Сергей Кара-Мурза - Коммунизм и фашизм: братья или враги

• Название: Коммунизм и фашизм: братья или враги
• Автор: Сергей Кара-Мурза
• Издательство: М.: "Яуза-пресс"
• Жанр: Политика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-903339-03

Возникновение двух мощных тоталитарных идеологий — коммунизма и фашизма — явилось самым грандиозным событием в истории человеческой цивилизации. Величественные империи и десятки миллионов убитых, индустриальные прорывы и кровавые войны, возрождение национальных культур и жестокий террор — все это связано в нашем сознании с двумя понятиями: фашизм и коммунизм.

Однако насколько правомерно сопоставление этих явлений? И вообще, что такое коммунизм? Ведь был советский «реальный социализм», были маоизм, троцкизм, геваризм — и все они не только не ладили между собой, но и вели беспощадную борьбу на взаимоуничтожение.

То же самое касается и фашизма: был его итальянский вариант, но были и германский нацизм, и испанский фалангизм, и клерикало-фашизм, и авторитарные режимы в странах Прибалтики, и военные хунты в Латинской Америке — несть им числа. И все они отличались друг от друга, враждовали друг с другом, конкурировали и редко когда сотрудничали.

Наконец, были и гибридные течения между фашизмом и коммунизмом: национал-революционизм, национал-большевизм. И не только были, но и есть!

В настоящем сборнике впервые сделана попытка разобраться в этом заколдованном клубке тоталитарных идеологий.

---

Маркс и Энгельс не разъяснили, как будет выглядеть государство, эквивалентное организованному пролетариату. Конкретизация последует только после Парижской коммуны, программа которой, следовала за идеями Прудона5. В 1872 г. Маркс и Энгельс заявят о некотором пересмотре своей программы под влиянием Парижской коммуны6. А пока, до 1872 г., до бакунинской критики и опыта Коммуны, речь у Маркса шла о централизованном государстве, которое действует от имени рабочего класса и начинает управлять практически всей экономикой, начиная от банков и железных дорог и кончая имуществом умерших людей, которым теперь наследует государство. Такое государство сохранится, пока общество не преобразуется в ассоциацию равноправных индивидуумов. Ведет ли предложенный путь к искомой цели, или. план мероприятий «Манифеста» создает новый деспотизм, на деле исключающий демократию? Современники Маркса, особенно ярко — Бакунин, предупреждали об угрозе второго исхода7.

Изложенная в «Манифесте» концепция диктатуры сохранила популярность в коммунистическом движении и после того, как Маркс внес в нее поправки. После прихода к власти коммунисты всегда начинали с огосударствления экономики и почти всегда с диктатуры, опирающейся на социальные низы.

После 1872 г. марксисты на время перестают любить государство. В 1875 г., в борьбе с лассальянством, «классики» делают серьезный шаг в сторону позиции Прудона и Бакунина. Энгельс писал Бебелю: «Следовало бы бросить всю эту болтовню о государстве, особенно после Коммуны, которая не была уже государством в собственном смысле слова». Энгельс прямо ссылается на критику со стороны анархистов как мотив столь решительного поворота. Чтобы сохранить лицо, Энгельс вспоминает здесь также о полемике Маркса и Прудона, но вполне очевидно, что по сравнению с Пруд оном Маркс был именно государственником, стремившимся разрушить данное государство ради рабочего государства. Пока происходит революция, марксисты готовы укреплять государство, диктатуру. Но после их победы государство «само собой распускается», и наступает свобода. «Мы предложили бы поэтому поставить везде вместо слова «государство» слово «община», прекрасное старое немецкое слово, соответствующее французскому слову "коммуна"».

В этой фразе Энгельс фактически признает, что переход от государственничества к идее «общины» произошел именно под давлением бакунистов. Более того, Энгельс фактически переходит на позиции, к которым в то же время с противоположной позиции сдвигается анархист Лавров: государство необходимо не для строительства социализма, а лишь для защиты революции. Энгельс писал Бебелю, что государство нужно не в интересах свободы, а «в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, государство перестает существовать»8. Когда противники пролетариата будут подавлены, государство становится не нужным.

Для либерала государство — гарант свободы, свобода нуждается в государстве. Для социалистов свобода — плод не защиты друг от друга, отчуждения друг от друга, а общения, сближения, сотрудничества. Поэтому государство не нужно для обеспечения свободы, которая будет вытекать из самой структуры общества. Но только часть социалистов заметила, что излишнее сближение между людьми тоже угрожает свободе.

