Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

• Название: Дневники 1941-1946 годов
• Автор: Владимир Гельфанд
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

И все-таки я настиг их. Их лошади сильно устали и от бешеной гонки трусливых беглецов еле плелись дальше.

- Товарищ лейтенант ведь не делают так - бросить бойцов в минуту опасности и бежать без оглядки, когда вашим подчиненным может угрожать гибель.

- Где я вас должен разыскивать, чтоб подождать, Гельфанд?

- Да я же был рядом, кричал чтоб остановились, ругался, наконец, когда нагнал уже почти было вас в дороге. Я шел все время рядом с санинструкторской повозкой, которая следовала за вашей, но отстала, когда бежали вы. Вы же командир, комсомолец. Это не по-товарищески и не по-комсомольски, где же тут взаимная выручка в бою? Мне не было страшно, но боль ног и справедливость заставили меня идти прямой дорогой, догонять вас. Вы же командир, комсомолец. Как вы могли допустить такое трусливое бегство, когда там оставались ваши бойцы.

- Хватит разговаривать. Сволочь вы, товарищ сержант - проговорил он скороговоркой, и больше мы к этому не возвращались.

Выслушав мой рассказ, калмыки согласились со мной и поведали мне, как один русский их угостил вином тайком от товарищей. Значит, есть и хорошие люди среди русских - такой они сделали вывод. Расстался я с ними через пару часов сытый и довольный этой встречей.

По дороге я заметил паровоз доверху наполненный бойцами. Когда через полчаса нагнал его на полустанке - вижу, как будто меня ожидают. Я обрадовался, не знал еще куда он едет, ведь до Котельниково километров 70.

Какова же была моя радость, когда я узнал, что он едет именно до Котельникова. Как я доехал до места - не буду говорить - трудно, конечно, пришлось мне, ибо паровоз так был набит доверху, что можно было сорваться оттуда - давили кругом отчаянно, но доехал, и быстро сравнительно.

30.07.1942

На вечерней проверке.

Только сейчас могу писать, несмотря на страшную головную боль и трудности письма в это время и при данных обстоятельствах. Завтра, может даже сегодня уже, если не будет темно, опишу дальнейшие приключения мои и причину, по которой не смог сегодня писать.

Письма тоже не писал. Письма отправил когда приехал сюда, 28 июля.

31.07.1942

Утром перед завтраком во взводе при пересыльном пункте. С 28 числа я здесь. В школу отсюда без знаний устава попасть трудно. В УР свой тоже вряд ли попаду, но буду настаивать, чтобы меня послали туда.

Здесь 118 УР и в нем все нации. Вчера сюда приезжал представитель 9 армии. Он набирал своих людей для отправки в Астрахань, где эта армия сейчас находится. Если бы мне удалось туда попасть, тетя Аня, которая там сейчас работает, помогла бы мне устроиться в какое-нибудь военное училище. Страстно хочу быть политработником. Особенно сейчас, после выхода из окружения. Безобразия, которые я наблюдал за это время, возмутили меня и пробудили во мне желание бороться со всеми видами недисциплинированности и нарушениями воинской присяги, однако с моим сегодняшним воинским званием противодействовать этому трудно. Был бы я комиссаром - всеми силами я бы противостоял отрицательному в армии, боролся бы за дисциплину, воспитывал бы в бойцах своих отвагу, мужество. Не словами, как комиссар нашей роты Могильченко, а своим личным примером. И что я, боец, младший командир, могу сегодня сделать без разрешения среднего командира? Ни выстрелить, ни сделать замечание бойцу, и, тем более младшему и среднему командиру, при неправильных их действиях, порой граничащих с предательством. Как, например, случай с минометами, выброшенными по распоряжению младшего лейтенанта во время нашего пребывания в окружении, хотя можно их было сохранить и вывезти. Ну что же я мог поделать? Не тащить же их, в самом деле, на своей спине сотни километров.

Отсюда, оказывается, никуда не выпускают, так что сфотографироваться и побриться мне не удастся сегодня. Напрасно я не согласился отдать всю пачку (20 листов фотобумаги) за семь снимков. Очень интересно запечатлеть на фотографии свой вид, в котором я пребываю все время, начиная с выхода из окружения и по сей день.

Итак, продолжу свои воспоминания. Котельниково. Большое село городского типа. Его называют поселком, но чаще городом. Прошелся по главным улицам все разрушено бомбежками. Много зданий с выбитыми стеклами, разваленными стенами и внутренними перегородками. Жители эвакуируются. Совет депутатов труда выехал, сельсовета и сельпо нет, общественные учреждения и магазины закрыты. Работала только одна столовая, в которой можно было позавтракать, но только позавтракать в 9 часов утра - один раз в день, да и то не всем. Работала еще милиция, и существовал райком комсомола. Больше ничего.

