Георг Брандес - Шекспир, Жизнь и произведения

• Название: Шекспир, Жизнь и произведения
• Автор: Георг Брандес
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: ISBN 5-88878-003-0

 Книга рассказывает о жизни и творчестве одного из величайших деятелей эпохи Возрождения. Из всей огромной литературы, посвященной Шекспиру, ее выделяет отсутствие суховатой академичности, непосредственное живое восприятие огромного наследия, оставленного гением потомству. Чтобы читатель лучше мог уяснить, в каких условиях создавались бессмертные творения, приводятся исторический анализ положения Англии при Елизавете и Иакове. Книга является ярким доказательством слов, высказанной Беном Джонсоном в поэме, посвященной памяти Шекспира:

"Гордись, моя Британия, у тебя есть тот, перед кем преклоняются все сцены Европы. Он был не для одного века, но для всех времен".

---

В "Генрихе VI", вторая часть, III, 2, реплика Уоррика:

Когда в крови лежит телец убитый,

А рядом с ним мясник с ножом кровавым,

Как не узнать тогда, кем он убит и т. д.

или слова Суффолка к Маргарите:

С тобой расставшись, не могу я жить,

А умереть перед тобой, ведь это

Казалось бы лишь сладким сновиденьем!

Я здесь бы испустил последний вздох,

Как малое дитя, что умирает

У груди матери своей покойно.

В высшей степени похоже на Шекспира и то, как в третьей части характеры обоих сыновей герцога Йоркского, при получении вести об умерщвлении их отца, обрисованы каждый одной только строкой:

Эдуард. Не говори, я слышал слишком много!

Ричард. Скажи, как умер он - хочу я слышать.

Шекспировские звуки слышатся и в восклицании Маргариты после того, как у нее на глазах убили ее сына:

Нет, мясники, детей у вас! Не то бы

И мысль о них была для вас укором.

Это место как бы предвосхищает знаменитую реплику в "Макбете". Всего поразительнее, однако, все сцены Кэда во второй части. Относительно их я мог прийти единственно только к тому убеждению, что они с самого начала принадлежали Шекспиру. Что они не могут быть обязаны своим происхождением Марло, это ясно, как Божий день. Их хотели приписать Грину, ссылаясь на другие народные сцены у него, обнаруживающие сходный с этими юмор. Но расстояние между ними неизмеримо. Правда, что текст необыкновенно точно придерживается здесь хроники, но сила Шекспира всегда проявлялась именно в гениальном пользовании хроникой. А эти сцены до такой степени соответствуют всем другим народным сценам у Шекспира, они так явственно представляют собой выражение его основных политических взглядов, преобладающих у него в течение всей его жизни и делающихся все более и более решительными, что невозможно думать, будто ему принадлежат здесь лишь незначительные переделки посредством нескольких ретушевок, отделяющих его текст от первоначального.

Но, сделав эти оговорки, мы должны будем признать, что в целом нетрудно отыскать работу чужих рук в старых текстах и получить возможность насладиться шаг за шагом не только превосходством Шекспира, но и его характерным стилем по мере того, как он здесь восстает перед нами, и всем методом его работы над текстом, которому он дает окончательную форму.

Здесь нам представляется весьма редкий случай познакомиться с Шекспиром как с художником-критиком. Мы видим, как он исправляет текст посредством какой-нибудь незначительной ретушевки, какой-нибудь простой перестановки слов.

Так, например, когда Глостер говорит о своей осужденной жене:

Как тяжело по жесткой мостовой

Ступать ей будет нежными ногами!

Все его сочувствие заключено в этих словах. В старом тексте сама герцогиня говорит это о себе.

В большом монологе Йорка в первом акте, начинающемся словами:

Анжу и Мэн французам отданы,

первые 24 строки принадлежат Шекспиру, остальная часть - прежний текст. В общеупотребительных переводах может показаться, что разница между двумя половинами монолога не особенно велика, но надо взять в руки подлинник. В старом тексте употребление стиха традиционно и однообразно; с каждой строкой заканчивается предложение; после каждого стиха как бы наступает пауза; в новом тексте стих драматически подвижен, все в нем жизнь и огонь.

Или возьмите монолог Йорка в третьем действии:

Теперь иль никогда! Ты закали

Свой дух, сомненья преврати в решимость!

Сравните его в обоих текстах, и вы увидите, что в метрическом отношении они до такой степени разнородны, что первый, как метко выразилась мисс Ли, столь же очевидно принадлежит более раннему уровню развития драматической поэзии, как очевидно для геолога, что слой земли, содержащий в себе простейшие формы животных, обозначает более раннюю ступень развития земли, нежели содержащий в себе более высокие формы органической жизни. Во второй части трилогии есть места, относительно которых никто не может подумать, что они вышли из-под пера Шекспира; таковы, например, старомодные шутки с Симпкоксом, заставляющие считать их автором Грина. Есть и другие, которые, не будучи недостойны Шекспира, не только всем своим стилем указывают на Марло, но порой видоизменяют тот или другой его стих. Так, в первом действии третьей части Маргарита произносит следующую фразу:

Суровый Фокенбридж повелевает Проливом.

