Валентина Мухина-Петринская - Планета Харис

• Название: Планета Харис
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988
• ISBN: ИБ № 1413

Тему освоения районов Севера н Сибири, работы человека и экстремальных условиях продолжают произведения, вошедшие во второй том: романы «Позывные ЗурбагаЯа», «Планета Харнс» и рассказы.

---

— Простите, но что это значит лишенный себя?

— Это у нас высшая мера наказания — лишение антенны. Ведь мы не убиваем.

— А что получается, когда удаляют антенны?

— Да конца еще не раскрыто наукой… Я попытаюсь вам объяснить. Харисянин, как я уже вам говорил, в высшей степени коллективное существо: в присутствии других харисян он проявляет такие свойства и способности, которые никогда не проявляются в одиночестве.

— Эффект группы!

— Да. Так для чего харисянину антенны? Без них он как бы не слышит мыслей других, не полностью их понимает.

— А вы разве воспринимаете мысли друг друга?

— Конечно. С помощью антенн. Антенны — орган исключительной чуткости. Это, кстати, и орган обоняния. Но это еще не все. Стоит отрезать харисянину антенны, как он полностью теряет способность творчески мыслить — талант его гаснет, как пламя, залитое водой… Он уже не может быть ни ученым, ни инженером, ни архитектором, хотя знания его остаются — на память это не влияет, — но воспользоваться знаниями он уже не может. Харисянин, лишенный антенн, или, как у нас говорят, лишенный себя, уже, по существу, никуда не годен. Он делает самую примитивную работу, а иногда и ту не может делать. Обычно такие харисяне долго не живут.

Я молчал, подавленный, мне стало жутко. Как объяснить эту жестокость?…

— Странное дело, — продолжал задумчиво Семен Семенович, — из совершенно одинаковых оплодотворенных яиц одной семьи развиваются порой совершенно несхожие харисяне. Наша наука так и не открыла — почему? (Мутации… слабое объяснение). Понимаете, харисяне с совершенно невообразимыми особенностями, чего у нас не терпели никогда. Особенностями, столь непонятными и непостижимыми, что приходилось этих харисян лишать антенны.

— Как страшно: вы убивали личность. И действовали без колебания и жалости. Рациональная жестокость.

Семем Семенович долго молчал, отвернувшись, взор его блуждал по океану, потом он повернул ко мне голову.

— А разве человечество никогда не убивало личность? Разве вы уж так любите непохожих на других? Разве один из людей — кажется, он был императором, — не сказал: «Мне не нужны гении, мне нужны верноподданные»?

— Его потомки стали фашистами.

— Человечество так же нетерпимо к несогласным и непохожим, как и харисяне.

— Как можно сравнивать! — вскричал я с досадой. — Как можно говорить о человечестве, имея в виду лишь антинародную власть?! — Я с трудом успокоился. — Продолжайте, я Слушаю вас.

— Так вот, нравственный закон харисян гласит: долг каждого заключается в отречении от личности, если личность эта противоречит устоям общества.

— Так можно зайти в социальный тупик, — пробормотал я, — любое общество выигрывает, лишь когда обретается личность.

— Харисяне не так уж плохи, — сдержанно возразил Познавший Землю. — Мы не знаем бесцельной жестокости, лжи, лицемерия, зависти, алчности, жадности, разврата, тирании, несправедливости, лести, беспринципности, унижения перед сильными мира сего.

— Ну конечно, никаких пороков, никаких страстей, даже привычек, а заодно и никаких творческих взлетов, кроме как в разрешенных областях. Вдохновение, не знающее ни преград, ни границ, — зачем оно вам! Но давайте не спорить. Продолжайте!

Семен Семенович вздохнул. Глаза его потускнели, он словно сразу постарел.

— И все-таки именно ради личности, которая всегда попиралась, пошли мы на бессмертие, погубившее вид… Воля и разум эволюции… Разве она хотела уничтожить вид, созданный ею, свое детище? Старение и смерть страшны для индивидуума, но полезны для вида как в биологическом, так и в социальном смысле. Ликовала вся планета…

— Еще бы! Но как вы подошли к этому открытию, с какой стороны?

— Представьте, мы подошли к этому открытию с двух сторон одновременно.

— Техника и биология?

— Да.

— Понятно. Когда вы сумели записать структуру того несчастного харисянина, лишенного антенн, вы положили начало бессмертия личности. Однако это вас не удовлетворило, и понятно, ведь будет без конца возрождаться записанная копия, а жить хочет сам оригинал.

— Нет, нет, я же сказал, что оба открытия состоялись почти одновременно. Биологи даже раньше этого добились. Воздействие на наследственный код…

Он опять долго и подавленно молчал. Ветер развевал его поредевшие седые волосы. Кажется, сам он был глубоко равнодушен и к бессмертию, и к молодости.

