Борис Грибанов - Женщины, которые любили Есенина

• Название: Женщины, которые любили Есенина
• Автор: Борис Грибанов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1151-6

Отношения Сергея Есенина с женщинами были далеко не однозначными. Он всегда был окружен женским вниманием, но у него была одна главная любовь, владевшая его сердцем с детства и до последнего трагического дня — любовь к поэзии. Эта всепоглощающая страсть, неразрывно связанная с жаждой славы, управляла всеми его поступками.

---

Наденька ясно дала понять, что не рассчитывает воспользоваться положением и выйти за него замуж. Она сказала Есенину, что вряд ли возможно совмещать две такие разные задачи: растить здорового ребенка и отваживать отца от вина. И вот теперь, когда Есенину надо было ложиться на лечение, она стала допытываться, не слишком ли угнетает его мысль о будущем ребенке. И добавила:

— Если так, то ребенка не будет.

Есенин принялся с жаром уверять, что дело совсем не в нем, что его беспокоит будущее Наденьки. Если он ее отговаривает рожать, то только потому, что думает о ней, — вряд ли она представляет себе, насколько ребенок осложнит ее жизнь. На том и расстались.

Когда Вольпин во второй раз навестила Есенина в больнице, она застала там Галю Бениславскую с целой стайкой ее подруг и его поклонниц. Есенин принимал их не в палате, а в вестибюле под лестницей.

На этот раз он был с Наденькой почти груб. Возможно, тем самым он хотел угодить Гале.

— Вам сколько лет исполнилось? Двадцать восемь?

— Расщедрились! Хватит с меня и двадцати четырех.

Надя понимала подоплеку этого разговора — Есенин убеждал самого себя, что Наденька достаточно взрослая и он за нее не в ответе.

— Ну, да! — насмешливо произнес Есенин. — Вы еще скажете, девочка! Мы же с вами целый век знакомы. Когда встретились?

— Осенью девятнадцатого.

— Вот тогда вам было двадцать три.

— Было девятнадцать. Мои годы просто считать: в двадцатом — двадцать. В двадцать четвертом, в феврале, будет двадцать четыре.

— Все-то она девочка. А уж давно в возрасте!

— Дались вам мои годы. Свои не забывайте.

Через несколько дней Есенин заявился в промерзшую Надину комнату на Волхонке и вытащил ее из дома в какое-то кафе в полуподвале в переулке между Тверской и Дмитровкой. Есенина сразу же перетянула к себе за столик компания актеров, где его принялась обольщать грузноватая, игриво-кокетливая, уже немолодая, но еще красивая женщина. Есенину явно льстило ее внимание.

А к Вольпин подсел невесть откуда взявшийся Иван Грузинов и стал просить Наденьку не оставлять здесь Есенина одного.

— Кроме вас, тут никого из друзей.

Грузинов объяснил, что живет не дома и позже двенадцати возвращаться не может. Тем более с пьяным Есениным.

Когда Грузинов ушел, его сменил какой-то американец, который пришел в восторг от того, что Надя знает английский язык. Он стал уговаривать Надежду вспомнить о женской гордости и уйти, бросив Есенина, который привел ее, а сам ухаживает за другой.

Вольпин начала объяснять американцу, что Есенин великий русский поэт, который гибнет на глазах у друзей, и потому сейчас не до личных обид. Есенин заметил внимание американца к Наде и грубо схватил ее за руку, выкрикнув: «Моя!»

Актерская компания постепенно редела, и Надя начала уговаривать Есенина, что и им пора. Но Есенин вдруг вспомнил, что обещал Гале Бениславской, которая больна и ничего весь день не ела, принести ужин. После некоторого ожидания им принесли пакет с какой-то снедью, и они выбрались на улицу. Надя надеялась, что на морозе Есенин хоть немного протрезвеет, но его развезло еще больше, он не стоял на ногах, а у Вольпин не хватало сил поддержать его.

Наконец, они добрались до Брюсовского переулка, дверь им открыла сама больная и, увидев Вольпин, удивилась:

— Вы?

Не ожидала наивная ревнивица, что Надя приведет Есенина к ней, а не к себе.

Есенин пытался удержать Надю:

— Мы же не поговорили… о главном.

— Успеем. Я не завтра уезжаю.

А «главное» заключалось в том, что Вольпин твердо решила сохранить ребенка и переехать в Ленинград. Есенин же уговаривал Надю прервать беременность.

— Зря вы все-таки это затеяли, — говорил он. — Я хотел попросить Бениславскую, чтобы она поговорила с вами.

— Что ж! — отозвалась Надя. — Я б направила ее для объяснений к Сусанне Мар.

— Понимаете, — продолжал настаивать Есенин, — у меня трое детей. Трое!

— Так и останется трое, — твердо сказала Вольпин. — Четвертый будет мой, а не ваш. Для того и уезжаю.

Надежда хотела иметь ребенка, чтобы верней хватило сил на разлуку. Окончательную разлуку!

