Юрий Рытхэу - Метательница гарпуна

• Название: Метательница гарпуна
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: «Молодая гвардия»,
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Это повесть о Чукотке, где современность переплетается с недавним первобытным прошлым далекой окраины нашей страны. Главная героиня повести — дочь оленевода Мария Тэгрынэ — получила широкое образование: закончила педучилище, Высшую комсомольскую школу, сельскохозяйственную академию. Она успешно применяет полученные знания, где бы ни протекала ее деятельность: в райкоме комсомола, на строительной площадке атомной электростанции, на звероферме, в оленеводческом стойбище.

Действие повести происходит на Чукотке, в Москве и Ленинграде.

---

Маша рассказала о разговоре в райкоме.

— Да, кончается их спокойная жизнь, — с оттенком злорадства пошутил Пинеун.

— Они не очень-то и сопротивлялись, — продолжала Маша. — Это мне понравилось.

— Не обольщайтесь. На них могут так цыкнуть из округа или области, что они тут же позабудут о своих обещаниях, — мрачно заметил Пинеун.

— Вы не правы, — возразила Мария Тэгрынэ. — И мне неприятен тон, которым вы говорите о работниках райкома и райисполкома. Им тоже нелегко.

— Конечно! Куда уж легко, если в течение нескольких лет поддерживали заведомо убыточное производство!

— Андрей! Ну хоть бы меня пожалели! Я ведь тоже из тех, кто ратовал за звероводство. Сама развозила зверей по колхозам. Да и вы, товарищ Пинеун, приложили к этому руку…

— Приложил, — задумчиво сказал Андрей. — Далекое, молодое время…

9

Марии нравилось каждое утро шагать в правление колхоза. Там, в кабинете председателя, для нее поставили специальный стол.

Иногда из соседнего помещения наведывался Вуквун, приглашал на обед.

— У нас с женой переходный возраст, — посмеивался он. — Дети выросли, а внуков еще нет. За стол сядем, и поговорить не о чем: все давно рассказано и пересказано. Вот появятся внуки, не буду тебя звать. А пока пойдем — поразвлекай стариков.

Дочь Вуквуна была замужем в Уэлене, сын работал в Провиденском порту и женился там на русской.

— Приезжали они к нам, — рассказывала Аканна, жена Вуквуна. — Готовились мы к их приезду, наверное, больше, чем к встрече министра.

Аканна имела в виду предполагавшийся год назад, но так и не состоявшийся вояж на Чукотку министра сельского хозяйства.

— А увидела сноху и чуть не разревелась, — лукаво подмигнул Вуквун.

— Верно, — призналась Аканна. — Жалко мне стало сына! Сноха — тоненькая, как травинка, бледная, худенькая. Спрашиваю сына: чего ж ты такую взял, ведь холодно тебе будет возле нее? А он отшучивается: скоро, говорит, пополнеет, потому что в столовую работать устроилась… Зато характер ее мне понравился: добрая у нас Неля и ласковая. Меня всё мамочкой называла.

Обеды у Вуквуна всегда были вкусны и обильны, хотя не отличались разнообразием. Он предпочитал исконно чукотскую пищу — в основном мясо и чай в большом количестве.

— Почему в гостинице живешь? — допрашивала Машу Аканна. — Тебе квартиру должны дать, как молодому специалисту?.. А то переходи к нам: у нас есть свободная комната.

— Да ведь я здесь только в отпуске, Сергею Ивановичу просто так помогаю, — пояснила Маша. — Постоянную работу для меня еще подбирают…

— Ты сама подбери, — настаивала Аканна. — Разве тебе не нравится в нашем селении? Поживи, осмотрись. Замуж здесь выйдешь. У нас хорошие женихи есть. Вот хотя бы Пинеун. Такой красавец! Тут учительница жила. Видная такая, хорошо пела про птицу мира голубку, на гитаре играла. Как она любила Пинеуна! Как старалась завлечь! Но он в то время в дурном состоянии находился. Заперся в своем домике и никого не пускал, только музыку слушал. Такая тоска от этой музыки, что даже собаки перестали возле его дома спать, перебрались к пекарне. Погоревала учительница, потеряла уважение учеников — у нас здесь каждый человек, как на снегу, всем виден — и уехала к себе на Украину. А наш Пинеун опять остался одиноким капитаном.

Вуквун поддержал жену:

— Действительно, Тэгрынэ, почему бы тебе не остаться в Лукрэне? Это лучшее место на Чукотке.

— Подумаю, — отговаривалась Маша.

…А пурга бушевала без перерыва. Иногда приходилось полчаса добираться до колхозной конторы. Председательский «газик» не мог пробиться через сугробы и отстаивался в гараже.

По утрам за Машей частенько заходил Андрей Пинеун и провожал ее до самого крыльца конторы. Отсюда он шагал дальше, в свою механическую мастерскую, а Маша оставалась на крыльце и следила, как постепенно исчезает в снежной круговерти его наклоненная встречь ветру фигура…

Телефонный аппарат, стоявший на столе у Сергея Ивановича, трезвонил не переставая. Вызовы следовали то из Анадыря, то из Магадана. Все заботились о том, чтобы оленьи стада находились в таких местах, где не страшен гололед, если наступит оттепель.

