Магда Сабо - Избранное. Фреска. Лань. Улица Каталин. Романы.

• Название: Избранное. Фреска. Лань. Улица Каталин. Романы.
• Автор: Магда Сабо
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978
• ISBN: ИБ № 950

В книгу известной современной венгерской писательницы Магды Сабо входят три ее романа: «Фреска» (1958), «Лань» (1959) и «Улица Каталин» (1969). Писательницу волнует проблема человеческого счастья, моральные нормы, которые позволяют личности обрести себя в обществе. Написанные живо, увлекательно, романы М. Сабо очень популярны на родине писательницы.

На русский язык эти романы переводятся впервые.

---

Ангела любила меня. Она любила моих родителей, наш дом и все, что в нем было, даже лиловую занавеску в кухне и мои туфли с обрезанными носами, которые она как-то даже взяла у меня померить. Для Ангелы мы были чем-то экзотическим. Она так же подсознательно, не отдавая себе отчета, тянулась ко мне, как я всем своим существом, пока еще не понимая причин и не задумываясь над ними, ненавидела ее. Я никогда тебя не спрашивала, что говорила Ангела обо мне, о нас, — но я уверена, что она не говорила ничего такого, из чего стало бы ясно, что мы были почти нищими или что жили на Дамбе, в доме, куда вход вел через кухню. Порой у меня было такое чувство, что она мне только что не завидует. Однажды, когда мы ходили со школой в лес, она с несчастным видом долго топталась возле меня, держа в пальцах розовые, тонкие, как из бумаги, ломтики ветчины, и не могла отвести глаз от горшка, в котором я принесла поджаренную манную кашу, оставшуюся от вчерашнего ужина. Я ела эту кашу, спрятавшись за куст, глотала ее большими порциями, чтобы скорее с ней покончить. Ангела наконец решилась и попросила у меня немного каши, взамен протягивая ветчину, а когда я нагрубила ей в ответ, она покраснела и глаза у нее наполнились слезами. Ангелу все в классе любили: она была щедрой и охотно помогала всем. Как-то она даже сделала латинский перевод для Гизики — за что я готова была ее убить: Гизика по-латыни была уже на пороге переэкзаменовки, и я с ужасом думала, что если она благодаря этому переводу чудом получит положительную отметку, то я останусь на лето без репетиторства. Я ни разу не видела, чтобы Ангела одна съела апельсин, принесенный в школу: она раздавала его, разделив на дольки.

Никто, кроме тебя, не знал, как я люблю вкусные вещи. Родители мои так и прожили жизнь, убежденные, что мне в общем все равно, чем наполнить себе желудок. Ты один был свидетелем, в какой ажиотаж я пришла, увидев в меню салат из крабов, и как однажды, не дойдя до квартиры, еще на лестнице, я съела один за другим все двадцать фиников, которые ты достал где-то для меня. Ты один знал, какая я лакомка и какой чувствую себя несчастной, если приходится долго ждать еду. Когда матушка доживала последние дни и я, боясь ее оставить хоть на минуту, даже ела возле ее постели, — она не могла удержаться от удивленной улыбки, видя мой аппетит. В то время я только-только стала привыкать к тому, что у меня есть деньги, и готова была есть беспрерывно. Теперь я опять не могу думать о пище. Это, может быть, странно звучит — но ты для меня, кроме всего прочего, означал и еду. Есть, насыщаться — в этом как бы содержалось и то, что ты сидишь рядом, держишь рюмку с вином, пододвигаешь к себе мою тарелку и съедаешь оставленное мной. Вчера в обед я пила чай с поджаренным хлебом.

Ящерица на камне замерла, разморенная солнцем. Я передвинула ногу — она даже не шевельнулась. Животные меня не боятся. Не испугалась меня и лань; она понюхала мою руку, лизнула ее — наверное, на руке оставалась соль, я мешала мякину перед тем, как выйти из дому: Амбруш в тот день снова заставил меня кормить своих свиней. Ты плохо знаешь наши края; лес за городом ты видел только из поезда. Когда я была девчонкой, там водились лани, косули, а зайцев охотники стреляли в невероятном количестве. В холодные зимы звери выходили на самую опушку. Лань подарил Ангеле Эмиль, который носился на мотоцикле и был единственным в семье Ангелы кого я как-то могла выносить. Эмиль терпеть не мог дядю Доми и тетю Илу, он ненавидел и Эльзу; любил он только Ангелу. Будь он жив, он сейчас был бы с ней: уложил бы ее в постель, ходил бы за ней, рассказывал сказки. Счастье что его нет в живых.

Возле леса проходило новое бетонированное шоссе, которым город невероятно гордился, о котором целый месяц писали местные газеты. Эмиль всего лишь сбил самку, и то не намеренно; да ведь ты знаешь, какие они, звери: лань, как околдованная, не могла сдвинуться с места, когда на нее вдруг упал яркий свет фар. Около мертвой матери топтался детеныш. Эмиль связал его и привез домой. Несколько дней все только об этом и говорили, класс был вне себя: у Ангелы Графф — живая лань. Когда звонили с последнего урока, Ангела первой вылетала из класса и мчалась по лестнице, чтобы скорее попасть домой; однажды учитель пения даже заставил ее вернуться на второй этаж и спуститься еще раз, шагом, как приличествует девочке. Она тогда плакала от стыда, а я шла домой распевая и, зайдя на рынок, стащила связку чеснока. Не потому, что он был нам нужен, а просто от хорошего настроения. Когда я пришла домой, матушка показала на аквариум: там, брюшками кверху, плавали последние две рыбки гуппи, можно было выливать воду. Я помыла аквариум, выбросила из него камешки и водоросли; отец сказал неуверенно, что можно бы завести кошку, но я только головой помотала. У Амбруша во дворе целый день ворковали голуби, о кошке не могло быть и речи: без Амбруша я просто не могла, а он ненавидел кошек, боясь за своих голубей.