За несколько дней до отъезда Вольпин узнала, что друзья Есенина подыскивают ему сильную подругу, которая могла бы удержать его от пьянства. Подходящей кандидатурой считалась Анна Абрамовна Берзинь, редактор Госиздата. Но о ней разговор впереди.

Надежда Вольпин действительно переехала в Ленинград, где 12 мая 1924 года родила сына и нарекла его Александром.

В Ленинграде Надежда подружилась с друзьями Есенина, особенно с Александром Михайловичем Сахаровым и его женой Анной Ивановной. В их квартире она снова встретила Есенина в один из его очередных приездов в Ленинград. В столовой Сахаровых собрались поэты, чтобы послушать, как Есенин читает свои новые стихи. Там она впервые услышала «Письмо к матери». Дальнейший разговор оказался весьма примечателен — он бросал некий отсвет на детство Сергея Есенина и на то, почему он искал в женщинах, любивших его, материнской ласки и заботы, которых он был лишен в детстве.

В тот вечер, прочитав «Письмо к матери», Есенин стал говорить о своей бабушке Наталье Евтеевне Титовой, которая заменила маленькому Сереже мать. Есенин объяснил, что в «Письме к матери» он и внутренне и внешне обрисовал не мать, а бабушку. Это она выходила на дорогу в старомодном ветхом шушуне встречать внука, прибегав-шего за десятки верст из школы.

14 апреля 1924 года в Ленинграде состоялся авторский вечер Есенина в Зале Лассаля в бывшем здании Городской думы. Есенин вытащил на этот вечер и Надежду Вольпин.

Начало оказалось не совсем удачным. Зал был уже полон, а Есенин все еще не появлялся. Публика начала роптать, стучать ногами. Наконец, за кулисами возник Есенин, но в весьма непрезентабельном виде. Его быстренько умыли, причесали, повязали галстук, и он, как будто протрезвевший, вышел на эстраду.

Есенин начал вечер не с чтения стихов, а со вступительного слова. Надежда Вольпин в своих воспоминаниях признает, что говорил он несколько бессвязно: о том, что страна на новом пути, что вершится большое и небывалое, а вот он, Сергей Есенин, встал на распутье и не знает, чего требует от него поэтический долг, чего ждет Родина от своего поэта.

— Понимаете, — повторял он, — я растерян, вот именно, растерян.

Потом он наконец начал читать стихи, и успех был ошеломительным.

Организатор вечера Романовский вспоминал:

«Минут через десять мы вместе с Есениным вышли через служебный вход. Стоило нам лишь приотворить дверь и показаться на пороге, как нас встретил оглушительный шум и визг. У служебного входа поджидала Есенина толпа восторженных слушателей, главным образом девиц. Они дружно ринулись на поэта, подняли его на руки и понесли. Одну из поклонниц осенила «светлая» мысль — она стала расшнуровывать один из ботинков Есенина, желая, видимо, унести с собой шнурок в качестве сувенира. Ее пример вдохновил другую почитательницу таланта Есенина, она решила снять с поэта галстук, воспользовавшись его беспомощным состоянием на руках у поклонников и поклонниц. Энергичная девица ухватилась за нижний конец галстука и сильно потянула его к себе. В результате возникла удавная петля. Есенин стал задыхаться, лицо его побагровело. Я закричал на эту поклонницу, приказал ей немедленно отпустить галстук. Но она не обратила на мои слова ни малейшего внимания. Тогда я, испугавшись, как бы она совсем не удавила поэта, резко и сильно ударил ее по руке, она вскрикнула и выпустила галстук. Вот так донесли на руках Есенина до гостиницы. Поклонники хотели внести его в номер, но швейцар и служащие гостиницы заставили их разойтись».

На следующий день Есенин писал Гале Бениславской: «Вечер прошел изумительно. Меня чуть не разорвали».

В этот предпоследний приезд в Ленинград он просил жену Сахарова Анну Ивановну дать ему адрес Надежды Вольпин. Анна Ивановна отказалась, отговариваясь тем, что должна сначала спросить разрешения у Наденьки. «А то он придет, а вы его с лестницы спустите. А я бы на вашем месте спустила».

Есенин не только принял как должное, что Надя «спустит его с лестницы», но даже стал рассказывать, что она именно так и поступила. И сам в конце концов поверил в свою выдумку. Поверил тем легче, что еще в августе двадцать четвертого года, когда ее сыну было всего четыре месяца, Надя вместе с няней шла по Гагаринской улице и увидела, что навстречу им идет Есенин. Надежда приказала няньке перейти на другую сторону улицы — она не захотела показывать сына отцу при случайной встрече. Отсюда родилась сплетня, что Надежда не позволила Есенину даже посмотреть на ребенка.

Она, конечно, разрешила Анне Ивановне Сахаровой дать Есенину ее адрес, но в его последний приезд в Ленинград они разминулись — Надежда уехала на Рождество на две недели с сыном в Москву.