Анна Бройдо - Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно

• Название: Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно
• Автор: Анна Бройдо
• Жанр: Прочая документальная литература

Книга о грузино-абхазской войне лауреат премии Союза журналистов Абхазии «За мужество и профессионализм» Бройдо А. И.

«Любопытно, как события на театре военных действий влияют на лексикон Шеварднадзе: только абхазы нажимают, в его патетических заявлениях вместо „Великой Сакартвело“ начинает фигурировать „маленькая Грузия“» — Анна Бройдо.

---

Марлен не смог уехать из оккупированного Сухума, бросить парализованную мать. Грузинские гвардейцы пытались заставить его бросить медицину и уйти в снайперы: выбили зубы, выводили на расстрел. А после Победы врач, спасавший очутившихся в больнице абхазов, оказался под подозрением в коллаборационизме.

* * *

Лена Гулиа — полячка, выйдя за абхаза, прожила в Сухуме 15 лет.

— Когда я в начале войны прятала и вывозила абхазов, соседи-грузины поджимали губы: «Ты абхазская невестка, вот им и помогаешь!» А я отвечала: «Ничего, подождите, скоро и вам так же буду помогать!» Точно так и получилось…

* * *

Во Вторую больницу привозят грузинку средних лет — попытка самоубийства, резала вены. Врачи делают все необходимое, хотя и высказывают мрачные предположения — с чистой совестью вряд ли кто на такое решится. Кстати, потом я встречала эту пациентку в городе — ничего, живехонька.

Кадры грузин, пытающихся покинуть город вслед за отступающей армией, идут по всем мировым телеканалам в рубрике «No comment». Зрелище действительно потрясает: люди просто обезумели, штурмом берут корабли в порту, плывут, карабкаются на борт прямо из воды. Вся дорога до границы забита брошенными машинами, добром.

Те, кто не успел уехать, требуют у абхазов организовать их эвакуацию на историческую родину. Заниматься этим поручают многострадальному Беслану Кобахия и его Комиссии. Комиссию размещают в здании горсовета, под окнами толпится целый табор горячо желающих стать беженцами. Причем все сомневаются, что абхазы их вот просто так выпустят, поэтому срочно ищут блат, пытаются всучить Беслану разнообразные взятки. Самая банальная — бутылка чачи, а вот самой оригинальной мы с Леной и Эсмой признаем фотографию детсадовской группы с маленьким Бесиком в первом ряду.

— Отправьте меня в Грузию, я уехать хочу… Меня из дома выгнали, я второй день на улице, — плаксиво тянет пробившаяся к Беслану в кабинет дородная женщина.

— А я — второй год на улице! — взрывается заместитель Беслана Даур Агрба. Еле сдерживаясь, он, хромая, — потерял ногу в декабрьское наступление — выскакивает в коридор. Я выхожу следом.

— Что, видала бедную овечку? — стискивает кулаки Даур. — Эта тварь до войны у нас самой главной заводилой на всех митингах была, самая ярая националистка в городе. По совести, валить таких гадин надо, а мы ее не только отпускаем подобру-поздорову, а еще с вещами и комфортом до самой границы на «Икарусах» доставим!

* * *

— У нас во внутреннем дворике клумба есть, я на ней развел огород, чтобы хоть какое-то пропитание было, а когда начинался артобстрел, шел туда и грядки перекапывал. Соседи кричат: «С ума сошел, в дом беги!». — «Да лучше пусть на земле убьет, здесь и похороните, а если в доме завалит, то еще неизвестно, когда труп из-под обломков достанут». Один раз, мне так уже все равно было, я лег в своей комнате и под этот грохот заснул. Так осколок снаряда прямо надо мной в стенку попал, кирпичной крошкой засыпало, я вскочил, весь рыжий, как демон. А в соседнюю квартиру — прямое попадание, хорошо, что они уехали: крышу пробило и пол на втором этаже. Но дом у нас старый, раньше крепко строили: у стен по полметра пола осталось. Я туда земли натаскал и тоже помидоры с тыквами высадил. Однажды пришла корреспондентка из «Демократической Абхазии» (это они здесь такую газету выпускали), говорит: «Узнала про ваш огород, расскажите подробней». Ну, я шлаком прикинулся, отвечаю: «Вот слышу отовсюду, что за землю война идет, решил натаскать хоть несколько ведрышек, пусть и у меня немножко земли будет, если она такая ценная». Та соседям: «Да он гонит!», в смысле, с ума сошел. Еле отвязался…

Вова рассказывает, а его жена варит на «буржуйке» традиционный абхазский кофе. С Лианой мы познакомились еще во время войны, в Гудаутском госпитале, — они с дочерью Яной помогали ухаживать за ранеными — а теперь сидим в ее чудом уцелевшей сухумской квартире. Впрочем, то, что они с мужем, несмотря на все пережитое, снова вместе — тоже чудо.

Вова — грузин. Лиана — абхазка.

