Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов

• Название: Дневники 1941-1946 годов
• Автор: Владимир Гельфанд
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

В армию ушел я слишком молодым и неопытным в жизни. Таким я оставался до встречи с Клавой. Любовь я слишком идеализировал, любя на расстоянии, глазами. Я мало встречался с девушками ***

Томашевка. Возле регулировщика ожидаю. Отсюда до Владова 5 километров.

Дорогой окончательно разругался с Николаем. Он безумно глуп и все время пути нашего от Любомля не переставал ругать и рисовать самыми мрачными и непривлекательными красками Клаву и все наше знакомство. Конечно, он ревновал и завидовал, но я ведь не виноват, что девушке он не нравился. Он хотел драться даже со мной, но я не такой горячий и предпочитаю с людьми, подобными Николаю, лучше не иметь дела. Решил ехать отдельно, тем более что капитан предпочитает его сопутствие моему, ибо Николай пропивает буквально все, что имеется у него. Мало того, он пропил и мое стиральное мыло и оба куска туалетного. Мне с ним очень разорительно было ехать. Вчера он даже мою рубашку хотел пропить, обещал, что отдаст, но я ему не верю. Плащ-палатку, он говорит, куда-то положил на подводу и забыл. Опять-же для того, чтоб пропить.

22.10.1944

Польша. Село Ганна.

Вчера расстался с Николаем и капитаном Романовым. Они пошли, а я остался на почте. Там написал несколько писем. Продавали почтовые открытки, а денег у меня не оказалось - я обанкротился в дороге. Надо было найти выход из положения. Тогда зашел в первую же попавшуюся хату и предложил хозяину помазок и мыло. Просил 20 рублей, но тот торговался, и я отдал за 15. Все деньги вернул за открытки, но пришли еще какие-то майоры-медики и стали требовать, чтобы им тоже отпустили открыток. Вынужден был купить только 50 открыток на 10 рублей. 5 рублей осталось в кармане.

Через границу переехал с этими майорами - у них было командировочное предписание, три машины, люди и имущество. Однако у пограничного поста люди, с которыми я ехал, указали на меня, что я подсел в дороге к ним. К счастью сумок не проверяли, а только документы, но так как по этому пути ехала вся дивизия, меня пропустили.

Во Владове везде были наши. Натолкнулся на Пятерку. Там у меня были знакомые из офицеров и бойцов, и они указали мне, где штаб дивизии. В оперотделе застал Щинова, топографа и других. Щинов уже майор.

- Здравствуйте, старший лейтенант, - сказал он мне, но сразу запнулся увидел, что лейтенант.

- Меня не повышают - сказал я ему, и рассказал мою историю со времени направления в 902.

- Ты неисправимый. Когда же ты начнешь воевать? Вот увидишь, попадешь в стрелки, и там тебя убьют.

Я ответил, что в стрелки не пойду, но его слова обидны мне стали, и сердце мое екнуло от боли. На груди у Щинова две звездочки и орден Отечественной войны. Он-то себя считает воякой, и мне, который непосредственно на передовой находился, и будет еще находиться, заявляет "когда ты начнешь воевать?!" Узнал маршрут и вышел.

Магазины переполнены, все в них есть. Вынул свои деньги и хотел купить несколько карандашей, но оказалось, что карандаш стоит 40 рублей, а лист бумаги 25 рублей или злотых. Я спрятал свои капиталы и решил поскорее убраться из города, чтобы не умереть от голода, который предстоял мне здесь. Однако уже на окраине вспомнил, что я без сумки с дневниками. Вынужден был вернуться в оперотдел. Щинов меня встретил на улице и укоризненно покачал головой. Вот она - моя рассеянность к чему приводит! Но, к счастью, сумка оказалась на месте и я, довольный ее возвращением, без оглядки поспешил на дорогу прерванного маршрута.

Дивизионного банка тоже не было. Я был почти нищий, если бы не две звездочки на погонах, которым здесь оказывали большое предпочтение.

На дороге за городом остановился возле наших машин. Они должны были с минуты на минуту отправиться, но сами шофера не брали, и нужно было подождать майора - начальника колонны.

Вдали вырисовывался оставленный мною город с польским названием, с красивыми полячками, гордыми до омерзения.

Мне вспоминается встреча с одной полячкой-старухой, еще в Западной Украине. Ей было 70 лет, она была без зубов и морщины безобразно сплюснули ей лицо.

Мы вошли втроем к ней в квартиру, и нам сразу бросился в глаза, вывешенный в центре комнаты на стене, большой, вышитый золотом польский герб.

- Что это? - Спросили мы.

- Это герб Польши - высоко подняв голову, ответила она. - Я обязательно поеду к себе на Родину, в свой край.

- А здесь вы давно живете?

