Георгий Березко - Необыкновенные москвичи

• Название: Необыкновенные москвичи
• Автор: Георгий Березко
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

---

«Чего я боялся? — спрашивал себя он. — Вот все они умерли, ребята мои, и... ничего. Вот ты есть, и вот тебя нет — и ничего».

Это бессмысленное «ничего» особенно убеждало Белозерова. Казалось — смутно, невысказанно даже для себя, — что смерть человека, каждого человека, должна была сопровождаться необыкновенными потрясениями, чем-то исключительным, всеобщим ужасом, грозами и молниями. Но человек исчезал, и решительно ничего не происходило, и сам он, конечно, не сознавал, что его уже нет.

— Массаж позволите? — не дождавшись ответа, снова спросил старичок парикмахер.

— Массаж? — повторил Белозеров. — Ну что ж, давайте.

В конце концов ему предстояло не более того, через что давно уже переступили его товарищи. Сколько раз они выручали его в смертной беде, и ныне вновь они протягивали ему руки... Да как же он раньше не позвал их на выручку!.. Белозерова пронзило удивительное сознание: он словно бы ловко перехитрил кого-то враждебного ему, кого-то, кто долго увлекал его в сторону от его истинного пути, кто обманул его, обольстил. И вот наконец он вырвался из этого долголетнего плена — плена не своей жизни!

«Все! Точка! И взятки гладки, взятки гладки...» — твердил он про себя, испытывая непостижимое мстительное удовлетворение.

Из зеркала, на него смотрели неразумно, жестко блестевшие глаза, и он подмигнул своему отражению; оно ответило тем же, с неразумной жесткой усмешкой. Белозеров вдруг развеселился — прямо-таки уморительным показалось ему и то, что он перемигивается с самим собою, и то, что он побрился и постригся и ему сделают массаж.

— Рекомендуется после бритья, говорите? — громко сказал он.

— Лучшее средство для кожи, — с готовностью пояснил старичок. — Придает эластичность, усиливает кровообращение.

— Не роскошь, а гигиена, — сказал Белозеров.

И все время, пока парикмахер колдовал над ним, накладывая крем на кожу, похлопывал кончиками пальцев по щекам, по подбородку, его разбирал смех.

— К слову сказать: под влиянием массажа улучшается и общее самочувствие, — добавил старичок. — Бодрость появляется, активность.

И Белозеров, не удержавшись, громко, грубовато рассмеялся.

Но когда все процедуры были завершены и он, выбритый до блеска на скулах, причесанный, напомаженный, благоухающий шипром, встал с кресла, он, прощаясь с мастером, проникся к нему странной особенной благодарностью.

— И впрямь помолодили меня на двадцать лет. Спасибо! — сказал он.

Старый мастер был очень доволен.

— Не за что... Пожалуйста! Весьма признателен за приятную беседу. Пожалуйста!

Припадая на правый бок, маленький, бело-румяный, с пушистым хохолком надо лбом, похожий на состарившегося петушка, он проводил своего клиента до выхода и придержал портьеру.

— Заходите к нам еще... Будем всегда рады, — с поклоном проговорил он.

— Благодарю! К сожалению, не могу обещать, — улыбаясь, сказал Белозеров.

— Уезжаете? Покидаете нашу красавицу Москву?

— Пожалуй, что так — уезжаю, — ответил Белозеров, — покидаю.

— Счастливого пути, счастливого пути!

И старичок опять учтиво поклонился.

2

Была середина июня, и на улицах вечером, в восемь часов, было еще светло.

Шофер такси Федор Григорьевич Орлов подвел свою свободную, со светящимся фонариком «Волгу» к стоянке на Ленинском проспекте и пристроился к очереди, довольно большой — десятка полтора машин. Выключив зажигание, он вышел на асфальт поразмяться после долгого сидения. И, оглядевшись, глубоко вздохнул, будто охваченный печалью: мир вокруг был удивительно хорош и наряден. Тронутый неуловимой позолотой воздух точно бы сделался прозрачнее к вечеру, и в нем обновились все краски: зелень молодых тополей, несших на проспекте свою добрую стражу, мимолетные изумрудные и алые огни светофоров на перекрестках, пестрые, как флаги, платья женщин, мелькавшие сквозь листву бульваров. И Орлов — пятидесятилетний мужчина, бывалый солдат, как в войну писали о нем в дивизионной газете, трудяга, как называли его в лагерном бараке, практик-механик, как он сам думал о себе, — испытывал двойственное чувство, приятное и грустное. Вся прелесть окружающего отозвалась в нем той болью, что похожа на мечту о неосуществимом.

И странно, чем милее и красивее было вокруг, тем сильнее манила Орлова мысль: ему бы перебраться отсюда поближе к деревьям, растущим не по линейке, не бульварными шеренгами, а как попало, поближе к высокой, нестриженой траве, к открытому горизонту, к тихой реке, затянутой ряской, где он мальчишкой ловил пескарей, поселиться там с женой и делать без больших волнений какое-нибудь нехитрое дело. Он ведь не только водил и ремонтировал машины, он и слесарил когда-то, в ранней молодости, и чего-чего он не переделал за свою жизнь: и батальоном командовал, и конторой управлял — пора уже было ему пожить без суеты, неспешно, на природе. Пусть она в тех, родных его местах поскупее будет — на чей-либо избалованный взгляд, — чем где-нибудь у южного моря, он ничего отраднее этого возвращения на родину не мог себе представить. Должно быть, он начинал уже уставать, как ни трудно было в том себе признаться.

