Павел Стовбчатый - Сцены из лагероной жизни

• Название: Сцены из лагероной жизни
• Автор: Павел Стовбчатый
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1999
• ISBN: 5-7805-0478-4

Эта книга не плод авторской фантазии. Всё написанное в ней правда.

«Страшно ли мне выходить на свободу после восемнадцати лет заключения, привык ли я к тюрьме? Мне — страшно. Страшно, потому что скоро предстоит вливаться в Мир Зла…»

«Да, я привык к койке, бараку, убогости, горю, нужде, наблюдению, равенству и неравенству одновременно. Отсутствие женщины, невозможность любви (просто чувства), самовыражения, общения были самыми тяжёлыми и мучительными…»

«Портит ли тюрьма? И да и нет. Если мечтаешь иметь, кайфовать, жить только за счёт других — портит. Если хочешь обрести себя, найти смысл жизни, тогда — нет…»

Павел Стовбчатый

---

Подыграв по низам денежек, он снова решил взять реванш. Самолюбие старого картежника никак не давало ему покоя. Дяде Коле исполнилось пятьдесят шесть лет, и его можно было понять…

В полчетвертого утра, когда Санька имел уже четырнадцать партий по двадцать пять рублей, в секцию галопом влетел атасник и крикнул: «Менты! Несутся прямо сюда, сдали, видать!»

Санька мгновенно собрал карты, завернул их в полотенце, на котором играли, и что есть силы швырнул в дальний угол под шконку, метров за девять от себя.

«Ну всё! Устряпался на шесть месяцев, идиот! Раз бегут, значит, „сдали“, факт!» — Десяток мыслей промелькнуло в Санькиной голове, он вылетел в коридор и на секунду замешкался. Куда?!

В бараке было всего четыре секции, но одна из самых маленьких принадлежала обиженным, лагерным «девочкам». Они жили там отдельной республикой, и по законам лагеря мужики имели право только разговаривать с ними и «общаться», ничего более.

Внезапная мысль осенила Саньку, но он внутренне содрогнулся от нее… «А, куда выведет, — подумал он, — выхода так и так нет». Рванув на себя дверь, Санька вбежал в «девичью», мгновенно отыскал в полумраке свободную койку и, сбросив тапки, нырнул под одеяло.

Два прапорщика и ДПНК уже протопали по коридору и ворвались в секцию, где всего две минуты назад играл Санька.

«Да, значит, в натуре сдали, и сдали в цвет! Случайностей у ментов не бывает…» — Санька понял, что его уже ничего не спасет, только зря опозорится с этой чертовой «девичьей»… А он уже сбросил куртку и брюки и остался в спортивном трико.

«Вот бес, разделся и лег в „петушиную“ койку!» — злился он на себя, предчувствуя, что его меры ничего не дадут. Когда надо, менты переворачивают все вверх дном, невзирая на время, а выход из барака всегда перекрыт…

«Может, успею выскочить? Они, видно, в тех секциях. Пока то да се… Скажу, заходил „даму“ позвать, ну и попался…» — Санька снова вскочил и начал в лихорадочной спешке одеваться, поглядывая на спящих «дам». Как раз в этот момент в коридоре снова послышался топот. Дверь распахнулась.

ДПНК с фонариком в руках шагал первым, он светил в проходы между шконками и нет-нет смотрел на бирки, висевшие на каждой кровати…

Заметив стоящего человека, он присветил на него и изумленно воскликнул:

— Ли-и-пкин?! А ты что здесь делаешь, дорогой?! Ты почему здесь и куда это на ночь собрался? — Дежурный никак не мог сообразить, что к чему, а Санька почти прикусил губу от досады. По голосу и вопросам дежурного он моментально понял, что дал страшного маху. «Господи! Они же случайно нырнули с обходом, случайно! Никакой „сдачи“! Теперь сто процентов посадят за то, что находился в чужом отряде ночью! Какой я бык, что же делать?!»

Выхода, казалось, не было, но Санька решил играть до конца.

— А вы с понтом не знаете, что я здесь делаю… — обиженно промычал он и, скорчив рожу, опустил голову вниз. — В уборную иду, куда ещё…

— Я тебя спрашиваю, как ты вообще здесь оказался, а не про уборную! — повысил голос ДПНК, так ничего и не поняв.

— Да всё уже, всё!.. Отыгрался я, начальник, радуйтесь! Вы давно жаждали загнать меня в «петушатник», что, нет? Ну вот я и на месте, дома!.. — Санька снова опустил голову и замолчал, как настоящий «обиженный». «Скушает лапшу или нет?»

Дежурный не поверил собственным ушам и все смотрел, все вглядывался в некогда козырного арестанта.

— Вот это но-овость! — наконец произнес он и взялся рукой за козырек. — Ну ты даешь, Липкин, ну даешь! А я и не знал, честно говоря, да… Вот жизнь блатная, а?! — Ему стало весело, и он даже рассмеялся. — Ничего, от этого еще никто не умирал, Липкин, живут и здесь, может, оно и к лучшему, кто знает… Поблатовал и хорош, может, сидеть больше не будешь. Я таких мно-ого видел, ничего… А вообще-то вы все одинаковы, — махнул, он рукой, — в зоне масти, а там напасти… Ну не расстраивайся особо, поможем… — Он повернулся к прапорщикам и вместе с ними пошёл на выход.

