Сидони-Габриель Колетт - Вторая

• Название: Вторая
• Автор: Сидони-Габриель Колетт
• Издательство: Орлов и сын
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-88196-317-2

В предлагаемой читателю книге блестящей французской писательницы, классика XX века Сидони-Габриель Колетт (1873–1954) включены романы, впервые изданные во Франции с 1920 по 1929 годы, в том числе широко известная дилогия об ангеле (Chéri), а также очерк ее жизни и творчества в соответствующий период. На русском языке большинство произведений публикуется впервые.

---

– Фанни, теперь я не вижу ничего такого, что бы я не могла вам сказать…

– Тогда скажите мне, не находите ли и вы, как я, что Фару сегодня проявил себя невероятно?.. Что он был…

Тут она уже не сдержалась, встала и дала выход своим чувствам в крике:

– Я считаю, что он вёл себя так глупо, так глупо, что хуже просто не бывает! Ну почему он вёл себя так глупо?

– А как, по-вашему, он должен был себя вести? – резко возразила Джейн. – Вы думали, он будет блистать остроумием? Или станет вас бить? Или выбросит меня в окно?.. Мужчина в такой ситуации… Из ста не найдётся и одного, который бы вышел из положения с достоинством, если уж не с честью…

Она тряхнула головой.

– Для них это слишком трудно, – заключила она без комментариев, словно оставляя при себе самое очевидное из своего опыта.

– Почему? – слабым голосом спросила Фанни. Джейн откусила нитку зубами.

– Да просто потому. Понимаете, они ведь все застенчивы, – сказала она, употребляя всё то же оскорбительное множественное число. – И потом, так уж они устроены, что во всём, что мы называем сценой или спором, они тотчас усматривают для себя возможность освободиться от нас насовсем…

Фанни ничего не ответила. Она мысленно видела прежние, наполненные любовью дни, когда она плакала и кричала от ревности перед Фару, перед отстранённо молчавшим Фару, вознёсшимся на одну из тех вершин, откуда противник-мужчина взирает на то, как кружится и падает вниз, в пропасть, его самое дорогое достояние, некое надоедливое излишество… Фанни прошлась от одного окна к другому, чтобы размять затёкшее тело. Она остановилась перед Джейн и смерила её внимательным взглядом:

– Вы преследуете какую-нибудь цель, говоря мне так плохо о Фару?

– Цель? Нет!

– Есть по крайней мере какая-нибудь побудительная причина? Какой-нибудь проект? Намерение, наконец, какая-нибудь идея!

Она прижимала двумя руками к бокам свободное тёмно-розовое платье и трясла над Джейн облаком волос.

– Вы меня в чём-то подозреваете? – спросила Джейн дрожащими губами.

– Нет! Я вас ещё не подозреваю! Но почему вы говорите мне плохо о Фару?

Джейн сузила глаза, направленные в сторону двери кабинета. Словно избегая лишних слов, которые ей понадобились бы, чтобы объяснить поведение мужчины, она предпочла просто обвинить его, помня лишь об изначальной обиде.

– Это со злости, – объявила она, выдержав взгляд Фанни.

«Со злости… – повторила про себя Фанни. – Как в случае с Кемере, в случае с Дейвидсоном – так, что ли?..»

Она не понимала ни того, как это Джейн может ставить на одну доску великого Фару и какого-то там Мейровича, ни того, что у Джейн в запасе есть только одно слово «злость», чтобы обозначить им неблагодарность, сардоническую резкость, которыми самка любой расы платит самцу, от которого, понеся ущерб, она ускользает.

– Со злости, – настаивала Джейн, – со злости, а что вы хотите?.. Вы даже этого не понимаете, так ведь? Это потому, что вы Фанни… Вы существо слишком чистое для всего этого, дорогая… дорогая Фанни…

Она осмелилась наконец схватить свисавшую руку и уже прижимала её к щеке. Рука, охваченная тревогой, боролась, ускользала, сделалась совсем мягкой, чтобы вырваться, и Джейн снова взялась за иголку.

«Вот он и наступил, – размышляла Фанни, стоя перед чёрным стеклом, – вот он и наступил, этот час, когда мне надо решить, разожму ли я силой эту руку, которую ждала… Эту руку, сжимающую моё запястье, прикорнувшую в моей ладони, пробравшуюся под мой локоть, эту руку на моём плече, эту руку, обнимающую мою руку во время летних прогулок… Я была уверена, что буду и дальше иметь дело с этой рукой, которая приносит вигоневое покрывало, поднимает воротник моего манто, ухаживает за моими волосами, с этой рукой, на которую наталкивалась моя рука под влажными простынями больного Фару-младшего… Это та же рука, в чернильных пятнах от копирки, которая красит в фиолетовый цвет пальцы Фару и выдаёт мне его…»

– Там ледяной холод между окнами, Фанни… «Но, – мысленно продолжала Фанни, послушно возвращаясь к огню, – где я найду такие весы, на которых можно было бы взвесить и то, чем я обязана этой руке, и то, что она у меня взяла, и есть ли у меня право искать эти весы?..»

