Юрий Власов - Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги)

• Название: Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги)
• Автор: Юрий Власов
• Жанр: Политика

На исторических примерах, на событиях и фактах сегодняшнего дня книга убедительно доказывает, что создать жизнеспособное государство невозможно без жизнеспособной идеологии, без веры нации в эту идеологию, без доверия к тем, кто такую идеологию собой олицетворяет. Автор не обращается к наглому шовинизму или расовому высокомерию – эти чувства природно враждебны ему. В борьбе с властью обмана он обращается к светлому разуму и гордости русских людей. Для широкого круга читателей.

---

Преступник, сделав выстрел, бросился назад, руками расчищая себе путь, но при выходе из партера ему загородили проход. Сбежалась не только молодёжь, но и старики и стали бить его шашками, шпагами и кулаками. Из ложи бельэтажа выскочил кто-то и упал около убийцы. Полковник Спиридович (он отвечал за безопасность царя в Царском селе. – Ю.В.), вышедший во время антракта по службе на улицу и прибежавший в театр, предотвратил едва не происшедший самосуд: он обнажил шашку и, объявив, что преступник арестован, заставил всех отойти.

Я всё-таки прошёл за убийцей в помещение, куда его повели. Он был в изодранном фраке, с оторванным воротничком на крахмальной рубашке, лицо в багрово-синих подтёках, изо рта шла кровь. "Каким образом вы прошли в театр?" – спросил я. В ответ он вынул из жилетного кармана билет. То было одно из кресел в 18 ряду. Я взял план театра и список и против номера кресла нашёл запись: "Отправлено в распоряжение генерала Курлова для чинов охраны". В это время вошёл Кулябко (полковник, начальник Киевского охранного отделения. Ю.В.)… Кулябко сразу осунулся, лицо его стало жёлтым. Хриплым от волнения голосом, с ненавистью глядя на преступника, он произнёс: "Это Богров, это он, мерзавец, нас морочил"…

Проводив государя до автомобиля, я вернулся в театр. П. А. Столыпина уже вынесли, зал наполовину опустел, но оркестр продолжал играть гимн. Публика пела "Боже, царя храни" и "Спаси, господи, люди твоя", но в охватившем всех энтузиазме (воодушевлении. – Ю.В.) чувствовался надрыв, слышался вопль отчаяния, как будто люди сознавали, что пуля, пробившая печень Столыпина, ударила в сердце России. Я распорядился понемногу тушить огни и прекратить музыку…

Всю ночь, до самого рассвета, провёл В. Н. Коковцев у изголовья кровати раненого, в беседе с ним. Видя в В. Н. своего естественного заместителя, изнемогавший от раны Пётр Аркадьевич последние силы свои отдал на посвящение его в текущие и сложные вопросы государственной жизни беззаветно любимой им матери-России.

На следующий день государь ездил в Овруч. По выходе из дворца его величество объявил, что желает навестить Столыпина. Царский автомобиль направился на Малую Владимирскую. При входе в лечебницу государь спросил встретивших его врачей, может ли он видеть Петра Аркадьевича. На это старший врач ответил, что свидание с его величеством взволнует больного и может ухудшить его состояние, о чём он откровенно докладывает по долгу врача и верноподданного. Узнав, что в лечебнице находится только что прибывшая из ковенского имения супруга П. А. Столыпина – Ольга Борисовна, государь пожелал её видеть…

Два последующих дня прошли в тревоге, врачи ещё не теряли надежды, но по вопросу о возможности операции и извлечения пули консилиум, с участием прибывшего из Петербурга профессора Цейдлера, вынес отрицательное решение.

4-го сентября, вечером, здоровье П. А. сразу ухудшилось, силы стали падать, сердце слабело, и около 10 часов вечера 5-го сентября он тихо скончался.

Весть о кончине Столыпина быстро распространилась по городу, и всё подёрнулось скорбью и печалью. Государь 5-го сентября находился в Чернигове. 6-го сентября утром он возвратился в Киев на пароходе по Днепру и с пристани, не заезжая во дворец, проехал поклониться праху своего верного слуги, жизнь положившего за Россию…

"Я хочу быть похороненным там, где найду свою смерть", – говорил П. А., предчувствуя близкий конец от руки революционера. Указание Столыпина было свято исполнено его близкими, и местом его упокоения была избрана Киево-Печерская лавра.

8-го сентября, вечером, печальная процессия двинулась из лечебницы в Печерск, сопровождаемая многочисленной толпой русских людей. Всё было величественно и вместе с тем просто…

В 1912 году, ровно через год после смерти П. А., памятник был открыт в торжественной обстановке, среди съехавшихся со всех концов России его почитателей. Столыпин был изображён как бы говорящим с думской кафедры, на камне высечены сказанные им слова, ставшие пророческими:

"Вам нужны великие потрясения – нам нужна великая Россия".

