Владимир Моисеев - Букашко

• Название: Букашко
• Автор: Владимир Моисеев
• Жанр: Альтернативная история

Альтернативный взгляд на историю Союза ССР 1933–1934 годов.

Буржуазный специалист Григорий поступает на службу в Кремль, где попадает в фантастические и смешные ситуации.

---

Первая реакция товарища А., когда он прослышал о моих контактах, была крайне неодобрительной. Всем своим видом он показывал, что удивлен и раздосадован, даже с укоризной покачал головой, но запрещать работу в этом направлении не стал.

— Этими людьми все равно надо кому-то заниматься, — сказал он. — И если тебе так хочется, — пожалуйста, работай. А что им говорить, ты и сам знаешь, что я тебя буду учить.

Я и раньше замечал, что начальники редко возражают против того, чтобы работник брал на себя повышенные обязательства или дополнительные служебные функции. Они поставлены на руководящий пост, чтобы не допускать обратного, сознательного пренебрежения подчиненным своими обязанностями, сама по себе работа их волнует гораздо меньше.

Теперь меня часто навещали интересные увлеченные люди. Один полуглухой старичок притащил макет снаряда для салюта и обещал с помощью своего изобретения покорить мировое космическое пространство. Запомнился еще народный академик, вознамерившийся накормить картошкой со своего приусадебного участка всю страну. И, черт побери, с этими людьми было приятно иметь дело. Поразительная все-таки штука — природа, как бы ни складывались обстоятельства, всегда находятся люди, ставящие обретенный ими смысл жизни выше чувства выгоды, а зачастую и выше инстинкта самосохранения.

Можно считать, что неподдельный интерес, проявленный к этим людям, стал моей третьей ошибкой. Я перечисляю свои ошибки вовсе не для того, чтобы нагнетать напряжение в своих записках, как бы намекая на ужасы, ожидающие читателей. Нет, все гораздо прозаичнее — мои промахи привели к тому, что я, вопреки желанию, был вовлечен в странные события, потребовавшие от меня массу времени и сил, которые я был вынужден урвать от своей работы над монографией о диких муравьях. Ничего более существенного за моими словами не скрывается.

*

Во вторник меня неожиданно вызвал товарищ А… Его бледное скорбное лицо (вообще-то он довольно часто улыбался и был, видимо, от природы легко возбудим, но на этот раз на его печальном лице явственно проступала грусть и озабоченность) говорило о том, что разговор будет непрост и абсолютно секретен.

— Послушай, Григорий, — сказал товарищ А., голос его едва заметно дрожал. — Хочу с тобой посоветоваться…

— Слушаю вас…, — ответил я.

— Нельзя отрицать, что благодаря ряду довольно редких качеств, тебе удалось доказать свою исключительную полезность для нашего дела. На твоей карьере это никак не скажется, сам знаешь. Но кой-какие положительные изменения в твоей жизни произойдут. Не подумай только, что тебе удалось стать незаменимым. Это было бы слишком самонадеянно. Но… ты полезен. Мне поручили сообщить тебе это. Цени внимание, оказанное тебе, и старайся.

— Мне кажется, что я справляюсь со своей работой.

— Без сомнения. Хочу подчеркнуть, что старательность всегда приводит к успеху. С сегодняшнего дня рамки твоих служебных обязанностей будут значительно расширены.

— Я готов к этому.

Товарищ А. нахмурился.

— Не знаю, как и сказать. Я получил задание особой важности и хочу с честью выполнить его. Но мне понадобится твоя помощь. Материализм, диалектика, наука — ты же в этом разбираешься?

— Ну… в определенной степени.

— А знаком ли ты с теософией, оккультизмом и мистикой?

— Ну… в определенной степени.

— Придется подучиться… Задачка, которую мы должны решить, необычна. Даже не представляю, что тебе может понадобиться для ее решения! В последнее время среди сотрудников пошли разговоры о том, что в коридорах Кремля стал, якобы, встречаться дух великого сына партии Феликса Эдмундовича Дзержинского, предлагающий всем подряд котлетки из кремлевской столовой. Нашлись вражьи души, которые заявляют, что это неспроста, будто бы нашего героя революции отравили и отравили именно такими котлетами. А теперь он ищет своего убийцу. Мы… мы должны разобраться в этой истории.

— А как же, обязательно разберемся, — сказал я, задумчиво перелистывая энциклопедический словарь.

*

Неделя прошла относительно спокойно. Я буквально со смеху помирал, когда пытался представить себе, как буду докладывать товарищу А. об обитающем в коридорах Кремля духе Феликса Эдмундовича Дзержинского. Надо было подобрать наукообразные слова, не оставляющие сомнения в существовании такого духа, но при этом не затрагивающие основ диалектического материализма. И проследить за тем, чтобы товарищ А. не смог догадаться, что я издеваюсь над ним. Впрочем, повадки диких муравьев меня интересовали значительно сильнее, чем возможные умозаключения начальства.