Санька стоял как вкопанный на месте и не решался ступить шагу. Ему казалось, что они сейчас спохватятся и вернутся за ним. Случилось невероятное: менты поверили картежнику на слово и не стали ничего проверять! Смех и гордость потихоньку распирали его грудь. «На такую мякину, на такую мякину!!!» Конечно, ДПНК ни за что не простит ему такого фокуса, так или иначе посадит за другое, но пусть неделя да на воле!..

* * *

На следующий день буквально вся зона ржала, пересказывая услышанное и добавляя в ночной прикол все новые и новые детали. Один Санька не ликовал. Он уже собирал мешок и утрясал свои дела перед долгим «плаванием»… Такова жизнь.

«А где их взять?»

Группу очередных отказчиков от работы, человек двадцать пять, еле втиснулись в помещение, заводят в кабинет начальника колонии. Все средства и методы к ним уже применялись: угрозы и постановления на лишение ларька, передач и свиданий, побои — ничего не помогает. Они упорно не желают выходить на лесо-биржу. Сейчас начальник сам решит, кому сколько суток, а кому БУР.

Причины его не интересуют, все начальство отлично понимает, что почти ручной труд под открытым небом ужасно тяжел, даже невыносим, но что делать?.. Сверху давит свое начальство, и оно не пощадит, оно не видит вблизи смертей и травм, голода и самоубийств, оно тре-бу-ет государственный план.

Мороз тридцать — сорок градусов, с восьми утра до девяти вечера на бирже, голая пайка, пахота за двадцать — сорок рублей, а часто и даром. Целый месяц бригада работала, но план не выполнила: премии нет, заработка нет, почти все уходит хозяину за питание и обязательные пятьдесят процентов государству. Работай дальше!

«Лучше уж сидеть в ШИЗО, — рассуждали многие мужики. — Сломаешь хребет или ногу, никто о тебе и не вспомнит, копейки не дадут! На кого пахать-то?!»

Зимой в отказ оставалось очень много людей, сорок — шестьдесят человек каждый день волокли в железные клетки на улице, а потом по одному до пяти-шести вечера выдергивали в штаб, на разбор. Выдержать, причем не один раз, процедуру клеток, прежде чем попасть в ШИЗО, было не так легко, многие не выдерживали и шли пахать. Люди калечились и гибли, как мухи, особенно во время обледенения, когда снега еще нет, но прихватывает мороз, настоящий уральский мороз.

Десятки обледенелых пятиметровых баданов диаметром от восемнадцати до шестидесяти сантиметров, словно торпеды, с грохотом срывались с ниток транспортеров и неслись вниз с большой высоты прямо на людей и дальше, к реке.

Жуткое, непередаваемое зрелище, особенно когда тебе некуда спрятаться и ты совершенно бессилен высчитать полет бревна! Штабеля рушились и накрывали по два-три человека сразу, зекам отрывало ноги и руки, заматывало их в барабаны и цепи, ломало тазы и ключицы.

Из-за работы и теплого местечка между зеками шла настоящая рубка, и дело доходило до того, что убивать стали из-за мотора и лучшего леса. Трупы бросали в кузов железного МАЗа или, обмотав тросом, как бревна, везли на тракторе до зоны. Ночью гибло еще больше… План выжимался любой ценой, О технике безопасности в лагере заикаться было смешно, но мастера, инженеры по этой самой технике, а их присылали в зону тучами, никогда не забывали поднести зеку журнал по ТБ.

«Распишись, а то завтра прихлопнет сдуру, начнут таскать, объяснительные со всех брать… Сам понимаешь!.. А может, тебе инструкцию прочитать, а?» — «Да на хуя мне твоя инструкция, кто по инструкции работает здесь?»

Слушать их, конечно же, не имело смысла. Будешь соблюдать инструкции, выполнишь норму на двадцать процентов, хозяин завтра запрессует.

Каждый выживал как мог, слабые погибали либо опускались на самое дно и тихо сходили с ума.

— Ну что, граждане тунеядцы, отказчики и престуг ники!.. — будто персонаж из фильма «Операция „Ы“» спрашивает старший лейтенант Фомичев у сбившихся в кабинете отказчиков. Симпатичный, молодой, умный карьерист, начальник ИТК. Этот из новой плеяды ментов, с претензией на интеллигентность и прочее. Встает из-за стола, одергивает китель.

— Одни и те же лица, одни и те же!.. — Он внимательно всматривается в лицо каждого, как будто желая разгадать и проникнуть внутрь, а сам думает, что бы такое сказать. Говорить действительно нечего, да и что можно сказать тем, кто живет на грани и не лишен разве что воздуха?..

Но хозяин таки находит слова:

— Вроде неглупые люди, на стро-гом режиме… Все понимаете, не инвалиды…

— У меня третья группа, гражданин начальник! Я же вам говорил в прошлый раз… — Маленький мужичок лет пятидесяти в длинном грязном, засаленном бушлате неизвестно с чьего плеча пробивается вперед.

Это Глухой, из Калининграда. Он действительно очень плохо слышит и потому постоянно торчит в санчасти, откуда его прогоняют. Болезнь несерьезная, работать можно и глухим. Полудетский скулящий голосок, ангельское, стянутое, как у старушки, лицо, печальные глаза. Сущий одуванчик по виду. Ему дали десять лет за убийство врача — ещё одна причина, по которой его гонят из санчасти.