Юрий Герман - Подполковник медицинской службы

• Название: Подполковник медицинской службы
• Автор: Юрий Герман
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

5

После своего позднего обеда, сидя с Бобровым, Левин стал вспоминать Германию и универси-тет в Йене, где некоторое время учился. Это было в общем-то ни к чему, но люди, близко знавшие старого доктора, любили слушать его всегда внезапные воспоминания - то один кусок жизни, то другой, то юность, то отрочество, то какую-то встречу, и грустную и забавную в одно и то же время.

- Немцы, немцы! - говорил Левин. - Я не люблю, когда ругаются - немец, немец. Немец это одно, а фашист это совершенно другое. Когда я смотрю, как они кидают бомбы, или читаю в газетах об этих лагерях уничтожения - боже мой, я пожимаю плечами, пожимаю своими плечами и думаю, что можно сделать из народа, дай волю Гитлеру. Народ можно превратить в палача, в гадину, в зверя, будет не нация, а подлец. Я учился в Йене, я был очень бедный студент, совсем бедный, хуже нельзя. И мне посоветовали - идите к студенческой бабушке фрау Шмидтгоф. Вот такая старуха - выше меня на голову, с усами, не дай бог увидеть ее во сне. И бока и бюст, ну что-то ужасное. Представляете себе - смотрит на меня неподвижно пять минут, обдумывает, гожусь я или нет. Потом показывает комнату и тоже смотрит гадится мне комната или нет. Потом говорит: вы имеете здесь кофе, не слишком крепкий, сливки, не слишком густые, четыре булочки в день и тишину с чистотой. Никаких безобразий. Стирка белья и штопка носков - тоже от меня. Я поселяюсь у студенческой бабушки Шмидтгоф. Через месяц она знает расписание всех моих лекций, знает, какое у меня было детство, знает, что я люблю жидкий кофе и побольше сливок, знает, что мне не приходится ждать ассигнований на новый костюм, а когда я заболеваю, она ходит за мной лучше, чем моя родная мама. Слушайте внимательно, Бобров. Эта женщина не дает мне никогда проспать ни одной лекции, а на прощание, когда я плачу и даю клятвы, что я все-таки еще приеду в Йену повидать ее, она заявляет: "Нет, вы не приедете, герр доктор". Почему же я не приеду? "Вы не приедете, потому что профессора, у которых вы учились, олухи и бездарные дураки, вы поймете это несколько позже". Но, фрау Шмидтгоф, для чего же вы гоняли меня на все лекции? "О, герр доктор, маленький мой герр доктор, для того, чтобы вы получили диплом. У вас нет богатых родителей, вы никогда не получите наследство из Америки, а диплом - это булочки и не особенно крепкий кофе, и жидкие сливки, и крыша над головой. Жизнь так плохо устроена, герр доктор. Нет, нет, только самодовольные кретины возвращаются в Йену, а люди с головой думают: здесь пропали мои лучшие годы, у этих бездарных профессоров. Желаю вам много счастья, герр доктор, добрую жену и всегда свою голову на плечах. Желаю вам понять, что ваш профессор Бруннер бездарная скотина, а ваш профессор Закоски- нахал и карьерист, а ваш любимец профессор Эрлихен - тупица. Никогда не приезжайте в Йену"...

- И вы не поехали? - спросил Бобров.

- Конечно.

- А старухе вы написали?

- И старухе я не написал.

- Почему?

- Не написал, и баста. Почему? Веселое письмо я не мог ей написать, а грустное - не хотелось. У меня тоже была своя гордость. При царе доктору Левину не так-то просто было устроиться на службу, чтобы иметь хотя бы жидкий кофе и крышу над головой... Вы же этого не понимаете - вы, Бобров, для которого все равны: и казах, и еврей, и узбек, и вы сами, русский. Так я говорю?

- Оно, конечно, так, - согласился Бобров.

Потом Левин показал Боброву полученный давеча орден.

- Вообще, орден Красной Звезды самый красивый, - сказал Александр Маркович, - скромно и сильно высказанная идея. Вы согласны? Хотя "Красное Знамя" тоже очень красивый орден. У вас уже два "Красных Знамени" и "Красная Звезда", а еще что?

- "Трудяга" и "Знак почета", за арктические перелеты. ..

- Тоже неплохо! - сказал Левин. - "Правительство высоко оценило его заслуги" - как пишут в некрологах. Но будем надеяться, что я не доживу до такого некролога. А теперь мы вымоем руки и займемся вами. Товарищ командующий мне звонил насчет вас. Что вы думаете насчет нашей идеи?

Бобров ответил не сразу. Он вообще не отличался болтливостью.

- Ну? - поторопил его Левин. - Или вы не поняли моего вопроса? А может быть, бабушка Шмидтгоф произвела на вас слишком сильное впечатление? Не надо, дорогой товарищ Бобров. Война есть война, и если они позволили себе фашизм, то мы позволим себе этот фашизм уничтожить. Правильно? Теперь что же насчет идей?

