Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.

• Название: Риск.Молодинская битва.
• Автор: Геннадий Ананьев
• Жанр: Историческая проза

Новый исторический роман современного писателя Г. Ана­ньева посвящен событиям, происходившим на Руси в середине XVI века.

Центральное занимает описание знаменитой Молодинской битвы, когда в 1572 г . русская армия под руководством князя Михаила Воротынского разгромила вдвое превосходившее крымско-турецкое войско.

---

— Нет, князь. Смены расписаны полюдно. У каждой — своя сторожа, обвыкать нужды нет, зато и землю служилые блюдут отменно, имея от нее сверх оклада царева знатный прибыток, и дозорят отменно. Я их предупредил: за неради­вость не то что на четырехнедельную смену возверну, но и двухмесячную определю. Бдят отменно, чего Бога гневить. Ни одна сакма за то время, пока ты при царе состоял, не по­гуляла без наказания. Погибло в сечах всего два стрельца, ранены дюжина казаков и двоих в плен татары заарканили. Крымцев же побили знатно, полон тоже велик.

Ну, что ж, раз польза видна, выходит — разумно все. И добро, и строгость. Люди — есть люди. К ним с одним до­бром нельзя, на них и окорот необходим. Одни поймут и оценят доброту, у других корысть победит, а корысть — зараза смертельная, расползается быстро, подминая под себя даже честных и нестяжательных.

Никифор, не ожидая ни одобрения, ни осуждения его действиям, продолжал:

— Одно дело тебе, князь, нужно бы сделать: царевым словом землю за служилыми закрепить. — И замолчал, опасаясь, как бы не вспыхнул князь, ибо он сам в уделе

своем волен поступать, как ему сподручно, только время нынче неустойчивое, сегодня удел твой, а завтра — Бог весть, что станется. А новая метла по-новому метет. Цар­ское жалование, выходит, надежней.

Князь Воротынский не одернул Никифора Двужила, он понял его, хотя и был уверен, что царь никак не может его, ближайшего слугу, опалить. В удел пожалован Одоев, стало быть, до живота. Впрочем, чем черт не шутит, пока Бог спит. В наследственности оставлена лишь треть Воротынска. Ответил:

— Далеко вперед заглядываешь, соломку загодя сте­лешь. Но, может, ты и прав. Раз есть сомнение, при пер­вой же встрече с государем попрошу у него жалованные грамоты. А тебе и сыну твоему боярство выговорю.

— Спасибо, конечно, но мне и без боярства за тобой, князь, лучше боярина живется. У сердца своего меня держишь. Надеюсь, и у сына моего сладится.

— Похоже, сладится.

Они подъезжали к очередной стороже, и разговор их поначалу смолк, а затем повернул в новое русло: ладно ли облюбовано место для крепостицы, не близко ли лес, откуда может неожиданно напасть враг, — князь оцени­вал сделанное Никифором придирчиво, но, как и на прежних сторожах, все здесь было устроено без изъяна.

Что ж, осталось побывать на двух последних сторо­жах, переночевать в городке воеводском или на погосте у головы стоялого, где сподручней окажется, и — домой. К княгине-ладе, к дочке своей улыбчивой, начинающей уже лопотать, хотя и непонятно, но звонко.

Не знал он, что доброе его настроение улетучится как пар, когда вернется он домой, где уже сутки ждет его го­нец из Серпухова от главного воеводы Окской рати. Весть сама по себе радостная, но звонкой пощечиной прозвучит она для Воротынского.

Гонец из тысяцких не вручил никакой отписки князю Михаилу, а сказал всего несколько слов:

— Девлет-Гирей не пойдет нынче. Неразбериха у него

между улусами.

Опередили, выходит, с вестью, хотя, казалось бы, он и на сей раз должен был бы первым узнать о новых планах крымского хана. Увы, что-то, значит, помешало Челим-беку.

«Мало одного Челимбека, чтобы и впредь впросак не попадать. Хоть и надежен он, но один. А один в поле — не воин».

На следующий день позвал Никифора Двужила с сы­ном Косьмой и Николку Селезня совет держать. Двужил сразу предложил:

— Пошли, князь, меня. С купеческим караваном. Ко­мар носа не подточит.

— Верю, — кивнул князь. — Исполнишь все ладно, только нельзя тебе. В сечах крымцы не раз с тобой меч к мечу сходились, а ну если кто узнает? Негоже. Купца смышленого поискать бы. Тайное ему и поручить.

Урок не из легких, но определился все же подходящий по всем статьям купец из молодых, рискованных и в то же время рассудительно-мудрых. Возил он свой товар уже к Перекопу и даже в Кафу проникал. В одном неурядица — в Астрахани он торг ведет. Лишь к осени воротится.

— К осени так к осени, — смирился Воротынский. — К тому времени товар ему приготовим да подарки Челим-беку: меха, серебро и золото.