Возле машины, что впритык стояла впереди, собралась кучка шоферов, тоже вылезших из своих такси. Все это была молодежь — та деловая, напористая, бесцеремонная молодежь, с которой Орлов встретился в таксомоторном парке. По правде говоря, она не слишком нравилась Федору Григорьевичу, но, видно, надо было приспосабливаться к ней и привыкать — так уж сложились ныне у него обстоятельства.

Шоферы курили, обступив пухлощекого, упитанного парня в оранжевой клетчатой рубашке, обмятой на толстых плечах. Поворачиваясь из стороны в сторону, торопливо затягиваясь сигаретой, часто сплевывая, парень говорил весело и горячо:

— А я не фасоню, зачем мне фасонить, это пустое дело — фасонить. Так и было все, как я говорю. Он мне: ты деляга, вокзальщик, бизнесмен, портишь нам репутацию, а я ему: что вас больше интересует, спрашиваю, — репутация или план?

— Ну точно! — с сумрачным удовлетворением отозвался кто-то из слушателей.

— Репутация или план? — Толстый шофер был явно доволен своим ответом. — Я с ним начистоту, как человек человеку: пускай я деляга, говорю, но таксист-стоянщик моих показателей ни в жизнь не перекроет. Потому что таксист не должен стоять, говорю, таксист должен быть всегда в движении, должен азарт иметь. Верно, отец? — неожиданно обратился парень к Орлову.

Орлов промолчал, будто не слыша, и отвернулся: он считал себя форменным стоянщиком, и ему далеко было до ловкости и оборотистости этих молодых асов; симпатии они не внушали, но чему-то, может быть, следовало у них поучиться.

С задумчивым видом Орлов обошел сзади свою голубую «Волгу», потыкал раз-другой носком ботинка в покрышки, привычно мысленно ругнулся, глядя на лысеющую резину... И вновь погрузился в свои каждодневные заботы и соображения. Ему, как видно, предстояло долго ожидать здесь, попусту теряя рабочее время, и вообще ему сегодня не везло: смена близилась уже к концу, а выручка едва перевалила за половину плана. Точно сговорившись, все почти, кого он сегодня возил, брали машину на обидно короткие расстояния в тридцать — сорок копеек, и перерывы между рейсами оказывались продолжительнее самих рейсов. Отчасти, впрочем, причиной тому был понедельник — воистину тяжелый для таксистов день, когда москвичи после выходного предпочитали более дешевые виды транспорта.

С неясной надеждой, как бы спрашивая: «Ну где же вы, мои пассажиры?!» — Орлов огляделся.

Этот новый район Москвы стал уже и обжитым и многолюдным: по дорожкам бульваров и мимо магазинных витрин, мимо застекленных киосков, в которых томились продавцы, текла толпа, густая на переходах, отмеченных желтыми фонарями-алебардами. Никого, однако, в этой великой армии пешеходов не интересовала сейчас вереница зеленых фонариков, протянувшаяся вдоль тротуара. Автобусы и троллейбусы поминутно подвозили сюда обитателей многокоонных с тысячным населением домов, державших равнение по обеим сторонам широченного проспекта. Но все эти люди были уже у порога своих жилищ — они возвращались, чтобы только завтра утром вновь их покинуть. А в центре Москвы, в театрах, давно уже начались представления, и все, кто опаздывал к их началу, так или иначе добрались уже до своих кресел в темных залах.

Две первые в очереди машины ушли наконец, остальные покамест не двигались. И Орлов подумал, что сегодня хочешь не хочешь, а надо будет прихватить сверх смены еще два-три часа, иначе не вернуться в парк с планом. Он, собственно, нуждался в большем — ему просто необходимо было закончить месяц с существенным перевыполнением плана, что дало бы соответственную прибавку к заработку. Но рассчитывать на нее, кажется, уже не приходилось... Федор Григорьевич устремил свои спокойно внимательные с розоватыми от усталости белками глаза куда-то поверх тополей, поверх крыш в позолотившуюся пустоту... Прибавка позарез нужна была ему именно в этом месяце: всю весну жена его Татьяна Павловна, Таня, тяжело болела и хотя, по обыкновению, ни о чем не просила, он понимал, что ее надо — непременно и побыстрей — отвезти куда-нибудь на свежий воздух, на дачу. Это было самое главное, первостепенно главное! Надвинулся на него и еще один серьезный расход: его пасынок, сын жены от первого замужества, оканчивал в нынешнем году десятилетку, и не столько самого парня, сколько опять-таки Татьяну, жену, хотелось порадовать по такому чрезвычайному случаю. А лучшим способом доставить ей удовольствие было порадовать ее сына: купить ему, к примеру, новый костюм — костюм парню был действительно необходим. Затем шло обычное: квартира, пища, свет, лекарства и ежемесячный денежный перевод старикам родителям. Цифра, которую Орлов вписывал на почте в бланк перевода, заставляла его всякий раз сокрушаться и корить себя, но и ее требовалось как-то выкроить из бюджета. В последний год отец его тяжело болел, сестра, у которой жили родители, тоже нуждалась в поддержке. И чтобы свести концы с концами, Федор Григорьевич в свободные от службы дни брался за любую работу: ухаживал за машиной соседа по двору, знаменитого оперного артиста, ходил чинить старые матрасы, врезал дверные замки, слесарил по мелочам. Но задача, вставшая перед ним этим летом, оказалась особенно трудной. Искать помощи на работе Орлову не позволял характер — слишком мало проработал он в парке. Лишь недавно, весной, сел впервые за руль таксомотора, да едва ли по этой же причине дали бы ему там ссуду...