- Придумано толково, возражать не приходится,- ответил наконец летчик, - но многое будет зависеть от качества пилота. Надежный пилот - будете работать нормально; несортный пилот - накроетесь в два счета. Учтите посадка и взлет в районе действий истребителей противника.

- Э, - воскликнул Левин, - в районе действий истребителей противника! А наши истреби-тели? Разве они не будут нас прикрывать? Смотрите вперед и выше, старик, больше оптимизма!

Моя руки, он пел "Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц".

Потом пришел сонный и небритый военврач Баркан. Он был очень недоволен тем, что Левин приказал его разбудить, и нарочно показывал, как он хочет спать, как переутомлен и измучен.

- Та-та-та-тра-та-та-та-та-та, - напевал Левин, обходя кругом голого Боброва и тыкая пальцем то в ключицу, то в лопатку, то в живот, тра-та-та...

Отрывистым голосом он что-то сказал небритому по-латыни, но Баркан не согласился, и с этого мгновения стал прекословить, но не прямо, а как-то вбок. Например, если Александр Маркович что-нибудь утверждал, Баркан не оспаривал, но отвечал вопросом:

- Допустим. И что же?

Для того чтобы что-то доказать военврачу Баркану, Левин приказал Боброву ходить взад и вперед по ординаторской. Летчик ходил нахмурившись, сжав зубы, злился.

- Ну? - спросил Александр Маркович.

- Могу ответить таким же вопросительным "ну", - сказал Баркан. - Вы, как всегда, алогичны, Александр Маркович.

- Я алогичен? Я? - спросил Левин. - Нет, в вас нынче засел бес противоречия. В конце концов я не отвечаю за то, что вы не в духе.

- Зато у вас сегодня необычайно приподнятое настроение, - ответил Баркан. - Разрешите идти?

Левин кивнул и велел Боброву одеваться.

- Видали? - спросил он, когда Баркан ушел. - Недурной человек, и врач, на которого вполне можно положиться. Но что-то у меня с ним не выходит. Не у него со мной, а у меня с ним. И виноват мой характер, моя болтливость, вечный шум, который я устраиваю, пустяки, которые выводят меня из себя. Даю вам слово, что были случаи, когда я его обижал совершенно зря. И теперь не получается контакт. Я ему неприятен, нам трудно вместе... свинство, когда идет война. Вы меня осуждаете?

Бобров пробурчал нечто среднее между "все бывает" и "постороннему тут не разобраться". Впрочем, он невнимательно слушал Левина. Допустит к полетам или нет - вот ради чего он тут сидел. И в конце концов это произошло.

- Смотрите вперед и выше, старина, - сказал Александр Маркович. - Ваше дело в шляпе. Я считаю, что вас можно допустить к исполнению служебных обязанностей...

Летчик еще сильнее сжал зубы: вот оно, наступает его день.

- Вы в хорошей форме, - продолжал военврач, - вы в форме почти идеальной для вашей специальности. Теперь второй вопрос - наша идея. Вы бы пошли пилотом на такую машину?

- На какую? - спросил Бобров, чтобы оттянуть время и не сразу огорчить Левина.

- Я же вам говорил о нашей идее. Речь идет о спасательной машине. Или мне рассказать все с самого начала?

- Я хочу воевать! - сказал Бобров. - Я должен воевать, товарищ военврач...

- Ну и воюйте! - вдруг грустно и негромко ответил Левин. - Воюйте на здоровье. Конечно, вы воюете, а я вам предлагаю эвакуацию в Ташкент. Разумеется, вы солдат и храбрец, а мы тут бьем баклуши и отсиживаемся от всяких непредвиденных случайностей. Вытащить из ледяной воды двух-трех обреченных парней - это для товарища Боброва штатская работа. Вернуть к жизни, спасти своих товарищей - это несерьезно. Нет, нет, вы лучше теперь молчите. В данном вопросе интересно то, что некто Бобров сам сказал, будто несортный пилот погубит все начина-ние, а когда дошло до дела, то этот же Бобров предпочел отказаться. Я больше ничего не имею сказать. Привет, товарищ Бобров...

Летчик молчал, косо и задумчиво глядя на Левина. Тот сидел за своим столом, горестно подпершись руками, и было видно, что он в самом деле глубоко обижен и оскорблен.

- Все едино это вроде отчисления от боевой авиации,- глухо и упрямо произнес Бобров. - Тут никакие рассуждения не помогут, хотя вы и правы как военврач. Конечно, без команд аэродромного обслуживания мы работать не можем, и правильно роль этих команд начальство поднимает, но коли вопрос жестко поставят, я лучше в пехоту подамся, чем в аэродромную команду.

Левин молчал.

- Еще направят на бензозаправщик шофером и тоже скажут - боевая работа, - ворчливо добавил Бобров,- а я бомбардировщик, театр знаю, пользу приношу.

- Идите, идите, - почти крикнул Левин, - я же вас не прошу и не уговариваю. Идите в бомбардировочную, идите. А мне пришлют мальчика двадцатого года рождения, и нас срежут на первом же взлете. Черт с ним, с этим старым Левиным. Но идея, идея, прекрасная идея тоже будет срезана раз навсегда. До свидания, спокойной ночи, приятных сновидений.