Не случайно в написанной в то же время «Критике Готской программы» Маркс утверждал, что даже в коммунистическом обществе сохранятся некоторые функции, «аналогичные теперешним государственным функциям»9. Но не уточнял какие. Сталин уточнит эту мысль на практике.

В XX веке левые марксисты, ссылаясь на упоминание самоуправления в работах Маркса, на его политический федерализм (заимствованный у последователей Прудона) станут утверждать, что Маркс стремился подчинить производство свободным самоуправляющимся работникам. Но тексты Маркса не оставляют сомнений: он последовательный централист, сторонник подчинения производства (а значит и работников) центру, который управляет всем обществом по рациональному (то есть разработанному группой рационально мыслящих управленцев) плану: «Национальная централизация средств производства станет национальной основой общества, состоящего из объединения свободных и равных производителей, занимающихся общественным трудом по общему и рациональному плану»10. Здесь предельно обострено противоречие между свободой работника и его готовностью всегда подчиняться единому рациональному плану. Эта система может существовать только при одном условии — что работник всегда будет добровольно и свободно выбирать именно то поведение, которое запланировано центром. Если нет — в жертву должен быть принесен или обязательный план, или свобода.

Общественный идеал Марка и Энгельса, как и большинства современных им социалистов, формально является безгосударственным. Вслед за А. де Сен-Симоном и немецким социалистом В.Вейтлингом Энгельс выступает за «упразднение всякой формы правления, основанной на насилии и большинстве, и замене его простым управлением, организующим различные отрасли труда и распределяющим его продукты»11. Но Энгельс никак не разъясняет, каким обра-

30зом возможно такое управление, и почему все должны добровольно подчиниться решениям управленцев. Это еще благое пожелание, типичное для либеральных и социалистических программ того времени.

Дело в том, что «масса орудий производства должна быть подчинена каждому индивиду, а собственность — всем индивидам. Современное универсальное общение не может быть подчинено индивидам никаким иным путем, как только тем, что оно будет подчинено всем им вместе»12. Другими словами — все принадлежит всем не только на словах, а на деле. Возникает единый хозяйственно-информационный организм («универсальное общение»), который как единое целое подчинен каждому, потому что этот каждый может моментально согласовывать свои интересы с интересами другого каждого. Основоположники марксизма смотрят на выполнение этого идеала как на социально-управленческую задачу, не задумываясь об отсутствии организационно-технических предпосылок и достаточного культурного уровня каждого для того, чтобы он пользовался всем хозяйством не в ущерб остальным. Да и хозяйство здесь видится каким-то единым автоматизированным блоком, который обслуживает нужды каждого. В XIX–XX вв. эта философская абстракция могла воплотиться только в индустриально-бюрократическую диктатуру, действующую от имени всех. В середине XX в., по мере успехов НТР, предпосылки осуществления мечты об «универсальном общении» стали более заметны. Современные информационные технологии теоретически позволяют подчинить «универсальное общение» каждому. Но это еще не значит, что все работники тут же придут к согласию. Кто же сформулирует мнение всего рабочего класса?

Само название «Манифеста коммунистической партии» ставило на повестку дня создание организации, которая будет выражать, формулировать и отстаивать волю пролетариата лучше, чем разношерстная масса пролетариев. Маркс предпринимает попытку создания такой партии в 1847–1856 гг. (Союз коммунистов), затем пытался централизовать разнородный в идейном отношении Первый Интернационал, что в 1872 г. способствовало его расколу. К концу жизни Маркса рабочие (по названию) социал-демократические партии возникли во многих странах Европы, но они по-прежнему были разнородны в идейном отношении и не годились, чтобы стать орудием осуществления революционного коммунистического проекта. Также плохо годились они для того, чтобы после победы в борьбе за власть руководить всем хозяйством из единого центра. Сиюминутные интересы рабочих интересовали социал-демократов куда больше, чем коммунизм или социализм (для одних — первая фаза коммунизма, для других — его синоним).

Революция, пролетариат и школа Маркса

Возможность для смены социальных систем имеется далеко не всегда. Маркс фокусирует свое внимание на экономике как важнейшем показателе готовности к социальному перевороту. Остальное — «надстройка». Предположим. Но уровень экономики XIX в. оставлял капитализму еще немалые резервы роста, а в 1848–1850 гг. основоположники марксизма ждут со дня на день революцию, которая в результате непрерывного развития перерастет в мировую социалистическую: «наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной (перманентной — А.Ш.) до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратиться и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев»13.