Владимир Моисеев - Букашко

• Название: Букашко
• Автор: Владимир Моисеев
• Жанр: Альтернативная история

Альтернативный взгляд на историю Союза ССР 1933–1934 годов.

Буржуазный специалист Григорий поступает на службу в Кремль, где попадает в фантастические и смешные ситуации.

---

Через два дня мне опять позвонил товарищ А… Он уже был проинформирован о случившемся.

— Поздравляю, Григорий. Я не сомневался, что у тебя все получится. Уж я проконтролирую, чтобы и ты попал в списки на получение пилюлек. А то, сам знаешь, отвернешься буквально на минуту, а приходишь — уже вычеркнут. Злопыхателей, к сожалению, хватает. Это, понимаешь, дело политическое.

— Еще нет полной ясности, — попытался я вернуть его на землю. — С этими пилюльками надо разобраться и провести эксперименты, и только после того, как выясним…

— Все это я понимаю и полностью доверяю тебе. Знаю, ты сделаешь все, как надо. А я тоже не буду сидеть без дела. Я, Григорий, составляю "Памятку бессмертного". Без инструкции такое дело оставлять нельзя. Когда закончу, обязательно тебе покажу, может, подскажешь что-нибудь важное. А пока я придумал только два пункта. Во-первых, правом зачисления человека в ранг бессмертного должен обладать только Генеральный секретарь ЦК ВКП (б). Чтобы, значит, принцип единоначалия соблюдался. Во-вторых, попавшие в список, как люди, которые обязательно доживут до окончательного построения коммунизма, должны немедленно зачисляться на полное государственное обеспечение. Чтобы, значит, демократический централизм не пострадал. Как тебе?

— Здорово!

*

К концу недели стало окончательно ясно, что наши надежды на скорое достижение практического бессмертия не оправдались. И узнали мы об этом самым неожиданным образом, собака подвела: сначала она заговорила и попросилась записать ее в пограничные войска, после чего самым подлым образом сдохла!

Сообщил мне о промашке товарищ А..

— Пилюльки оказались не той системы, — сказал он. — Конкурирующая фирма воспитывала говорящих животных. А вы с Букашко не разобрались.

— Все попусту?

— Ну, так нельзя сказать, — задумчиво произнес товарищ А.. — Когда обо всем случившемся доложили товарищу Сталину, он поступил самым неожиданным образом. Уж тебе, Григорий, ни за что не догадаться!

— Почему же? Расстроился, надо полагать.

— А вот и нет! Хозяин приказал восстановить на сцене МХАТа постановку спектакля Михаила Булгакова "Дни Турбиных".

— Не вижу связи.

— Дело в том, что этот самый Булгаков в одном из своих рассказов подробно поведал о подопытной собаке, научившейся говорить и даже благодаря этому обретшей на время человеческий облик. Совпадение в нашем случае оказалось настолько поразительным, что Хозяин посчитал своим долгом поощрить прозорливого писателя.

— А тот в свою очередь верноподданнически сочинит еще что-нибудь искрометное, — с грустью сказал я. — Что-нибудь про то, как абсолютное зло, не встречающее сопротивления, позволяет себе быть иногда добрым… Или не быть…

Это же диалектика, — вспомнил я присказку товарища А… Только не почувствовал я радости за талантливого литератора. Ему на миг может показаться, что его умение писать, соединенное с правильно поставленной художественной задачей, способно породить политически выдержанное произведение, которое начальство воспримет с благожелательностью. Но тщетные надежды… Обостренное чутье художника заставит его сотворить абсолютно несъедобное для ЦК варево. Завсегдатаи Кремля увидят себя в зеркале, а это, как ни посмотри, не слишком аппетитное зрелище, и, вне всяких сомнений, изволят разгневаться. И чем больше литератор будет пытаться сказать своим покровителям приятное, тем сильнее они будут сердиться. Может быть, даже не захотят публиковать текст.

*

До чего же мне надоело изображать из себя говорящую подопытную собаку, готовую по первой команде исполнить любой приказ своих хозяев из ЦК. Не по-людски это. Я всегда пытался построить свою жизнь так, как делает это подавляющее большинство наших граждан — отделить работу от своего существования. Работа, мол, это одно, а существование — это совсем другое. Срубил деньжат с наименьшими душевными и физическими затратами и — трать их в свое удовольствие. Но у меня ничего не вышло. Я не в осуждение это говорю. Я и сам был бы рад научиться существовать в гармонии со сложившимися обстоятельствами. Но все попусту! Не получается у меня.

Последней каплей стал многочасовой разговор с академиком Богомольцем. Он пришел ко мне сам и предложил стать его подельщиком.