Обратился в райвоенкомат, который жил еще в лице одного человека, чтобы обеспечили меня и второго бойца питанием. Назавтра было обещано получение 400 грамм хлеба.

Я не стал ожидать милости и направился на станцию. По дороге окликнула нас женщина, которую смутил и обратил на себя внимание наш жалкий и измученный вид. Она привела нас в квартиру и угостила тюлькой, не совсем свежей, правда, но сытной и хлебом поцвевшим. Но и это было для нас хорошо. Другая женщина из этого же дома принесла нам пару пышек.

Мы разделились. Этот приятель, по его словам, сбежал из плена. Немцы, он говорил, хорошо ко всем отнеслись - каждому пленному дали по десять рыбёшек и хлеб. Он был ранен и немцы, дескать, доставили ему бинты и прочее, а наш санитар, тоже попавший в плен, перевязал ему рану на голове. Я не верю его словам, хотя он выглядел (без пояса, без пилотки и документов) действительно побывавшим в плену.

Я решил присмотреть за ним, так как полагал и сейчас продолжаю думать, что он завербован немцами как шпион и провокатор, но на вокзале потерял его из виду. Сколько не искал - найти его не удалось. Во время этих поисков наткнулся на эшелон эвакуирующихся в Сталинград. Мне удалось втиснуться в один из вагонов.

Это было вечером 27-го числа. 28-го я прибыл в Сталинград. В вагоне эвакуирующихся меня угостили кусочком сала и чаем с сахаром, на дорогу дали хлеб.

На вокзале встретился с одним пареньком. Он был босой и без документов. На выходе из вокзала нас задержали, но солдат, которого послали доставить нас в комендатуру, не захотел с нами ходить и отпустил, объяснив, где комендатура находится.

Новый товарищ мой, оказывается, был уже здесь, и его отправили в другое место, где части его не оказалось, и на второй день он снова вернулся сюда.

Мы пошли в садик, где и решили расположиться, но этот парень здорово чесался - вши ползали по нему, и я решил с этим попутчиком расстаться.

Поехал искать пересыльный пункт. Нашел его, но меня в нем не принимали. Там собирались раненные и ученики разных школ. Направили на Историческую, 38. Допоздна спрашивал у людей и милиции эту улицу, но никто о такой не знал.

Расположился вблизи этого пересыльного пункта прямо на улице, вместе с рабочим батальоном, бойцы которого, узнав что я с фронта, пригласили меня остаться на ночь с ними. Им было разрешено расположиться там, в то время как меня могли задержать и отвести в военную комендатуру, где неизбежна трепка нервов и мозгов.

Я им рассказывал многое из увиденного, говорил о патриотизме бойцов и о силе нашего оружия. Но чем же объясняются наши неуспехи на фронте? Что я мог им на это ответить? Не мог же я им сказать, что первую роль тут играет измена и трусость многих высших командиров, неорганизованность действий и трусливость некоторой части бойцов. Мне самому стыдно в этом сознаться. И я молчал.

Утром встал рано. По улицам ходили пешеходы, и валяться было неудобно.

02.08.1942

Попал в 15 гвардейскую дивизию под командованием генерал-майора ***. Батальонный комиссар *** ознакомил нас с историей дивизии. Рассказал, что дивизия участвовала в финляндской, польской кампаниях, и с первых месяцев войны участвовала в Отечественной. За разгром группы генерала Клейсе под Ростовом эта дивизия, имевшая другой номер, но уже орденоносный, в финляндских боях получила звание гвардейской и второй орден. Так что она гвардейская, дважды орденоносная. Все полки здесь гвардейские, бойцы и командиры многие - орденоносцы. Батальонный комиссар с двумя шпалами в петличках тоже орденоносец, кажется, красного знамени. Командиры все здесь кадровые. В дивизии не было ни одного случая отступления без приказа или трусливого бегства. Даже из этого беспорядочного отступления она вышла целиком, почти сохранив весь свой людской состав и технику.

После беседы с комиссаром нас выстроили перед командиром дивизии. Он собственноручно распределял бойцов по полкам, спрашивая у каждого специальность.

Комдив - мастистый, большой человек с крепким баском, высоким лбом и добрым, простым выражением глаз. Он дважды орденоносец. В числе орденов орден Ленина.

Старший политрук прочел нам последний приказ т. Сталина. Этот приказ замечательный приказ, правильный приказ, но было бы лучше, если бы он был издан несколько дней раньше, до отхода наших войск с Харьковского фронта. Но ничего не поделаешь. И то очень отрадно, что во время всеобщего брожения и недовольства появился такой славный приказ, сумевший развеять страхи, растерянность и неуверенность в наших рядах и в рядах народных масс, постепенно нарастающие в результате временных, но крупных неудач Красной Армии. Сталин прав, что у немцев, хоть они и противники, хоть они и не имеют возвышенных целей защиты отечества как мы, можно многому поучиться.