— Меня за время оккупации не раз пытались заставить воевать. Но не мог я стрелять по Гудауте: жена, дочка там, да и сам я гудаутский родом. С ними уехать и в абхазскую армию вступить тоже, знаете, не смог — против своего народа идти. А сын наш женился на грузинке и в такую националистическую семью попал! Когда я Лиану с дочерью переправлял, хотел, чтобы и сын с невесткой уехали — та на восьмом месяце уже была. Мы ее родителей просто умоляли: «Пожалейте своего ребенка!» — бесполезно. Сын воевать отказался — арестовали, пригрозили, что расстреляют. Тогда он пошел в местную полицию. Но теперь уже все равно: взял в руки автомат — значит, считается, что воевал. Перед самым освобождением города сын вместе с семьей жены эвакуировался за Ингури, в Грузию. С тех пор никаких известий от него не имеем.

— А думаешь, мне легко в Гудауте было? То знакомые передадут, что разговоры всякие ходят, то сама шепоток за спиной слышишь: «У нее муж — грузин, вместе с сыном в Сухуме остался, не иначе как шпионка. Дочку я на свою девичью фамилию переписала — хоть одного ребенка спасла…»

Семья — хозяева одной из старейших в городе кофеен, расположенной на первом этаже того же дома. Вывеска — на трех языках: русском, абхазском, английском.

— И вы послушайте, что придумала эта женщина: назвать кофейню — «Вселенная». В войну несколько раз гвардейцы приезжали, требовали переписать абхазскую вывеску — «Адунеи» — по-грузински. Я все тянул-тянул: то краски нет, то еще что, они злились, но ни разу не поднялась рука выстрелить по Вселенной, пусть даже «абхазской» — так и осталось. Раз пришел гвардеец, начал 50 тысяч требовать. Я ему: «Да если бы у меня такие деньги были, я бы давно отсюда уехал!» Тогда он меня — прикладом. Я хоть и не молодой, но еще крепкий: не сдержался и избил его сильно. На следующий день пришли трое: «У тебя жена абхазка и ты абхазов прячешь, показывай, где они». — «Нет у меня никого, один я». — «Врешь, один бы ты его так не отделал!» — втроем били, полжизни отняли. А когда начал выходить на улицу, тот, первый, в темноте подстерег с ножом, весь живот искромсал, только недавно меня из больницы выписали.

Пришли абхазы — явились двое с автоматами: «Идем в комендатуру!». Ну, знаю я такую «комендатуру» — за угол и в расход. Делать нечего, пошел, хорошо, что на улице встретил наших, гудаутских, они обрадовались: «Вова, Вова!». Те увидели такое дело — отпустили…

Вот Лиана сердится, говорит, что я ей своей философией двадцать с лишним лет голову морочу, но я немало этих книг прочел. И я верю: ни один негодяй — ни убийца, ни мародер, ни Шеварднадзе, что начал войну, — не доживет до двухтысячного года, когда настанет Страшный Суд. И национальность тут не имеет никакого значения, потому что мерзавцы есть и среди грузин, и среди абхазов… А сегодня вот приходил ко мне насчет дочки Юра-казак, из добровольцев. Не знаю уж, как она сама решит, а лично мне очень парень понравился, хоть сейчас бы за него отдал!

Каждый раз, когда слушаешь такие рассказы, потрясает даже не само их нечеловеческое содержание, сколько страшное спокойствие и простота переживших. Я смотрю на этих красивых немолодых людей и не могу не восхищаться их любовью и мужеством — хотя эти слова так и не были произнесены. Впрочем, ненормально другое: когда супруги вдруг вспоминают, что один из них — «не той» национальности. В Абхазии — в отличие от других зон конфликтов — такое случалось нечасто. И все-таки… Знакомая армянка из Очамчиры удивлялась: «Как война кончилась, на нашей улице уже три парня-абхаза женились. И представляешь — все, как один на своих, абхазских девочках!»

С улицы слышен гудок — приехал брат Лианы, Алик, с товарищем:

— О, журналистка из Москвы! А знаете, кто мой друг? Он грузин, а в нашей армии воевал!

— Ну и что, — хмурится тот, — я ведь не против грузин воевал, а за справедливость.

— Кстати, — радостно сообщает компании Вова, — сегодня я в коридоре видел крысу. Они же беду первые чуют, перед войной все исчезли, а если вернулась — мир настал! Я теперь специально буду давать ей кушать, приручу, чтобы знать: если, не дай Бог, пропадет, значит, снова начинается…

* * *

Ночью напротив больницы загорелся дом — скорее всего, поджог. Восьмилетняя Луиза — дочка Джульетты Капикян — теребит меня за руку:

— Это кто — твари подожгли?

— Малышка, не говори так — не все грузины твари.

— Я про всех и не говорю, — удивляется девочка, — есть очень даже хорошие грузины. Дядя Жорик, наш сосед, он за абхазов всегда был. И в Эшере хорошие были…

В те дни не раз звучал тост: «За тех грузин, что не предали справедливость, остались людьми и тем самым спасли душу своего народа».

* * *

Первый раз вижу Машку-пулеметчика в штатском — шлепанцы, старые штаны, пыльный турецкий свитер.