Юрий Гончаров - У черты

• Название: У черты
• Автор: Юрий Гончаров
• Жанр: О войне
• Год: 2004

«… И вот перед глазами Антона в грубо сколоченном из неструганых досок ящике – три или пять килограммов черных, обугленных, крошащихся костей, фарфоровые зубы, вправленные в челюсти на металлических штифтах, соединенные между собой для прочности металлическими стяжками, проволокой из сверхкрепкого, неизносимого тантала… Как охватить это разумом, своими чувствами земного, нормального человека, никогда не соприкасавшегося ни с чем подобным, как совместить воедино гигантскую масштабность злодеяний, моря пролитой крови, 55 миллионов уничтоженных человеческих жизней – и эти огненные оглодки из кострища, зажженного самыми ближайшими приспешниками фюрера, которые при всем своем старании все же так и не сумели выполнить его посмертную волю: не оставить от его тела ничего, чтобы даже малая пылинка не попала бы в руки его ненавистных врагов…

– Ну, нагляделись? – спросил шофер и стал закрывать ящики крышками.

Антон пошел от ящиков, от автофургона, как лунатик.

– Вы куда, товарищ сержант? Нам в другую сторону, вон туда! – остановили его солдаты, а один, видя, что Антон вроде бы не слышит, даже потянул его за рукав. …»

---

Одни из коробок, валявшихся вместе с гильзами возле окопа, были пусты, узкие крышки их откинуты, другие закупорены и тяжелы, от них исходили запахи кала и мочи. Днем, когда вылезти из окопа по нужде было опасно, а то и просто невозможно, немцы совершали свои отправления в эти коробки, а потом выбрасывали их из окопов.

Шагах в десяти левее пулеметного окопа Пипенпурга – если смотреть на Пересечное – зиял тремя крутыми изломами окоп для стрелков с винтовками. Еще через десять-пятнадцать шагов дальше – такой же. Потом опять подкова с пулеметом на сошках, так же точно тонущем в груде воняющих пороховой гарью стреляных гильз. И тоже – сменные, в перекале, синего, малинового, оранжевого цвета стволы, пустые черные коробки из-под лент с патронами и полные, с закрытыми крышками – с тем же зловонным содержимым, что возле окопа Пипенпурга.

Во всех окопах и возле них, на земле с короткой, жесткой, пожелтевшей августовской травой, лежали трупы. Большинство солдат было убито осколками мин. Неглубокие воронки с бороздами от осколков свидетельствовали, что наши минометчики по меткости не уступали немцам, стреляли так же точно и даже ювелирно-точно: мины рвались в метре, полуметре от узких щелей, в которых прятались немецкие солдаты, на их краях – и даже в самих окопах. На мертвых телах зияли глубокие дыры. Юных и пожилых среди мертвецов не было, все были примерно одного возраста – от двадцати пяти до тридцати лет, крепкие, мускулистые, сильные. Похоже, оборону на высоте держало какое-то особое, отборное подразделение.

В двух шагах от окопа Пипенпурга лежал на спине мертвец без видимых следов поражения, крови. Сапогами к окопу, головой к черноземной пашне. На солдате было цело все его обмундирование. Должно быть, она направлялся в окоп, хотел в него спрыгнуть, и не успел сделать всего двух шагов. Он был в каске с туго затянутым на подбородке ремнем, руки спокойно вытянуты вдоль тела – словно он не успел внезапно для себя, сраженный, а мирно лег отдохнуть – и заснул. На щеках его густо чернела щетина. Он не мог быть таким при жизни, каждый немецкий солдат имеет безопасную бритву, острые лезвия, мыльную пасту и помазок для намыливания лица и ежедневно бреется несмотря ни на что, это дело чести, престижа, личной гигиены, а эти принципы превыше всего, им нельзя изменять, и настоящие немецкие солдаты, прошедшие выучку и посвящение в кадровый состав, а не гражданские шпаки, резервисты, не понимающие и не умеющие толком ничего, соблюдали их даже в сталинградском кольце, бреясь и умываясь вместо воды снегом. Труп небритого немца был как бы слегка вмят в землю, уплощен, приглублен в нее. Антон знал, так обязательно происходит с трупами с течением дней. Как будто они ведают, где их место, где надлежит им лежать, и сами стараются погрузиться в землю. Значит, немец в каске пролежал возле пулеметного окопа уже дней пять-шесть, щетина росла на нем уже мертвом. Скорей всего он и Пипенпург занимали вместе один окоп, небритый, возможно, был вторым пулеметчиком и, наверное, они были приятелями, друзьями, вместе ели, курили, знали друг о друге все, в минуты затишья могли разговаривать о своих семьях, оставленных дома. И вот такой близкий приятель убит, лежит рядом, в двух шагах, и сутки, и вторые, и третьи, и у него на лице, словно у живого, растет борода… Как же, должно быть, было страшно на это смотреть! Но почему Пипенпург не закопал его в землю, не отволок хотя бы подальше в сторону на пашню, а дал ему лежать возле себя на жаре, разлагаться, испуская зловоние? Ах, да у них, у немцев, все по правилам. Уборкой трупов, похоронили заниматься специальная похоронная команда. Но сюда она почему-то не прибыла, не могла прибыть, исполнить свои обязанности…

Вдоль окопов шел пожилой старшина в белесой, выгоревшей гимнастерке; исполняя данный ему приказ, собирал солдатские книжки убитых немцев. В штабе их будут изучать, делать нужные заключения. Старшина доставал содержимое нагрудных карманов солдатских френчей, книжки присоединял к стопке в своей руке, все остальное как ненужное бросал на землю возле убитых. Ненужными были семейные фотографии, письма, полученные от жен и родных.