Ангела все время зазывала меня к себе; у нее уже перебывало полкласса, и чем дольше я отказывалась, тем умильнее гладила она мою руку. Когда подохли гуппи, я не смогла больше сопротивляться — до того мне хотелось видеть лань. Я обещала зайти в воскресенье; Ангела, дожидаясь меня, чуть не полдня проторчала возле решетки изгороди. Я еще издали увидела, как она стоит, прислонившись к стволу текомы, и машет мне рукой, Увидев меня, она выплюнула цветок, который держала в зубах. Эльза читала в саду, мы едва кивнули друг другу; Эльза водила Ангелу на занятия музыкой и видела меня за стиркой, мытьем полов, так что в ее глазах я не была достойным внимания человеком; я же знала о ней нечто такое, что, очевидно, знали все, кроме Ангелы, а лучше всех — Эмиль и тетя Илу — что Эльза — любовница дяди Доми, так что я при виде ее лишь строила презрительную гримасу. Знаешь ведь, каковы дети: они уверены, что любовь должна сохраняться до гроба и что людей, нарушивших святость брака, непременно нужно, вываляв в смоле и перьях, подвергнуть публичной экзекуции.

Ангела, конечно, показывала тебе фотографию их особняка. За домом находился огород и росли фруктовые деревья — у нас в те времена дом был не дом, если при нем не имелось хотя бы небольшого огорода, — там-то и был сооружен загон для лани. Сердце у меня чуть не выскочило из груди, когда я увидела ее. Лань уже привыкла к Ангеле, ела у нее из рук овес и мелко нарезанную капусту, позволяла гладить себе спину и теребить ухо. Я долго не могла от восторга вымолвить ни слова. Ангела таяла от счастья. Она наклонялась к лани, обнимала ее за тонкую шею, целовала в нос. Я попыталась тоже кормить лань, сунула руку в кормушку, укрепленную на загоне снаружи, взяла клок сена, но лань дернула головой и отпрыгнула назад. «Она тебя боится», — сказала Ангела — и, чтобы меня утешить, добавила, что лань и ее вначале боялась. Потом привыкнет.

На полдник было какао со взбитыми сливками. Стол нам накрыли в комнате Ангелы; я ела мало и неохотно, с трудом сдерживаясь, чтобы не показать свою враждебность. Когда мы кончали полдничать, в комнату влетела тетя Илу с распухшим и покрасневшим носом; не замечая меня, она кинулась целовать Ангелу, бормоча что-то, чего невозможно было понять; следом за ней прибежал дядя Доми, и они удалились вместе. Я посмотрела на Ангелу: она продолжала есть. Через комнату прошла Эльза с красными пятнами на лице. Ангела взяла себе еще порцию взбитых сливок. Позже я снова увидела тетю Илу, уже из окна: она ходила по саду, на голове у нее белел тюрбан из мокрого полотенца, в руке дымилась сигарета. По дорожке, покрытой шлаком, быстро прошел дядя Доми, со шляпой, тростью и перчатками в руках. Он ушел, не попрощавшись с тетей Илу. «Мама такая нервная», — сказала Ангела, и чистый, простодушный ее взгляд затуманился дочерней жалостью.

Лань снилась мне каждую ночь. Ты вряд ли представляешь, каково это — когда так остро, непреодолимо тянет к чему-то. Из-за обуви, платья, пищи я могла злиться ила испытывать стыд и угрюмое бессилие. Конечно, мне хотелось апельсина, но я скорей бы умерла с голоду, чем взяла бы у Ангелы хоть одну дольку. Мне было совершенно наплевать на то, какой у них дом, не интересовали эстампы на сказочные сюжеты в комнате Ангелы, ее маленький книжный шкаф. Но лань!.. В ту весну я часто засыпала в слезах.

Сначала я хотела украсть лань и привести ее домой. Я думала об этом вполне серьезно — хотя, конечно, не собиралась держать ее дома; я надеялась, что, может быть, Амбруш согласится дать ей место в хлеву и никому ничего не скажет: за это я бы ходила к нему ежедневно стирать или мыть посуду. К тому же у него и корма всегда вдоволь, а летом лань вообще ест сено. Однажды утром я специально взобралась на изгородь между нашими дворами, чтобы заглянуть в его хлев, и увидела, что лишней парой метров, которые можно было бы отгородить для лани, там и не пахнет; к тому же я как-то сразу и ясно поняла, что и Амбруш все это не одобрил бы, да и все равно кража моя рано или поздно бы открылась — и, значит, прощай, школа; а если меня выпрут отсюда, то ведь в Венгрии нет другой гимназии, основанной моим прадедом, — где я возьму плату за обучение, если лишусь бесплатного места? На уроках мне приходилось заставлять себя быть внимательной. Училась я отлично — совсем не по причине какой-то особой любознательности и даже не из честолюбия: у меня была исключительная память, раз услышанное и понятое я не забывала уже никогда. К тому же я всегда слушала объяснения; в конце года самому прилежному ученику присуждалась награда, тридцать пенге; награду эту каждый раз получала я.