Еще одна, можно сказать, дерзкая задумка родилась у князя Воротынского: сговориться с литовскими князья­ми-соседями, чтобы сообща стоять против крымцев, по­могая друг другу силой, но, главное, делясь вестями без утайки. Здесь, правда, хитрить не было нужды и подку­пать тоже, подготовили письма и разослал с ними вер­ных дружинников. Вроде посольств княжеских.

Он, конечно, понимал, что сверх своего берет, что сно­сится с иноземцами, что дело это Посольского приказа и самого царя, но оправдывал себя тем, что не к королю же он шлет послов, а к таким же князьям, как и он сам.

«Бог простит грехи невольные».

И еще он считал, что царь не узнает о его самовольстве, ибо надежны и Никифор Двужил с сыном, и Николка Се­лезень, пускать же к этим тайным делам он больше нико­го не намеревался. Даже духовного наставника. Так, ско­рее всего, и произошло бы, не случись непредвиденного.

Один за другим возвращались посланцы к литовским князьям с весьма уклончивыми ответами, но вот наконец привалила настоящая радость — князь Дмитрий Вишне-вецкий179 , каневский воевода, любимец днепровских казаков, корня, как и Воротынский, от Михаила Чернигов­ского, ответил, что готов бить крымцев под знаменами Ивана Васильевича. Ни рати, ни почестей он не просил, домогался лишь личного благословения российского ца­ря, обещая не только обороняться от татар, но и гулять с казаками по их улусам.

Что ж, семь бед — один ответ. Усадил писаря своего князь Михаил Воротынский за челобитную царю. Пови­нился за самовольство, ради надежности обороны его, го­сударя-самодержца, украин свершенное, приложил к своей челобитной ответ князя Вишневецкого, прося не отвергать услуги мужа мудрого, отважного и весьма ис­кушенного в ратном деле, и отпустил гонца в Москву, на­казав, чтобы лично царю передал.

Иван Васильевич обрадовался было столь приятной вести, велел готовить тайного посланца к князю Вишне-вецкому с благословением, а князя Михаила Воротын­ского намерился отблагодарить ласковым словом, про­стив ему самовольствр, но вмешался Малюта Скуратов-Вельский180 , который, расталкивая всех на своем пути, кого считал возможной помехой в достижении постав­ленной цели, стремительно подкрадывался к власти.

Началом его приближения к царю послужило его са­мовольство во время болезни Ивана Васильевича — он, наделив сам себя правом приводить к присяге царевичу Дмитрию Государев Двор и даже ратников царева полка, где ласковым словом, где угрозой принудил всех цело­вать крест на верность младенцу Дмитрию. Эта рети­вость, хотя и самовольная, не осталась без внимания ца­ря, и тот позвал Малюту Скуратова в свою комнату для уединенных бесед. Можно сказать, для тайных. Малюта превзошел себя: выложил все о происходившем не толь­ко в Государевом Дворе во время болезни его, царя-ба­тюшки, но и в трапезной. Многое не сошлось с тем, что докладывал ему думный дьяк Михайлов, и это весьма на­сторожило Ивана Васильевича. Однако Малюта Скура­тов рассказывал так искренне, так, похоже, правдиво, что царь поверил ему полностью.

А Малюта, понявший, что царь слушает его благос­клонно, окончательно осмелел.

— Тайный дьяк твоего, государь, сыска не за всеми князьями и боярами имеет свой глаз, а это — худо…

— А тебе откуда это известно?

— От верных тебе, государь, дворян.

— Ишь ты, ловкий ответ. Да и совет твой разумен. Те­бе его и исполнять. Отдаю под твою руку Сыскной при­каз.

Дух захватило от такого успеха. Ответил, низко по­клонившись:

— Обрел ты, государь, в моем лице самого преданного слугу.

Именно он, Малюта Скуратов, все более и более вхо­дивший в доверие к царю-самодержцу, посеял в его душе семена недоверия к князю Михаилу Воротынскому.

— Не крамольную, ли сеть плетет в Одоеве твой ближ­ний слуга, прикрываясь заботой об охране твоих, госу­дарь, украин?

— Какую сеть, если его усилиями князь Вишневецкий под мою руку намерился перейти. Великая польза от этого грядет!

— Не олух же князь Михаил, чтобы белыми нитками стежки стегать? Воля твоя, государь, а меня насторажи­вает, что Воротынский и Вишневецкий от одной ветви

древа Владимировичей, от Черниговской. С Даниловича­ми никогда они дружны не были, тебе это хорошо ведомо.

— Ты вот что… Заимей свой глаз в Одоеве. Да чтоб при самом князе. Приглядимся к нему повнимательней. Ру­бить сплеча повременим.

— Я думал об этом. Надежней надежного — Фрол Фролов, стремянный князя, при тебе в пути на богомолье оставленный.

— Зело расторопный. Намерен я дворянство ему по­жаловать.

— В твоей это воле, государь, но, думаю, лучше бы по­временить. Зацепка хорошая у меня в руках будет.

— Ладно. Поступай по своему разумению.

Спустя несколько месяцев Малюта Скуратов торжест­вовал.