Подготовиться, как следует, к предстоящему объяснению я так и не успел. Вызов застал меня за работой над главой о цветовом видении мира дикими муравьями. Оказывается, они создали свою муравьиную живопись, настоящее самобытное искусство… Говорить об этом я могу часами, но, к сожалению, мои записки посвящены совсем другим проблемам.

На этот раз товарищ А. был неласков.

— Молчи и слушай, — вскричал он, едва завидев меня. — Мы, конечно, не такие умники, каким ты себя считаешь, но тоже кое-что можем. А вот тебе здорово не повезло. Выписали мы из Америки ихнего знаменитого психоаналитика. И что же — он сразу указал на тебя, как на чуждого для нашего дела человека. Утверждает, что ты скрытая контра.

— Да разве можно верить этому американскому костоправу? ─ нашелся я. ─ Откуда у американского психоаналитика классовое чутье? Нет и не может быть у него классового чутья.

— Опять умничаешь… Мы академиев не кончали, но разоблачать гадов научились. Он же с нами работать сначала не хотел. Вы, говорит, нарушаете, так называемые, права человека. А мы ему — хотим, мол, наладить работу по-настоящему, по-фирменному, чтобы, значит, производительность труда выросла и затраты на управление снизились. Слова, конечно, гадские, буржуйские, но загорелся он просто неприлично. Ох, и охочи они, буржуазные прихвостни, до научных методов управления. Горячо взялся за дело. Вот и раскопал тебя. Говорит, что ты — не подходящий человек для нашего дела, слишком умный. Мы ему свое. Как же так, Корольков преданный нашему делу работник и рекомендации у него лучше не придумаешь, и Семен Михайлович Буденный про его батьку мно-о-го чего рассказывает. А американец гнет свое: коэффициент у него, у тебя, стало быть, отрицательный, не подходит.

Стою, молчу. Жду продолжения.

— Что же нам с тобой делать, Григорий Леонтьевич?

— А что делать? Дайте мне ответственное задание — и я справлюсь, не подведу, сами увидите.

— Задание ему! Вот ведь какой быстрый. А проверить тебя бы надо.

— Я готов.

— А мы уже… Про папашку твоего справки навели.

— У Семена Михайловича?

— А зачем нам Семен Михайлович… Этот придурок, что угодно расскажет, только чтобы о своем героическом прошлом напомнить. Не такое оно у него уж и героическое, если разобраться, вот и хватается наш Семен Михайлович за любые сказки, только бы героем прослыть. А про папашку твоего мы справились в архиве. И фотку, где он вместе с Семеном Михайловичем изображен, отыскали. Только мертвый он оказался, лежал среди белых офицеров… А Буденный рядом стоял, осматривал диспозицию…

Нет, зря я большевиков ругаю все время, когда захотят, они очень даже могут и демонстрируют при этом прямо-таки бульдожью хватку. Но, на мой взгляд, разговор получился какой-то незаконченный, совершенно непонятно было, что последует дальше. И самое удивительное, что начал его товарищ А., а не следователь-чекист.

— Надеюсь, ты теперь понимаешь, что мне известно о тебе все, белогвардейский гад, капитанский сынок…

Товарищ А., как мне представляется, очень странный человек.

*

Я пришел домой несколько озадаченный. Елена сразу же почувствовала неладное. Наверное, я был рассеян или шутил слишком ехидно и беспринципно. А может, она заметила, что на этот раз я не отказался от пайка. В последнее время это случалось крайне редко.

— У тебя неприятности?

Я отрицательно покачал головой.

— Значит, неприятности у нас?

Я поцеловал ее и нежно погладил по щеке. Мне показалось безнравственным скрывать от нее правду. Что ни говори, а она была права, неприятности были у нас. Если я буду репрессирован, ее, естественно, в покое не оставят. Я постарался быть честным.

— Не могу сказать, что неприятности — обычный психоз партработников. Товарищ А. раскопал информацию о моем отце — белом офицере. И теперь корчится в сомнениях, не знает, что делать дальше.

— Ты не боишься?

— А чего, собственно? Если бы они хотели, я бы давно валялся дохлым на заднем дворе в лопухах. Не думаю, что товарищ А. рискнет рассказать кому-нибудь о своем открытии. Очень хорошо известно, что подобные исследования в Союзе ССР крайне опасны, в первую очередь для самих исследователей. В этой стране никто не знает заранее, как дело повернется. Насобираешь компромата, а потом его против тебя самого и используют. Например, если я окажусь врагом трудового народа, то в первую очередь попадет самому товарищу А… Это ведь у него в секретарях-референтах ходил сынок белогвардейца.