Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

• Название: Риск.Молодинская битва.
• Автор: Геннадий Ананьев
• Жанр: Историческая проза

Новый исторический роман современного писателя Г. Ана­ньева посвящен событиям, происходившим на Руси в середине XVI века.

Центральное занимает описание знаменитой Молодинской битвы, когда в 1572 г . русская армия под руководством князя Михаила Воротынского разгромила вдвое превосходившее крымско-турецкое войско.

---

— А не замечал ли ты, Фролушка, что князь твой — двоедушник?

У Фрола челюсть отвисла. Как можно о таком даже подумать?!

Малюта Скуратов достает тем временем цареву жало­ванную грамоту и показывает ее Фролу.

— Читай. Дворянин Фрол Фролов. Потомственный. Гляди: печать и подпись царя саморучная. Так вот, либо ты с ней домой возвертаешься, либо… Ты сам с ним кур-душей вызывал по ночам.

Что такое пытка, Фрол видел своими глазами, а гра­мота царева — о ней давно он мечтал, с нетерпением ждал вот этой минуты, когда станет лицезреть ее. Тут, как говорится, без выбора — выбор.

— Частенько князь одиночествовал ночами, свечей велев принести побольше. Чадный дух исходил из две­ри…

— А не подглядел ли ты ненароком колдовские его действия?

— Не без того.

— Тогда так… Пиши. Я подсказывать стану.

Миновал третий день одиночного сидения князя Воро­тынского в сыром, полном зловонья подземелье, уже оконце-щель заметно стало темнеть, собирался узник, начинавший было свыкаться и с одиночеством, и со скуд­ной пищей, какую вносил ему молчун-стражник, запа­лить свечной огарок в ожидании ужина. Полностью по­ложился князь-воевода на волю Господа и почти смирил свой гнев на коварство царское. Однако сей вечер, увы, не стал похожим на два прошедших — за дверью послы­шались не вкрадчивые шаги стражника, а нахальные шаги нескольких человек, дверь распахнулась, и тут же резко прозвучал грубый приказ:

— Выходи! Сам государь желает допрос тебе чинить! Князя повели в пыточную. Он это сразу понял. Путь этот ему запомнился на всю жизнь. Здесь он проходил вме­сте с отцом и братом, по этому пути на руках несли они за­тем обмякшего отца, ставшего из могучего грузным.

«Господи, укрепи душу! Дай силы выдержать!»

И князь перекрестился, звякнув цепями.

В пыточной мало что изменилось. Стены, забрызган­ные многими слоями крови, стойкий запах окалины и паленого мяса, пылающий горн, только на сей раз в нем не было видно ни щипцов, ни прутьев, но огонь в очаге пылал необыкновенно жарко, пожирая добрую охапку дров. Одно новшество бросилось в глаза — неуклюжий массивный трон, поблескивающий не драгоценностями, а острыми иглами.

«Господи, укрепи душу!»

Спустя некоторое время отворилась боковая дверь, и в пыточную вошел царь. Один. Без сопровождающих. Па­лачи склонились в низком поклоне, поклонился царю и князь Воротынский.

— Ишь ты, кланяется. Это я пришел к тебе с низким поклоном. Ты трона пожелал? Садись. Изготовлен спе­циально для тебя.

Крепкорукие палачи подхватили князя и с силой плюхнули его на трон — десятки острых игл впились в тело, помутив разум, а царь Иван Васильевич встал пе­ред князем на колени, затем опустил голову до самогг грязного пола.

— Повелевай, царь-государь всей России, рабу твое­му…

Гневом вспыхнуло лицо князя. Боли от охватившего его возмущения он уже не чувствовал. Ответствовал резко:

—  Да, род наш древний! Ты прав, государь. И ты, и я — Владимировичи, Но Бог судил не нам, ветви Михаила Черниговского, а вам, Калитичам, царствовать, а Воро­тынским служить вам. Дед мой, отец мой и я — предан­но вам служили. Не за здорово живешь отец мой носил титул ближнего слуги царского, и ты мне жаловал такой же чин за то, что я Казань положил к твоим ногам!

—  Казань я взял! — гневно крикнул царь, поднимаясь с колен и с вызовом глядя на слишком разговорившегося раба. — Я взял!

—  Ее взяла рать по замыслу, который предложен был мною, Адашевым и Шереметевым. Ты въехал в уже по­коренный город и в благодарность за то пожаловал меня высшим чином!

—  Да, я жаловал тебя, не ведая о твоем двоедушии, о колдовской твоей сущности!

—  Род наш, государь, всегда служил ревностно Богу, царю и отечеству, а не дьяволу. В скорби сердечной мы прибегали и прибегаем к алтарю Господа, а не к дьяволь­скому!

—  Твой слуга слышал, как ты благодарил Бога за то, что льется кровь ратников-христиан, а полки, которые я тебе вручил, бегут. Он видел, как ты вызывал курдушей и повелевал им сеять страх и робость у православных, ярость и злобу у воронья сарацинского!

