Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика

• Название: Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика
• Автор: Алексей Толстой
• Жанр: Классическая проза

Алексей Николаевич ТОЛСТОЙ

Публицистика

Составление и комментарии В. Баранова

В последний том Собрания сочинений А. Н. Толстого вошли лучшие образцы его публицистики: избранные статьи, очерки, беседы, выступления 1903 - 1945 годов и последний цикл рассказов военных лет "Рассказы Ивана Сударева".

---

Вы видите только серьезные, только взволнованные лица, на них резко отпечатлелись труд, мука и унижения долгих лет.

Этот народ сегодня в первый раз вышел из подвалов. И вот - величайшее чудо: он принес из подвалов не злобу, не ненависть, не месть, а жадное свое, умное сердце, горящее такой любовью, что, кажется, мало всей земли, чтобы ее утолить. Великий, незабываемый день нового века. Поверившие на слово народу могут быть спокойны.

НИТЬ АРИАДНЫ

Полгода тому назад в Париже вышла книга, роман, "Ariadne" - Claude Anet. Книга эта написана французом, парижанином, о России. Действие в Москве. Героиня - русская девушка, Ариадна, сирота, обольстительное, странное и скрытное существо.

Читатель знакомится с нею в одном из южнорусских городов, где она кончает гимназию. Ее поведение - двусмысленно. Ее считают испорченной, и она решительно это подчеркивает. На двусмысленные средства она едет в Москву, кажется, - учиться. Там однажды в партере театра она встречается со вторым действующим лицом романа. Это - иностранец, агент какой-то фирмы, пролетная душа, молодой, добросердечный человек, со всем открытым, здоровым эгоизмом сына Запада.

Между ним и Ариадной начинается острая, мучительная и странная любовь. Сын Запада весело берет конец нити Ариаднина клубка и с легкомысленной решимостью углубляется в темные извилины Славянского Лабиринта. Он потомок конквистадоров, открыватель земель, ему бояться нечего. Для него нет тайн.

Но, вступив в Лабиринт, за каждой тонкой перегородкой, за каждой страницей книги он чувствует дыхание чудовища. Его воображение начинает рисовать Минотавра, человека с бычьей головой, пожирающего человеческую кровь. Он теряет присутствие духа, изнемогает, к сердцу его прокрадывается отвращение и ужас. Много раз, в изнеможении, он бросает путеводящую нить.

Но как ему знать, что дыхание чудовища, почти касающееся его волос, это только тихие слезы одинокой и горько обиженной девушки. Ибо всем своим духом она знает правду любви, ту правду, которую можно познать только любовью, ту правду, которая надевает на себя звероподобные и страшные личины, чтобы ее не коснулись руки нечестивых, неверящих.

В последней бездне Лабиринта конквистадор одолевает чудовище. Оно сбрасывает ненужную личину. Последние страницы книги, - это чудесное преображение Ариадны, победа любви. Лабиринт, оказывается, ведет к пылающему, бессмертному женскому сердцу.

Роман по форме очень французский, быть может, слишком в некоторых местах откровенно реальный. И самое удивительное в нем - его символика, она напрашивается сама собой: женственная, порочная, полудикая Россия предается Западу на завоевание, на поток. И Запад, пришедший победить и соблазнившись ею, в ее грехе и пороке находит белоснежную Вечную Истину. Словом, - свет с Востока.

Это та самая идея России, которую не раз постигало художественное русское творчество от сказания о граде Китеже, через Достоевского до Александра Блока. "Буди, буди". Это - Россия, опустившая белые стены святого города на дно темного озера, это - юродивая, преступная, черная, мученическая Русь с вечной тоской по искуплению, это - раскосая рожа, поднявшаяся с Востока над дымным заревом, охватившим полмира. "О, Русь моя! Тоска моя". Это Русь в кровавом безумии, со скрежетом зубов, верящая, что из крови и пепла, из мутных вод поднимутся белые стены Божьего города, и Правда засияет на непомраченных куполах храма.

Славянофилы знать не хотели Запада, носили поддевки, бороды до пояс, ругали Петра, пили квас и верили, что Запад сам притащится, как шелудивый пес, вилять хвостом. Западники, как раз наоборот, - Россию, такая, какая она есть, выплевывали с отвращением, Петра почитали, носили галстучки и Россию сами тащили за шиворот кланяться Западу, совали ее грязной мордой в заграничный асфальтовый тротуар.

Те и другие были, в сущности, самодурами-помещиками: - одни строили расписные терема, другие обрабатывали русскую землю под английский газон. Но ни те, ни другие России не знали и не любили, зато глубоко и научно изучили свои фантастические мечты о России.