Немецкого языка Антон не знал, в школе преподавали английский, поэтому он взглянул только не даты в письмах и поразился: некоторые были написаны всего семь-десять дней назад. Неделя, как мало, какой быстролетный срок, а письма успели прийти из Германии в далекую Россию, во фронтовую часть, их принесли сюда, на эту высоту, на самый передний боевой край, адресаты их прочитали, порадовались, может быть, даже успели написать ответы, и вот теперь письма матерей и отцов, любимых жен и горячо любимых детей с поцелуями, просьбами хранить и беречь себя, с пожеланиями счастья и успехов, в том числе и в боевых делах – как не нужный никому мусор, на земле, возле из окровавленных тел…

Фотографии не оставляли равнодушным. У всех солдат они были примерно одинаковы, у каждого был один и тот же набор: карточки родителей – почтенные, добропорядочные, благообразные, прилично одетые, пожилые и не слишком люди. Портрет красивой, улыбающейся, нарядной жены. Отдельно – жены и детей. Общая фотография, вся семья вместе: гросфатер, гросмутер, жена с тщательно уложенной специально для снимка в дорогой парикмахерской прической, чистенькие, милые, симпатичные дети в праздничных костюмчиках; девочки – с бантиками в волосах, мальчики – подстриженные на спортивные манер, вернее, с той стрижкой, что принята у членов «Гитлерюгенда». Мальчики еще не члены этой юношеской организации, пока еще не доросли до нее, но готовятся войти в ее ряды, будущее их уже обозначено. На снимке и сам папа, что носил в своем кармане эту дорогую для него фотографию: еще до призыва в армию, в гражданском добротном, отлично сшитом и отлично сидящем на нем костюме, с красивым галстуком, улыбающийся, счастливый…

Такими и уходили они на войну – все вот эти крепкие, здоровые мужики, лежащие сейчас с осколочными дырами в черепах и грудных клетках, с оторванными ногами или без рук, – веселыми, радостными, ожидая от будущего только счастья и богатств в каждый германский дом. Германия сильна, как бог, государства одно за другим падают перед нею, точно фанерные декорации, сметаемые бурей. Франция, давний могучий противник, победитель в прошлой войне, рухнула всего за сорок дней. Польша держалась только две с половиной недели. О других противниках, стоявших на пути, просто не стоит говорить. То же будет и с Россией.

Показать бы им тогда, в те дни, уходившим на короткую, скорую, победную, как они все одного верили, войну веселыми, радостными, провожаемым радостной семьей, не ждущей ничего дурного, горестного, а только богатые посылки из России, вести о блестящих победах, – показать бы им тогда, каким будет их конец, этих молодых, полных жизни, налитых силами и здоровьем крепких ребят, счастливых своим семейным благополучием, великолепным будущим, открытым для государства и каждого полноправного немца их необыкновенным и горячо любимым вождем, – вот на этом бугре, исклеванном минами и снарядами, опаленным адским пламенем термитных ракет неуловимых «катюш», их пробитые, в дырах, в крови тела с вывалившимися, похожими на гигантских червей кишками, среди мешанины пустых гильз, оставшихся неиспользованными ручных гранат на длинных деревянных ручках, плоских котелков с остатками недоеденной пищи, среди окурков сигарет, окровавленных бинтов и тампонов, которыми они пытались останавливать кровь из своих ран, среди белых клочьев писем из дома и фотографий своих бесценных жен и детей… Среди тошнотной вони тротила из свежих воронок и еще более тошнотной вони от трупов сотоварищей и вони собственных испражнений на дне и вблизи окопов, из железных коробок от расстрелянных пулеметных лент…

В некоторых окопах лежало сразу по нескольку трупов, друг на друге, причудливо сплетенных в единый клубок, в котором было трудно разобрать, чья именно та или иная рука, нога. Лезть туда, к ним, чтобы вынуть из карманов солдатские книжки, пачкаться в крови, содержимом распоротых животов, моче и кале, ни старшина, ни кто-либо другой не хотел, трупы вытаскивали наверх с помощью телефонных проводов; сделав на концах петли, накидывали их на шеи мертвецов, цепляли их за ноги и тащили втроем, вчетвером. Мертвым было не больно, но смотреть на эту процедуру было противно до рвоты.

В окопах кроме множества окурков нашлись и непочатые пачки сигарет с крупной цифрой «5» на упаковках. Солдаты их с интересом рассматривали, нюхали сигареты, но закурить никто не решался: ну их к бесу, может – отравленные? Почему-то смущала и цифра «5». Было бы какое-то название, слово – это понятно. А цифра «5» почему? Что она означает?

Курил один Апасов. Он устроился на краю склона, вытянув вниз раненую ногу, пускал изо рта дым и говорил с любопытством смотрящим на него солдатам:

– Ребята, это не табак, это просто бумага. Надушенная бумага. Эрзац. Откуда у них в Германии может быть табак, он и не растет там у них. Даже наша махорка расти там не может. У них там сейчас все эрзац, заменители. У них даже масла настоящего нет, они его их мух давят. Точно, я в газете читал…