Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

• Название: Риск.Молодинская битва.
• Автор: Геннадий Ананьев
• Жанр: Историческая проза

Новый исторический роман современного писателя Г. Ана­ньева посвящен событиям, происходившим на Руси в середине XVI века.

Центральное занимает описание знаменитой Молодинской битвы, когда в 1572 г . русская армия под руководством князя Михаила Воротынского разгромила вдвое превосходившее крымско-турецкое войско.

---

— Хочу говорить с послом московским и воеводой!

Разговор — не стрелы и не дроб рушниц. Может, что путное из переговоров получится? Василий Юрьев и Федор Карпов поднялись на звонницу надвратной церкви, служившую одновременно сторожевую и оборонитель­ную службу.

— Сказывай, чего ради конники обложили палаты мои?! — спросил воевода подъехавшего к воротам посла крымского хана. — И почему ты предлагаешь перегово­ры?! Ты — такой же посол, как и посол царя всероссий­ского Василия Ивановича! Не гоже нам перед тобой шап­ки ломать.

— Волей Аллаха все изменилось, воевода, — отвечал новоиспеченный казанский вельможа. — Шах-Али от­рекся от престола. Ханом и царем казанским стал Сагиб-Гирей, а я у него — ширни. Вот почему от имени моего повелителя, брата могущественного Мухаммед-Гирея, который завтра тоже прибудет в Казань, я предлагаю те­бе сдаться на волю Сагиб-Гирея, да продлятся годы слав­ной его жизни.

— На волю хана, говоришь? Ишь ты, губа не дура.

— Воля его такова: ты будешь отпущен вместе с Шахом-Али к своему государю, рабу Мухаммед-Гирея кня­зю Василию со словом Сагиб-Гирея. Со словом мира. По­сол московский остается. Он поедет к вашему князю с по­слами Сагиб-Гирея. Все твои ратники и слуги останутся

живы, но тоже станут заложниками.

— А как купцы и их челядь? Людишки как?

— Сагиб-Гирей не данник твоего господина и не наме­рен охранять от гнева правоверных ни купцов, ни других гяуров. Они отданы на волю правоверных, да поступят они по воле Аллаха, предопределяющего судьбу всего живого на земле.

Чем мог он, воевода, помочь несчастным? Не разгля­дел прежде заговора, оттого и гибнут православные. Грех за их смерть на нем да на после московском, Василии Юрьеве. Значит, по чести если, смертную чашу и им на­добно испить. Хотел воевода Карпов бросить дерзкое сло­во в лицо самодовольного басурманина, но сдержался, ибо посчитал, что не в праве решать судьбу всех едино­лично. Ответил, поразмыслив:

— Погоди ответа. Совет решит, принять твое предло­жение или отвергнуть.

Сам воевода настроен был стоять насмерть. Погибнуть со славою, а не в бесчестье. Дружинники его, каких он пригласил на совет, поддерживали воеводу, но, как ни упрямились, победило мнение Василия Юрьева. Посла царева.

— Мертвые не имут сраму, вы правы, но мы — слуги го­сударевы, и наша жизнь принадлежит ему. Наши письма царю Василию Ивановичу коварные татары перехватили, и он не ведает, что творится здесь. Ради того чтобы Федор Карпов доставил в Москву весть о гибели нашей, нужно согласиться даже на бесчестную смерть. Даже жестокую. И еще одно хочу сказать: Сагиб-Гирей намерен письмо ца­рю нашему послать с воеводой. Миру, как говорит его со­ветник, станет просить. Если это действительно так?

— Иль татарам верить можно? Только разоружись, они тут же…

— Верно. Слово их не стоит и полушки88 . Мы знаем это хорошо. Если не согласимся этот крест на себя взять — ни царь, ни православный русский люд не простят нам. Грешно нам думать только о себе, о своей славе.

Вот так он повернул. Именем царя всей России при­звал принять милость коварных басурман. Нехотя, но со­гласились и воевода, и дружинники.

И, так получилось, зря. Лучше бы погибли в неравном бою.

Воеводу, правда, отпустили вместе с Шахом-Али и его женами, посла заточили в зиндон89 , а ратниками набили, как бочку селедкой, дырявый амбар, не выпускали из не­го даже по нужде, да и кормить, похоже, не собирались. Когда же пленники высказали недовольство, их обвини­ли в мятеже и изрубили, словно капусту.

Не принесла пользы и весть воеводы царю Василию Ивановичу. Не только потому, что слишком запоздала, но и оттого, что была ложной. Успокаивающей.

Впрочем, до встречи Федора Карпова с царем Васили­ем Ивановичем было еще далеко.

Ночью, чтобы не нашлись в городе сочувствующие и не устроили бы беспорядки, выдворил Сагиб-Гирей за ворота отрекшегося от ханства Шаха-Али, а также его жен и вое­воду московского в придачу. Не дали им ни одной вьючной лошади, ни одной повозки. Верховых коней тоже не выде­лили. Лишь в насмешку подвели Шаху-Али дохлую кля­чу с обтрепанной сбруей. С издевкой пояснили:

— Вот твой аргамак90 . Чингисиду недостойно идти пешком. — И добавили: — Если до рассвета вас будет видно со стен казанских, Сагиб-Гирей не убежден, что вы останетесь живы.