Пришла революция и смела мечтателей, - они разлетелись, как сухие листья, и славянофилы и западники. Терема были сожжены, в английские газоны запустили телят. Россию одни прокляли, другие благословили; по ходу революции возник целый ряд пророчеств, но все они были скорее политические, и мне здесь не место о них распространяться. Россия покуда ни одно из пророчеств не оправдала: - не стала ни республиканской, ни демократической, ни монархической, не сбросила большевиков и не приняла их, революции не кончила и, вместе с тем, начала сильно пятиться от революции. Словом, оказалась и для себя и для всего мира величайшей загадкой: - стала на перепутьи жизни и смерти, добра и зла.

Согласно этому остались только два гадания о России: либо ее окончательная гибель, потеря имени ее в истории, либо пламенная вера в то, что Россия найдет Правду, - та вера, которою верил Достоевский: - через муки и преступления, через безумие и грязь - к последнему страданию, и там, как распятый разбойник: - "Верую, господи, и исповедую Истину".

Мне скажут, несомненно, - дело в вере, почему же не верить в смерть России? Можно, конечно. Можно верить в еще более мрачные вещи, - верить в черта, а в бога не верить.

Дело в вере. Каждый шаг мы делаем потому, что верим в его удачу. Даже самая лишенная веры наука - математика построена на вере в то, что наш опыт указывает нам на то число предметов, которое есть на самом деле, что, если мы видим две точки, то именно это и есть две точки, а не три. Но разве это не есть пламенная из пламенных вера в реальность бытия?

После всего, что совершилось, - после парадокса с гуманнейшей культурой, которая за четыре года удачно слопала половину самой себя, после несбывшихся ожиданий с Россией, я думаю, ничего не остается, как только построить бытие на вере.

Россия сама подсказывает, что верить нужно в коренные вещи, на которых бытие строится или бытие кончается, то есть - в добро или в зло.

Что будет с Россией, мы не знаем и ни предугадать, ни даже увидеть во сне не можем. Но если все сыны России будут верить в конечное добро ее, то как может оно не совершиться? Наоборот, если мы будем верить, что под каждым картузом красноармейца, под каждой заскорузлой мужицкой рубашкой, грабитель и негодяй, что каждый, носящий кокарду белогвардейца, погромщик и реакционер, что под каждым потертым пиджачком русского интеллигента бьется дряблое, заячье сердце, - то, я спрашиваю: как может совершиться добро?

Если у большевиков до сих пор была сила, то это сила веры в свою конечную победу над миром, то есть в торжество того, что они считают высшим добром. Если у белых до сих пор была слабость, то это слабость, проистекающая от некоторого отвращения к современной России, ко всему народу, совершившему злое дело распадения; в движении белых была вера в победу, в устройство правового порядка; но этого мало, - должна быть беспорочная вера в Россию, в ее высокую Правду.

Конечно, дело в вере. Но и вера требует так называемой "почвы под ногами". Боже мой, как нетрудно найти эту почву! Россия живет не только эти три года, и живое ее тело раскинуто на сотни лет по ту и другую сторону сегодняшнего мгновения. Если добро в непрерывном создании космоса, а зло - в распадении и хаосе, то не нужно больших усилий, чтобы в жизни России найти себе не только почву, - но доброкачественную гранитную глыбу, - упереться в нее обеими ногами.

Роман "Ариадна" замечателен именно тем, что автор его спокойно и незыблемо стоит на вере в чудесную любовь, скрытую в глубинах русского духа. Читая этот роман, чувствуешь, как тоненькая, хрупкая ниточка, - нить Ариадны, протягивается в жуткую темноту. Роман говорит, - тайна в любви. Да, тайна в любви. Будет любовь, будет и вера, будет и Россия.

ГОЛУБОЙ ПЛАЩ (О театре)

Один большой знаток искусства и писатель сказал мне, что театр - не искусство, но лжеискусство, - развлечение, маргарин, и что, когда он видит у Гамлета огромные ступни ног и дрожащие ляжки, ему больно за Шекспира.

- Что такое искусство? - спросил я его.

- Охотно скажу: искусство есть такое идеальное изображение жизни, которое приводит человека в состояние напряженного желания идеального, то есть, - красоты, духовной чистоты и добра.

- Театр на вас так именно не действует?

- Нет.

- Я знал человека, лишенного слуха, он не любил музыки, и если бы был посмелее, то стал бы отрицать ее как искусство.

- Быть может, я лишен театрального чувства, - сказал он, - но считаю, что театр груб. Каждое из искусств, входящих в него, взятое в отдельности, действует сильнее и глубже.

- Да, согласен. В театр нельзя пойти затем, чтобы прослушать пьесу, или послушать декламатора, или посмотреть живописца. Театр - не литература, не декламация, не живопись. Все это лишь пособники. Театр есть массовое и совместное переживание Правды, появление в людях, наполняющих зрительный зал и сцену, единого, соборного чувства Правды.