—  Я имел подозрение, что Фрол Фролов не честен со мной, но не думал, что может до такого оговора дойти.

—  Не оговор. Казаки и немцы-витязи не понуждали ли тебя к действию? Не ты ли оставил гуляй-город, уве­домив прежде об этом Девлетку, послав к нему своего боярина?! Если бы не упорствовали в гуляй-городе мои на­емники, если бы князь Андрей Хованский не устоял про­тив твоих колдовских чар и не повел бы свой полк на по­мощь отважным защитникам крепости, твой коварный замысел был бы исполнен: как баранов порезали бы пра­вославных ратников неверные, а ты с Дев леткой вошел бы в Кремль, чтобы занять мой трон!

— Осведомись, государь, у князя Хованского. Ему од­ному из воевод поведал я о своем замысле еще у Коломны.

— Осведомлялся. Не знает он ни о каком твоем замысле!

Выходит, воевода-опричник сдержал клятву, как обе­щал, и даже когда пристало время все рассказать, про­молчал. Быть может, смалодушничал, понимая намере­ние царя и боясь оказаться в опале? Не исключено, что к душе пришлась и слава первейшего в разгроме крымцев и в спасении России.

Бог и потомки ему судья.

Но вполне возможно иное: самовластец и не пытался выяснить истину в личном с князем Андреем разговоре, честил его, жаловал, чинил, основываясь лишь на своих интересах и слушая лишь облепивших трон нечестивцев. Случись душевная беседа царя и князя-опричника, впол­не возможно, не утаил бы тот истины. Восстать же про­тив величания царского не решился.

Мало, очень мало таких людей, кто истину ставит вы­ше своего благополучия, а тем более — жизни.

— Господи! Укрепи душу! Дай силы!

— Не кощунствуй! Огнем душу твою бесовскую очи­щу, тогда, возможно, примет тебя Господь Бог!

Палачи — а у них все было заранее обговорено — вы­гребли кучу углей, разровняли их на полу (толстый слой запекшейся крови зачадил, сразу же наполнив пыточ­ную душным смрадом) и, схватив князя Воротынского, распяли его на углях.

— Ну, как? Очищается душа от дьявольщины?

— Верного слугу изводишь, государь, — через силу выдавливал слова князь Воротынский, — а недостойных клеветников жалуешь!

— Двоедушник! — выкрикнул Иван Васильевич и принялся подгребать под бока князю откатившиеся в сторону угли. Князь глухо простонал, сознание его пому­тилось, он уже не понимал, о чем спрашивает его царь, что исступленно выкрикивает. И лишь несколько раз по­вторенное «клятвопреступник! клятвопреступник!! клятвопреступник!!!» дошло до его разума. Обида от не­заслуженного оскорбления чести княжеской пересилила дикую боль.

— Я присягал тебе и не отступал… Я верил тебе… Тво­ей клятве на Арском поле… У тафтяной церкви… Перед Богом… При людях вселенских на Красной площади… митрополиту клялся… быть отцом добрым… судьей пра­ведным… На всю жизнь… Ты отступил от клятвы… Чес­тишь недостойных… Казнишь честных… кто живота не жалеет во славу отечества… И твою, царь… Господь Бог спросит с тебя…

— Ты пугаешь меня, раб! Ты грозишь карой Господа! На тебе! На!

Посохом своим Иван Васильевич стал истово подсовы­вать под бока князя угли. Пеной вспучился перекошен­ный от злобы рот царев.

Ведал, что творил самодержец всей России, не под бо­ка честного воеводы подпихивал он пышущие жаром уг­ли, но под славу и могущество великой державы. И под свой трон. Иван Васильевич, конечно же, не был глуп­цом и, скорее всего, не мог противиться злой воле рока. Он изменил России.

Больше ни слова не промолвил князь Михаил Ивано­вич Воротынский. Лишь скрежетал зубами, сдерживая стон.

Не так ли сдерживала стон, сцепив зубы, Россия, когда отощавшие гольштинские и ангальтцербтские князьки, эксплуатируя фамилию Романовы, гнули русский люд до земли, а недовольных загоняли в ко­нюшни и секли до смерти; когда строили на костях на­рода многотерпимого дворцы себе и благополучие Ев­ропы, а если становилось невмоготу мужикам российским и брались они за топоры, уничтожали восставших беспощадно, изуверски. Не так ли сцепила зубы Рос­сия, потерявшая в борьбе с вандалами лучших своих сынов, под игом так называемых марксистов-ленин­цев, газами травивших хлебопашцев, гнавших их, как скот, в товарных эшелонах в Сибирь и на Север на вер­ную смерть лишь только за то, что не согласны были они отдавать потом и кровью возделанные клочки зем­ли в иезуитскую народную собственность; не так ли сдерживает стон россиянин и теперь, понимая вполне, что у державного руля скучившиеся вожи взяли не тот стриг, по которому можно достигнуть берегов кисель­ных и рек молочных, а привели Россию к самой пропа­сти. И мысли нынче Великого Народа Великой Держа­вы не о славе и могуществе страны, но о собственном выживании.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