла утренняя кормежка голавлей: вон они плещутся… Володя заспешил. Нужно еще набрать кузнечиков. С ночи они были вялы, собрать в бутылочку десятка два не составило труда. Теперь — к реке.

Ноги скользнули по утоптанной тропе, мелкие камешки запрыгали, перегоняя его. Тропа, несколько раз подброшенная складками горы, вдруг круто кинулась вниз краем сыпучего овражка. Его понесло. Он едва успевал подхватывать свое падающее тело на частящие ноги.

Опомнился он внизу, повалился в придорожную пыльную полынь, расслабился. Переждал дрожь в коленках, встал.

Дорога разделилась на две, одна пошла, не желая расставаться со степью, вдоль горы с красной потертостью на пепельных боках, вторая круто завернула вправо к пойме. Воздух на ней вдруг словно дрогнул от столкновения двух ароматов: степи и речной низины. Володя вобрал, насколько хватало груди, сложный этот запах и окончательно окунулся в мир речной поймы. На траве, приподнявшейся за бровкой, поблескивала роса. День обещал быть жарким.

Он решил, что рыбачить будет на беспокойном извилистом Мочегае. Пошел к нему крадучись, заглянул в речку с крутого берега: вдоль красной кромки подводного обрыва плыла стайка голавлей. Володя наживил крючок, взмахнул удилищем. Стайку как ветром сдуло.

Вдруг из-за речки прилетел дразнящий, назойливый запах. Вот удача! Вот эта насадка! Шпанки. Только они так пахнут. Он быстро скинул одежду, в три взмаха переплыл Мочегай, вышел на берег. Здесь был когда-то мост, вглубь от берега шла дорога, затянутая муравой. Володя остановился, принюхиваясь, снова поймал запах. А вот и они! Нежная листва бересклета — «божьи глазки» — провисла под тяжестью зеленых брюхатых шпанских мух. Володя вытряхнул кузнечиков, стал торопливо набивать бутылочку шпанками, снимая их с изгрызанных листов.

Теперь он шел вверх по реке — искал место, где сразу за поворотом речки начинается перекат. В таких местах течением намывается мысик из галечника. Ударив в него, речные струи соскальзывают к другому берегу, закручиваются возле него, подтачивая корни деревьев. Вот тут и нужно ждать удачу.

Наконец он увидел то, что искал. Солнце высветило в зеленоватой воде отмель мысиком, вода, скользнув по ней, била в противоположный берег с накренившимися к реке деревьями. Володя крадучись вошел в речку. Он осторожно отвел удилище назад, сдержанным движением послал вперед приманку. Леска беззвучно описала полукруг, легко упала в воду, толстобрюхая шпанка словно сама свалилась со склонившихся деревьев и поплыла вместе с леской по течению. Совсем немного она проплыла. Возле нее возникло какое-то движение, поверхность йоды слегка взбугрилась…

Леска быстро тонула, увлекаемая рыбой против течения. Володя с силой рванул на себя удилище, ощутив ответный рывок. «Все! — екнуло сердце. — Получилось». Удилище дергалось в руках, как живое. Он отступал назад, к берегу, быстрая вода шумела у его ног. О, это был почтенный голавль! Средний бы буянил, этот шел ровно, кругами, сохраняя достоинство. Вот он сменил направление, вышел на поверхность, взбурлил воду. Только не дать ослабнуть пружинящей власти удилища, только не отпустить…