- Здесь я родилась, но моя Польша - там, - указала она гордо. - Здесь моей Польши нет, здесь чужой край.

Мне было противно, и я постарался поскорее уйти оттуда. Капитан сказал, что ее мысли и спесивая гордость нас не должны огорчать, нам важно уже то, что она нас покормила и приняла по-человечески.

В Владове и в других местах польские солдаты и офицеры первые приветствуют нас. В их приветствиях хорошо заметно униженное достоинство и подобострастие, которое они испытывают перед нами. Вся Польша наводнена польскими войсками. Они всюду, и в городах и селах, и везде они первые приветствуют нас, даже младших себя по званию. Я не приветствовал их первый. Чувство законной гордости своей Армией, народом, и ничтожество этих петушиных манекенов, - разукрашенных солдат и офицеров, барышень, и даже глубоких старух, мужчин, всех степеней и рангов - преобладало. Я презираю этих глупцов, чья зловредность явилась во многом причиной той войны. А теперь они, поляки, вооруженные до зубов, расхаживают по тылам - не воюют. Очень ничтожная часть их на передовой. Призывают здесь только молодых, от 18 до 35 лет.

Эта часть Польши, где много русских и украинцев, хорошо еще, за некоторым исключением, нас встречает. Но туда дальше - звери и руссконенавистники. Евреев тоже здесь не любят и открыто называют "жидами", - так принято здесь. Еще бедные люди, особенно русские и украинцы - те так-сяк, сочувствуют даже им, но поляки... те со скрежетом зубов отзываются о евреях.

Мне рассказывали о польских женщинах: те заманивали наших бойцов и офицеров в свои объятья, и когда доходило до постели, отрезали половые члены бритвой, душили руками за горло, царапали глаза. Безумные, дикие, безобразные самки! С ними надо быть осторожней и не увлекаться их красотой. А полячки красивы, мерзавки.

Здесь в деревне я один. Долго разыскивал украинцев, чтобы у них стать на квартиру, хоть и это было опасно, ибо без оружия меня быстро сумели бы отправить на тот свет, но рискнул. К счастью, хозяева хорошие и с уважением и любовью отзываются о русских. Я ночевал здесь, и кормили они меня, что называется "от пуза". Живут они не особенно хорошо, но и не плохо, однако жиров у них нет.

Солдаты наши ходят, молока просят, самогонку, воруют лошадей, скот, и вообще, движение армии сопровождается слезами и причитаниями жителей. Немцы хуже делали, но и нашими славянами в этом отношении здесь недовольны. А ведь здесь глубокий тыл, польская власть и совсем чужая страна. Страна, где не прощают и вредят.

О партизанах тоже здесь отзываются с неприязнью, говорят, что партизаны грабили население, насиловали паненок.

23.10.1944

В Ганнах хорошо провел ночь. Утром плотно покушал и взялся за карандаш. Хозяева очень добрые и славные люди. Мне они дали несколько карандашей и бумаги три листа. Карандаши, правда, разноцветные, а бумаги на один раз хватит едва ли, но, тем не менее, здесь это редкость - в Польше это большая доброта.

Когда я собрался уходить, в комнату вошли девочки деревенские. Они очень мило разговаривали. Одна из них была красива, и я решил подождать, остаться еще немного в Ганнах. Имя самой красивой было одноименно с названием села - Анна. Она попросила у меня ***

24.10.1944

Колония Горбув. Дорогой сюда встретился с Галаем. Я ехал на подводе местного жителя, и узнав, поприветствовал Галая. Большую ошибку сделал, ибо это обратило на меня его внимание. Он остановил машину, пальцем показал, чтобы я шел к нему. Подбежал, доложил.

- Куда идешь? Почему сам? Сукин сын ты! П...к ты, х... моржовый!

Слыхал я от него матерщину, но такую впервые. Я молчал, ибо знал, что с генералом, особенно таким как Галай, лучше не разговаривать. Между тем комдив продолжал.

- Лодырь ты! С гражданскими едешь! Не стыдно ли тебе? Эх ты, рас...й! И махнув рукой закрыл дверцу машины.

- Как фамилия? - спросил он в заключение.

- Гельфанд - ответил я, и машина тронула.

Переждав, пока она скроется на горизонте, я снова сел на подводу. Но мне не везло. На пути опять столкнулся с машиной Галая, но не доезжая до нее, спрыгнул с подводы и спрятался за дерево. Однако кто-то из его спутников заметил и указал пальцем на меня. Галай посмотрел, но не стал предпринимать чего-либо, звать, и после пятиминутного моего ожидания за деревом, уехал вперед.

Еще раз я встретился с машиной Галая в одном из сел где была Пятерка, но поспешил обойти ее как можно дальше огородами. И наконец, в последний раз в течение дня - к моменту моего прихода в село, где расположен штаб дивизии.