Она погрузилась в глубокое раздумье, временами граничащее со сном. Когда она открывала глаза или отводила их от камина, взгляд её скользил по гостиной, заставленной торшерами и увешанной большими абажурами.

Джейн разложила на одном из столов папки и кляссеры. «Бумажное хозяйство Фару…»

– Это нужно – всё, что в них находится? – спросила Фанни.

Отливающая светлым золотом и серебром круглая головка и молодое усталое лицо обратились к ней.

– Ни в малейшей степени. Но он требует, чтобы всё сохранялось. Мания, конечно. Ну да это его дело. Я не допускаю никакого беспорядка, уж вы меня знаете…

Тёплая тишина снова сомкнулась, нарушаемая снаружи нерезкими шумами, защищённая тихим, равномерным бормотанием пламени. Около одиннадцати часов Джейн встала и унесла папки и кляссеры в рабочий кабинет.

«Завтра, – грезилось Фанни, – завтра, если она уедет, я буду сидеть вот так возле этого огня, одна, как женщина, у которой большая часть любви осталась в прошлом. Фару, возможно, придёт в голову составить мне компанию… Это было бы ужасно. Потому что он стал бы слоняться от окна к камину, ковыряться в перегородке или заснул бы, свесив голову, в этом кресле. Или же стал бы работать рядом, каждую минуту нуждаясь в услугах Джейн и проклиная нас обеих. К концу недели он нашёл бы ей замену… А вот я замены ей не найду. Он непременно, просто фатально обретёт снова свою излюбленную, мусульманскую разновидность счастья. Снова обретёт свою невинность, своё одиночество и свою работу. А вот с кем я смогу снова быть вдвоём? Отказаться от её общества, чтобы быть одинокой с Фару… против Фару…»

Она приподнялась в кресле, поискала глазами какую-нибудь книгу, какую-нибудь игру; сложенный зелёный ломберный столик ныне уже не ждал вороха карт.

«До Джейн здесь, рядом со мной, был белокурый мальчуган, очень милый, который играл со мной в карты… Ему долго-долго было двенадцать лет. Я потеряла этого мальчугана. Он был очаровательным, и звук его голоса, его скрытность, его хрупкое здоровье когда-то привносили что-то женское в наш дом, где отныне будет только Фару… Я уже и недостаточно молода, и недостаточно богата, и недостаточно смела, чтобы быть одной возле Фару – либо вдали от Фару…»

Она попыталась мысленно воссоздать отчётливый, лишённый ретуши супружества образ Фару. Но это было всё равно как если бы она, запрокинув голову, следила за одной из тех молчаливых птиц, что большими кругами летают вокруг гнезда, на которое они почти никогда не садятся. Она перебрала в уме несколько упорных супружеских пар, пытаясь измерить в них ту часть мужского внимания, которую удалось заполучить женщинам.

«Подумаешь… Если и есть что-то надёжное, так это только то, что они говорят о своих мужчинах, что в них становится предметом их жалоб или их гордости, а также время, проведённое в ожидании их. Хотя всё то, что они выставляют напоказ, вовсе даже и не нуждается в присутствии мужчины, в его существовании…»

Она поняла, что порицает теперь то, что осталось от чистой религии, приверженцы которой живут лишь ожиданием бога и детскими забавами культа, и повернула назад, ища подмоги, которая могла прийти к ней только от солидарности, пусть зыбкой, пусть слегка предательской, от женской, постоянно расстраиваемой мужчиной солидарности, которая постоянно возрождается в ущерб мужчине… «А где Джейн?»

– Джейн!

Джейн явилась незамедлительно. Несмотря на усталость, от которой её лицо посерело, она была готова бодрствовать, откликаться на любой зов, кропотливо работать.

– Джейн, разве вы не хотите лечь спать?

– Не раньше, чем ляжете вы.

– Вы ждёте Фару?

– Только с вами.

Она села по другую сторону камина, напротив Фанни, и заботливо пошевелила угли. Она прислушивалась ко всем послеполуночным звукам и замерла, потому что какая-то машина, проезжавшая по улице, замедлила ход.

«Царапая Джейн, я тут же, едва появляется капелька крови, натыкаюсь на Фару, – размышляла Фанни. – Завтра, послезавтра и позже то же самое будет происходить и со мной, если она как-нибудь меня заденет…»

Массивная входная дверь внизу захлопнулась, потом – дверца лифта на лестничной площадке. Джейн посмотрела на Фанни нервным вопросительным взглядом и встала.

– Куда вы? Это же только Фару возвращается домой, – сказала Фанни с преувеличенным спокойствием.

Однако Джейн, вся бледная, выдала свой испуг, забормотав несвязно:

– Сцена… такая тяжёлая…

– Сцена?.. Кому, Фару? Дорогая моя, – сказала Фанни, вновь входя в свою роль старшей по возрасту, – даже и не думайте. Зачем устраивать сцену Фару? Мы и так слишком вмешали Фару в то, что касается только нас обеих. Я чувствую свою вину, – добавила она, сделав над собой некоторое усилие.