Эта строка представляет очевидную аналогию со стихом Марло в "Эдуарде II".

Но всего интереснее, пожалуй, отношение Шекспира к его предшественнику при создании характера Глостера. Невозможно сомневаться или отрицать, что эта личность, будущий Ричард III, вполне обрисована в старом тексте, так что в действительности даже гораздо позже написанная трагедия Шекспира "Ричард III" еще вполне проникнута духом Марло в своем основном взгляде на главное действующее лицо. Особенно поучительно изучить два больших монолога Глостера в третьей части "Генриха VI". В первом (действие III, сцена 2) основной тон страсти дает, правда, Марло, но все лучшие места принадлежат Шекспиру. Таково, например, это место:

И я о царстве только помышляю,

Как человек, стоящий у пролива.

Хотел бы он, далекий берег видя,

Чтобы поспеть могли за взором ноги.

Бранит он разделяющее море

И хочет вычерпать, чтобы пройти.

Так я издалека хочу короны

И все браню, что с нею разделяет.

Так говорю: препоны уничтожу

И невозможной льщу себя надеждой.

Последний монолог (действие V, сцена 6) принадлежит, наоборот, целиком старой пьесе. Чисто в духе Марло уже в самом начале это выражение о крови умерщвленного Генриха:

Как плачет меч о бедном короле!

И деятельность Шекспира по отношению к этому мощному достойному удивления тексту ограничилась здесь урезкой одной ослабляющей впечатление строки, первой, ни к чему не нужной, за которой следуют самые дивные и глубокие в пьесе строки.

ГЛАВА VIII

Юношеские взгляды Шекспира на отношения между мужчиной и женщиной. Его брак с этой точки зрения.

За два месяца до Шекспира родился человек, ставший учителем его в драме - учителем, чью гениальность он сначала не вполне постиг. Кристофер (Kit) Марло, сын кентерберийского башмачника, был сперва стипендиатом в королевской школе в своем родном городе, в 1580 г. сделался студентом кембриджского университета, в 1583 г. получил первую ученую степень, а 23 лет, по оставлении университета, степень магистра; выступал актером, как можно заключить из одной баллады, на сцене лондонского Curtain-Theatre, имел несчастье сломать себе на подмостках ногу, вероятно, вследствие этого должен был отказаться от деятельности актера и, по-видимому, не позднее 1587 г. написал свое первое драматическое произведение - "Тамерлан Великий". Он имел перед Шекспиром преимущества гораздо более быстрого развития, более ранней относительной зрелости и более серьезного образования. Он недаром прошел курс классических наук; влияние Сенеки, поэта и ритора, через посредство которого английская трагедия соприкасается с античной, весьма заметно у него, как и у его безличных предшественников, авторов "Горбодука" и "Танкреда и Гисмунды" (первая пьеса сочинена совместно двумя, вторая пятью поэтами), с той только разницей, что эти последние в построении пьес, в употреблении монологов и хора прямо подражают Сенеке, между тем как в трагедиях самостоятельного Марло непосредственное влияние его сказывается лишь в языке и сюжетах.

У Марло начинают сливаться два потока, вытекающие, с одной стороны, из средневековой мистерии и аллегорической народной драмы позднейшего времени и, с другой, - из древнелатинской драмы античного мира. Но у него совершенно отсутствует комическая жилка, в которой нет недостатка в старейших английских подражаниях Плавту и Терешшю, разыгрывавшихся учениками итонской школы или студентами кембриджского университета еще в середине столетия ("Ральф Ройстер Дойстер - Английский хвастливый воин") или в половине шестидесятых годов ("Иголка бабушки Гортон").

Кристофер Марло является воссоздателем английской трагедии. Его значение для дикции определяется уже тем, что он первый употребляет на публичной сцене как язык английской драмы нерифмованный пятистопный ямб. Правда, английский белый стих был уже создан до него - лорд Суррей (+1547) употребил его в своем переводе "Энеиды", его слыхали и в театре, в старинной пьесе "Горбодуке" и других пьесах, игранных при дворе. Но Марло первый обратился с этим стихотворным размером к массе населения и сделал это, как видно из пролога к "Тамерлану", с намеренным пренебрежением к "манерам остроумных рифмоплетов" и "к каламбурам, которыми дорожит глупость"; он стремился к трагическому пафосу, искал "выразительных выражений" для гнева Тамерлана.