Большевики… его (памятник. – Ю.В.) уничтожили… [19]

Сколько же грязи выплёскивалось на царя и его жену! Всем миром получали удовольствие от того, что позорили монарха. А планы покушений на его жизнь, одно из которых (савинковское) – на флотском смотре – столь опасно приблизилось к осуществлению?…

Все по наущению либерально-сионистской печати вцепились в трон, раскачивая у кого сколько сил. Все твердили: "Без царя и монархии будет лучше, будет лучше, лучше… Нам бы республику, республику…" И завистливо вздыхали на Европу.

И где же это "лучше"?…

Конец XX столетия. Россия во мгле: или исчезнет в ней, или воспрянет. Все всматриваются в её уже неясные очертания. Медленно, упорно таят её такие дорогие черты. Мгла всё смыкается и смыкается. Навек уходит, навсегда…

Без России жить?…
Не ждите меня никогда. Не ждите.
Мне без России нет места на этом свете…
Даже книгами к вам не вернусь…

Большую историческую ценность несут воспоминания генерал-квартирмейстера (начальника оперативного отдела штаба) Северного фронта Юрия Никифоровича Данилова. Они, пусть односторонне – на "просвящённо"-ли6еральный (безродный) взгляд, – но весьма выпукло рисуют картину отречения Николая II на станции Дно под Псковом в личном царском поезде, куда пожаловали посланцы Думы – глава (наряду с П. Н. Милюковым) англо-думско-генеральско-масонско-милюковско-гучковского заговора против государя и императора и монархии А. И. Гучков и один из вожаков русских националистов В. В. Шульгин – депутат последних трёх составов Думы.

Выколотил же отречение из самодержца, загнанного заговором в февральскую ловушку, главнокомандующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский с опорой на начальника штаба Верховного главнокомандующего, то есть самого царя, генерал-адъютанта М. В. Алексеева.

Одураченный мир царской России поднял руку на то, что тогда бесспорно (как и доныне) составляло во всех смыслах незыблемую опору национальной России – её вековое устроение власти, отвечающее её самым насущным историческим, иначе говоря – национальным, интересам.

"Через некоторое время мы – не помню точно, через кого – получили приглашение государя пройти к нему в вагон.

В прихожей вагона на вешалке висели два как будто мне уже знакомых штатских пальто, – почему-то резким пятном они бросились мне в глаза. "Они уже там", – мелькнуло у меня в мозгу. И действительно, в хорошо знакомом мне зеленоватом салоне, за небольшим четырёхугольным столом, придвинутым к стенке, сидели с одной стороны государь, а по другую сторону, лицом к выходу, А. И. Гучков и В. В. Шульгин. Тут же, если не ошибаюсь, сидел или стоял, точно призрак в тумане, 78-летний старик – граф Фредерикс (министр двора. – Ю.В.).

На государе был всё тот же серый бешмет, и сбоку на ремне висел длинный кинжал. Депутаты были одеты по-дорожному, в пиджаках и имели "помятый" вид. Очевидно, на них отразились предыдущие бессонные ночи, путешествия и волнения… Особенно устало выглядел Шульгин, к тому же, как казалось, менее владевший собою. Воспалённые глаза, плохо выбритые щёки, съехавший несколько на сторону галстук вокруг измятого в дороге воротника…

Генерал Рузский и я при входе молча поклонились. Главнокомандующий присел у стола, а я поместился поодаль – на угловом диване.

Вся мебель в гостиной была сдвинута со своих обычных мест к стенам вагона, и посредине образовалось свободное пространство.

Кончал говорить Гучков. Его ровный мягкий голос произносил тихо, но отчётливо роковые слова, выражавшие мысль о неизбежности отречения государя в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича…

В это время плавная речь Гучкова как бы перебилась голосом государя:

– Сегодня, в три часа дня, я уже принял решение о собственном отречении, которое и остаётся неизменным… – произнёс он, волнуясь…

Государь, несколько помолчав, встал, намереваясь пройти в свой вагон. Поднялись со своих мест и все мы, молча и почтительно проводив императора взглядами…

Минуты казались часами.

И вот наконец вошёл государь и принёс с собою текст манифеста, отпечатанный на пишущей машинке на нескольких белых листках телеграфных бланков. Насколько помню, это и был тот проект, который составляли в Ставке (генералы-заговорщики во главе с начальником штаба Верховного Алексеевым будущим белым вождём. – Ю.В.), но только несколько видоизменённый соответственно последнему решению государя (не передавать престол сыну Алексею, а "отписать" своему брату Михаилу. – Ю.В.)…

Побеседовав ещё несколько минут, государь распростился со всеми, приветливо пожал всем нам руки и удалился к себе в вагон.

Я больше не видел отрёкшегося императора никогда (не отрёкшегося, а ОТРЕЧЕННОГО, ибо вся эта заговорщическая масонско-либеральствующая нечисть, разбередив Россию уже и без того подраненную войной, вырвала скипетр и державу из августейших рук. – Ю.В.)…