— Никому я до сих пор не предлагал стать моим компаньоном, — важно произнес академик, уставившись в пол. Он не мог смотреть мне прямо в глаза. У него не было опыта задушевных разговоров. — Но вам, Григорий Леонтьевич, я должен заявить без обиняков — хочу, чтобы вы работали вместе со мной.

— Что мы будем делать? Писать мемуары?

Богомолец поморщился.

— Нет, конечно… Наши мемуары стали бы самой большой антисоветской акцией, которую только возможно придумать. А потому не надо об этом и говорить. Мы слишком многое знаем… Кстати, советую, постарайтесь быстрее все забыть, память сейчас — самый главный ваш враг.

— И все-таки?

— Мы будем достигать практического бессмертия, как и обещали руководству партии.

— Неужели вы верите в эту ахинею?

— Я не сказал, что мы сделаем вождей бессмертными. От нас этого пока никто не требует. Заинтересованные люди из Кремля желают, чтобы мы организовали процесс достижения бессмертия. А процесс и успешное окончание процесса — вещи, согласитесь, принципиально разные.

— Движение — все, результат — ничто?

— Вот-вот… Мною разработан подробный план дальнейших мероприятий. Если вы согласитесь участвовать в его реализации, мы обязательно добьемся успеха.

— Что вы называете успехом? — поинтересовался я.

— Безбедное и безопасное существование, разумеется. В идеале мы сможем жить в свое удовольствие, не обращая внимания на капризы первых лиц в государстве и партии. Убежден, что достижение успеха в сформулированной таким образом задаче не менее значимо, чем полет из пушки на Луну у Жюля Верна или конструирование машины времени у Герберта Уэллса. Я открыл свои карты, поскольку хочу быть правильно понят. Окончательное решение за вами, Григорий Леонтьевич. Впрочем, ваше согласие сотрудничать со мной выглядит настолько естественным и оправданным, что я не ожидаю отказа.

Богомолец передал мне совершенно секретный документ, заботливо переплетенный в бархатный переплет. Я, не без трепета, открыл его и ознакомился с весьма примечательным текстом, автор которого, вне всякого сомнения, предстал сейчас передо мной, рассчитывая на полное мое понимание и содействие.

Это был удивительный по своему цинизму и наглости план целенаправленного одурачивания всех без исключения высокопоставленных особ Союза ССР, затеянный ради достижения личного благополучия. Впрочем, Богомолец проявил в этом сложном деле железную волю и ясное понимание цели. Не сомневаюсь, что он добьется своего и без моего участия. Пришлось признать, что он стал академиком абсолютно законно, в первую очередь потому, что был внимателен к душевным запросам своих именитых пациентов. Всем и каждому была известна их предрасположенность к беспробудному пьянству, распутству и безделью, но только академик Богомолец решился объявить именно такой образ жизни самым перспективным способом достижения бессмертия.

Я с удивлением посмотрел на своего собеседника.

— Батюшка, а как же еще достичь бессмертия, если не распутством и всякими недозволенными безобразиями? — довольно почмокивая губами, пояснил академик.

— А если я соглашусь на ваше предложение, мне тоже придется распутничать и безобразничать?

— Конечно… Уверяю, это трудно только в первый месяц, а потом вы и самими скучать будете без этих милых штучек. Человек ко всему привыкает, со всем смиряется…

Я с сомнением покачал головой, но продолжил ознакомление с предложенным планом работы. И следующий шаг Богомольца был по-настоящему блестящ. Правильно, кто же поверит в действенность лечения, если оно приятно и желанно? Нужен был контраст, и академик вновь показал себя большим знатоком человеческой психологии. Он решил сделать для кремлевских жителей обязательными ежедневные сеансы уротерапии. Отныне лица, признанные ЦК достойными бессмертия, должны были тщательно собирать собственную мочу, и выпивать ее перед сном.

— Это чтобы не нарушалась внутренняя энергетика тела-души, — пояснил мне академик.

— И я, значит, тоже должен буду попивать мочу? — спросил я, догадываясь, в общем-то, об ответе.

— Не чаще раза в неделю, но при всеобщем обозрении, — подтвердил он. — Только личным примером можно рассчитывать заразить энтузиазмом таких занятых людей.

— Чудесный план, — признал я.

— Предвижу появление в Кремле "черного рынка мочи", — с блаженной улыбкой проговорил Богомолец. — Каждому же захочется глотнуть мочи непосредственного начальника вместо своей, привычной! Большие деньги можно будет сделать буквально на пустом месте. А уж как сфера влияния наша расширится, и словами не передать! Все захотят нашими друзьями стать! И Сталин, и Киров, и прочие… А там, смотришь, и иностранцы начнут приобщаться. Президенты, диктаторы, короли и принцы! Обещаю вам, Григорий Леонтьевич, что нам с вами будет очень весело.