— Когда же кончилось ликование? — спросил я.

— Не скоро. Когда мы поняли, что бессмертные постепенно утеряли способность к размножению,

— Черт побери! А вы не догадались записать структуру каждого харисянина?

— Каждый харисянин в юности прошел эту запись… У нас хранятся эти картотеки. Но…

— Так что же? Эти копии… Они… тоже…

Кажется, я внезапно охрип. Семен Семенович усмехнулся и потрепал меня по руке.

— Эти «копии», как вы их называете, способны давать жизнь, но… не беспредельно же. Матрицы… представьте себе типографские матрицы, с которых печатают книги. Они постепенно изнашиваются. Нужны новые матрицы. Мы их использовали до конца, кроме тех, которые, раз записав, больше не воспроизводили… Тех самых, что лишали антенн.

— Лишенных себя?

— Да.

Я расхохотался. Я смеялся до слез. Давно мне не было так смешно.

Семен Семенович удивленно смотрел на меня.

— Неужели вам смешно?

— Очень. Разве вы не понимаете, как это смешно? Насколько я понимаю, пережившие себя бессмертные старцы скорее согласятся погубить цивилизацию, нежели призовут для ее спасения тех — непохожих, которых они изгоняли тысячелетиями. Слишком сильно они их ненавидят. Но я слушаю, пожалуйста, продолжайте…

— Основное я уже сказал. Так мы зашли в тупик.

— Но у вас лишь один путь…

— Лишь один.

— И вы согласны на него?

— Я лично считаю его единственно разумным и необходимым.

— А кто-нибудь, кроме вас, так считает?

— Да. И вам предстоит с ними увидеться — вам и вашим товарищам. Завтра вы будете встречать ваших землян на планете Харис, как я встретил и подготовил вас. Вы согласны нам помочь?

— Согласен.

— Кстати, этим вы поможете и самим себе, иначе… иначе вам остается только небытие…

Ночью я вышел из дома. Ночь была тихая, ясная, прохладная. Ветер уснул где-то. Океан мерно дышал. В гуще леса ухали птицы, звенели насекомые, изредка слышалось рыкание зверя. Со стесненным сердцем я стоял посреди темной лужайки и смотрел в небо.

Чужое небо, чужие созвездия. Ни одной знакомой звезды. А Луны у них совсем нет.

Мне очень захотелось курить. Машинально я пошарил по карманам. Конечно, там не было ни одной папиросы. Чувство бесконечного отчаяния, одиночества пронизало меня, как ледяной ветер. Значит, Земля — это Земля людей. Нет людей, нет Земли. Завтра я буду принимать людей. Надо спать. Согнувшись, я побрел в дом, но, не заходя, сел на ступени.

Разве уснешь! Я вдруг подумал, каким одиноким должен был чувствовать себя Познавший Землю, блуждая четыреста лет по чужой планете. И каким одиноким он, наверное, чувствовал себя на родной планете, от которой он оторвался духовно, да и физически — существуя в теле человека.

Бедный Семен Семенович. Где он сейчас, спит?

— Не спится, Кирилл, — услышал я голос Семена Семеновича. Он, кряхтя, опустился рядом.

— Вот есть папиросы, курите. Простите, что забыл вам их дать. Вот и спички.

— Вот спасибо! — Я с наслаждением закурил табачку Земли. Семен Семенович глубоко вздохнул.

— Я ведь тоже был приговорен к лишению себя.

— Семен Семенович! За что?

— Я был противник уничтожения личности. Я вступался за каждого непохожего, подлежащего уничтожению, пока меня самого чуть не постигла та же участь. Меня с трудом спасли Всеобщая Мать и Покоривший Пространство. Они сумели доказать, что я необходим как специалист по Земле, теоретически познавший ее до тонкости. Они предложили отправить меня на Землю для изучения ее уже в облике землянина. На это согласились, и я дважды перенес прыжок в гиперпространство. Это было очень страшно, поверьте мне. Мы умерли — исчезли на какие-то доли секунды вместе с космическим кораблем, а затем проявились вновь уже в качестве антивещества. Одушевленная антиматерия. Да, это было страшно, Кирилл.

Он закрыл рукой глаза, потом устало опустил руку.

— И все же это было не так страшно, как в ту ночь, накануне исполнения приговора — лишения себя. Я летал над заснувшим городом, поднимался за облака, где ослепительно пылали косматые звезды, думал о том, кем я стану завтра. Целый мир — мой внутренний, духовный мир — побледнеет, завянет и съежится. Засохнет и рассыплется. И меня уже не будет никогда. Тело мое останется живое и невредимое, как футляр от потерянного сокровища, — зачем оно? Крылья мои ослабли, я стал падать в пустоту. Потом я снова обрел силу, но некоторое время раздумывал — не разбиться ли мне насмерть? Ведь это лучше, чем медленно угасать без…