Иногда трубку приходилось брать Маше, и слышался голос Петра Ходакова. Секретарь окружкома сердился:

— Ты все еще там сидишь? Смотри, опоздаешь на работу!

— У меня же пока нет назначения, — оправдывалась Маша. — В Анадыре мне делать нечего, а здесь, по крайней мере, настоящее дело есть.

— Ну ладно, ладно, — сбавлял тон Ходаков. — А все же вылетай немедленно, как только установится погода.

И действительно, времени у нее оставалось мало. Отпуск кончался. А в Лукрэне конца работы не видно. Говоря откровенно, то, что делала здесь Мария Тэгрынэ, представляло собой лишь самые приблизительные наметки. Но уже и в них вырисовывалась такая картина будущего, что захватывало дух.

Вечером, усталая и довольная, Маша брела под пургой в гостиницу и опять ждала Пинеуна. Так уж повелось, что все вечера они проводили теперь вместе в его домике, занесенном по самую крышу снегом. До поздней ночи слушали музыку, а потом брели обратно в гостиницу. Каждый раз Маша с замиранием сердца ждала, что Андрей предложит ей остаться здесь на ночь и боялась, что у нее не хватит духу отказаться.

Однажды это почти случилось. Маше пора было возвращаться домой. Вдвоем они вышли в тамбур, уже одетые. Андрей распахнул дверь и вместо темени увидел перед собой гладкую снежную стену, на которой отпечатались доски входной двери.

— Занесно, — сказал Андрей и вопросительно посмотрел на Машу. — Что будем делать?

— Как что? Откапываться! — решительно ответила она.

— Правильно! — сказал он и пошел искать лопату.

Переместив сугроб с улицы в тамбур, Пинеун открыл дорогу.

Откапывали и входную дверь гостиницы.

— Придется прекратить эти поздние визиты, — с сожалением сказала Маша. — А то будет беда.

— Какая же беда? — пожал плечами Пинеун. — В чем она? В том, что вы останетесь у меня или я заночую у вас в гостинице?.. Если вы называете это бедой, то извините… Может быть, и верно, нам не следует встречаться.

Андрей говорил это каким-то потухшим, потускневшим голосом.

— Милый, хороший мой человек, — торопливо перебила его Маша. — Не надо так… Вы же прекрасно понимаете, в чем дело, чего я боюсь. Мы с вами… мы с тобой взрослые люди. Очевидно, ты взрослее меня, потому что у тебя есть сын… Пойми же меня, Андрей. Мне с тобой очень хорошо. Когда я с тобой, мне тепло, покойно, уверенно. Но всегда ли так будет? Зачем торопить время?

Андрей стоял очень близко. Лицо его почти касалось Машиного лица.

— Как хорошо, что ты сама все сказала! — с каким-то глухим стоном произнес он. — Ты действительно мудра, не зря говорили люди. Спасибо тебе, Машенька! Иди спать, и я желаю тебе сегодня самой спокойной, самой сладкой ночи. Иди!

Андрей шагнул в пургу, оставив Машу на крыльце гостиницы.

Она вняла его совету — сразу улеглась в постель. Но не было у нее спокойной ночи. До самого утра слушала вой пурги, и в этом вое, свисте, шуме, грохоте ей чудились таинственные голоса. Ехали сказочные «рэккэны» — крохотные человечки — вестники всякой смуты, сердечных невзгод, болезней… Однако бывало, что на своих малюсеньких нартах они везли и счастье. А что такое счастье? В общежитии в Вешняках кто-то сказал однажды: «Счастье — это большой аккордеон, на котором не всякий может сыграть. Вопроса — есть ли счастье? — не существует. Существует другой вопрос: умеете ли вы играть на этом инструменте?..»

И тут же стали выстраиваться чередой, больно царапнув сердце, иные вопросы: «Собственно, кто я такая? Дочь бывшего кулака?.. Так ведь я его никогда не видела! Родители мои те, кто пятьдесят лет пролежал в вечной мерзлоте, кто смотрел широко распахнутыми глазами в осеннее небо, и снежинки не таяли на зрачках… Мои отцы и Тэвлянто, и Отке, и Тэгрынкеу — все, кто строил на Чукотке новую жизнь, за которую теперь мы в ответе, и нет такой силы, что могла бы заставить нас отстраниться от нее, этой ответственности, превратиться в простых наблюдателей. Так уж нас воспитали, так учили в школе, в педучилище, этом чукотском университете, на работе в комсомоле. И такими вырастили… Как все-таки хорошо, что мне довелось по-настоящему поработать в комсомоле! В полную силу! Отрешившись почти полностью от всего личного!.. А может быть, это и не очень хорошо — устраивала всем счастье, а о себе забывала». Но ведь даже самое прекрасное с виду счастье для себя оказалось таким непрочным и на ее глазах развалилось как-то глупо, даже некрасиво. Валя и Андрей выглядели как на плакате — счастливейшая комсомольская чета. А каков финал? Плакатное великолепие порей нежизненно. Крепче то, что подчас ни на что не похоже, что ценно само по себе, а не только похоже на что-то ценное. Чувства не могут быть похожими — вот какой урок вытекал из того небольшого опыта по этой части, какой имела она сама, по крови дочь богатейшего оленевода, по духу прямой потомок ревкомовцев, первых коммунистов Чукотки, Мария Ивановна — по-русски, Тэгрынэ — по-чукотски — Метательница гарпуна…