Теперь только дошло до Шаха-Али, отчего Сагиб-Ги­рей отпускал с ним и его жен. С ними особенно не поспе­шишь, а лошадь одна. Но хочешь или нет, а бежать нуж­но, чтобы науськанная Сагиб-Гиреем толпа не настигла их и не расправилась со всеми.

Успели к рассвету они пересечь Арское поле и укрыть­ся в лесу от недоброго глаза. Женщины, изнеженные, привыкшие к безделью, пересилили себя. Стонали. При­читали, но бежали. Лишь в лесу повалились на траву.

Передохнув, поплелись вниз по течению, где, как ут­верждал воевода Карпов, на правом берегу есть землянки русских рыбаков. Как, однако же, перебраться на тот бе­рег, ни Шах-Али, ни сам Карпов не знали. Они шли, на­деясь на удачу или на свою смекалку.

Шло и время. Солнце поднялось высоко. Пора бы сде­лать привал и подкрепиться, но разве кто из них подумал о том, чтобы припасти еду. Они давно отвыкли от мело­чей жизни. Им все по любому их желанию подносили. У них даже и мысли не было, что вдруг останутся они без еды. Только воевода прихватил заплечный мешок, куда уложил нужные в походе вещи: топорик, огниво, каза­нок, ложку, добавив ко всему хлеб и копченую баранину.

Только велик ли припас для нескольких проголодав­шихся ртов? Управились, даже не заморив червячка. Сил все же прибавилось, и они бодрей зашагали по про­селку. Теперь им оставалось одно: огоревать версты, а двум мужчинам думать и о переправе. Чем дальше от Ку-печеского острова, тем Волга шире, не переплывешь в по­ка еще студеной воде.

К ночи ближе развели костер, найдя в стороне от лес­ной дороги уютную поляну. Воевода натаскал побольше сухого валежника, чтобы хватило на всю ночь, устрои­лись все в кружок вокруг ласкового тепла и, расслабив­шись в дреме, поворачивали к огню то один, то другой иззябший бок, то спину. Увы, блаженство это длилось недолго. В отблесках огня начали вспыхивать глаза-угольки каких-то зверюшек, совсем близко завыли го­лодные волки, наводя ужас на женщин, которые прижа­лись робкими овцами друг к другу, забыв о ревности и соперничестве за право быть любимой женой, и воскли­цали:

— О! Аллах!

Конягу воевода держал тоже у костра. От греха по­дальше.

То подремывая, то вновь съеживаясь от страха, жен­щины ждали рассвета с великой жадностью, а мужчины, желающие им хоть чем-то помочь, делали единственно возможное: подбрасывали сухой валежник в костер, что­бы горел он поярче, чтобы не посмели сунуться к нему волки. А ночь как будто назло тянулась и тянулась.

И все же подошло положенное время рассвета, страхи отступили. Карпов примостил на рогульках чугунок, вскипятили воду и пили ее вместо завтрака все из одной-единственной кружки.

Сытости, конечно, никакой, но теплота по телу разли­лась, и животы не подтягивало к пояснице. Даже прият­ность ощущалась.

До переправы, если идти нормальным шагом, — всего полдня пути; но женщины все — частошажные (выбира­ли для гарема, а не для лесных буерачных дорог), оттого только к вечеру вышли на берег Волги, к намеченному им месту. Карпов, приложив козырьком ко лбу ладонь, принялся вглядываться в противоположный берег. Дол­го глядел, внимательно. Увидел наконец дымок. Значи­тельно ниже по течению. Остался доволен.

— Самый раз вышли. Соорудим плот, и пока совсем не стемнело махну я на ту сторону с Божьей помощью!

Подволокли с трудом четыре сухостойные лесины к берегу, обрубив лишние ветки, связали бревна платками шелковыми, причудливой красоты, выстрогал Карпов весло увесистое, тут и сумерки подкрались. Шах-Али просит воеводу:

—Повремени с переправой. До ночи обратно не вер­нешься, а как мне одному здесь?

—Я огниво оставлю. Топор тоже. А то давай, царь, ко­стер помогу развести, а уж потом погребу.

—Как бы ночью волки не напали?

—А-а-а, — понимающе протянул воевода Карпов и со­гласился после небольшого раздумья: — Ночь больше, ночь меньше — много ли убытку. Давай, царь, дрова на ночной костер заготавливать. Горячей водицы изопьем, глядишь, не ссохнутся животы до утра.

Но если даже ссохнутся, что предпринять? Еще не время из седла похлебку варить. Тем более что завтра, Бог даст, перегребет воевода на тот берег и вернется на лодках. Возможно, догадается что-либо из съестного прихватить. У Шаха-Али в поясе запрятано кое-что из казны его, хватит на дорогу до российских пределов.

Ночь прошла так же, как и первая, в тревожной тем­ноте и страхе. Волки в это время года голодные, ничего не стоит им напасть на коня, а уж распалятся если от све­жей крови, то и костер их не остановит. А отбиваться чем? Один топорик. Правда, у Шаха-Али кинжал на по­ясе, да у Карпова нож засапожный, только этого мало, если стая войдет в раж.