Ю. Попков - Искатель. 1963. Выпуск №3

• Название: Искатель. 1963. Выпуск №3
• Автор: Ю. Попков
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

На 1-й стр. обложки: рисунок к рассказу В. Журавлевой «Летящие по Вселенной».

На 2-й стр. обложки: рисунок П. Павлинова к повести Ю. Попкова и В. Смирнова «Верь маякам!».

На 4-й стр. обложки: «Шаги семилетки». Фото В. Дунина с выставки «Семилетка в действии».

---

Озноб уже покалывает тело, в глубине тела рождается противная дрожь. Руки покраснели от воды и ветра. Перчатки он потерял.

Пока не придет помощь, нужно двигаться. Ни на секунду не уступать. Грести.

Дует шелоник — юго-западный, сильный, но не успевший разогнать волну ветер. Он дует поперек залива и не может расшевелить море как следует. Все же на волнах гребешки. Не меньше трех баллов. Может, и все четыре. Ветер, он поможет делать километра полтора в час. Не очень-то большая скорость для пилота, но все-таки скорость. Шлюпка медленно обогнула обломок льдины, оторванной где-то от берегового припая.

Намокшая одежда — плохая защита. Каждый порыв ветра морозит тело. Видно, температура воздуха немногим выше нуля, воды — тоже.

Руки стыли, пальцы «заходились» от холода. Он то и дело сует кисти за пазуху, но и там не находит тепла. Сжимая и разжимая кулаки, разгонял холодеющую кровь. Он греб, стараясь согреться.

Темнело. Короток стал день — с десяти до четырех только свет и видишь. Иван взглянул на часы. Четырнадцать пятьдесят. Стрелки стояли. Эх вы, «пылевлагонепроницаемые»!..

К хлюпанью волн примешивался посторонний звук. Тарахтящий, стрекочущий, знакомый. Иван приподнялся, едва не опрокинув лодку. Достал из кобуры пистолет. По звуку понял, что вертолет идет не на него, а стороной, хотя и очень близко.

Семь выстрелов прозвучали оглушительно один за другим. Гильзы падали в холодную воду и, сверкнув желтизной, как блесны, уходили вглубь. Еще два выстрела…

6

Куницын видит красную вспышку. Ракета. Откуда?

С вертолета! Они ждут ответного сигнала. Застыв на мгновение в неподвижности, он вслушивается в слабеющий рокот. Потом яростно гребет туда, где заметил вспышку, гребет, задыхаясь от усилий. Гребет пять минут, десять, час — море пусто.

Озноб снова набрасывается на него. Даже минутная бездеятельность дала знать о себе: сразу же окоченело тело.

В сумерках море кажется еще более холодным и жестоким. Мгла подступает к шлюпке плотнее и плотнее.

Если он правильно определил место посадки, то теперь в открытое море его не унесет. И если он продержится эту ночь… Главное — продержаться ночь. С семнадцати до десяти. То есть семнадцать часов. Всего лишь тысячу с небольшим минут.

На аэродроме сегодня не будут спать. Дома не будут спать. Выдержать — вот что он должен сделать, и сделает это. Пока хватит сил, он будет плыть. Пока он способен дышать и тело повинуется ему, он будет плыть.

Туго надутый жилет стягивает грудь, мешает грести. Пальцы с трудом нащупывают застежки. Ремни разбухли, наконец удается снять жилет. Куницын кладет его на бортик — в шлюпке нет места.

Ночь окружила его.

ОДИН В НОЧИ

1

«Рулевой» идет по расписанию. Через час-другой он пришвартуется к пристани Зеленая.

Просквоженная осенними ветрами палуба пуста. На ней мешки, корзины, бензопилы «Дружба», бочка с квашеной капустой.

В салоне сумеречно, дремотно, тихо: пассажиры нетерпеливо поглядывают в серую однотонность за окном, перебирая в уме предстоящие береговые заботы.

Разговор идет о местной сенсации. Этой осенью в Губу нежданно-негаданно зашло столько сельди, сколько здесь еще не видывали прежде…

Капитан Тимонин входит в салон в тот момент, когда пассажиры, притушив окурки, уже начинают готовиться к высадке.

— Не торопитесь, товарищи. Причалим не скоро.

— А в чем дело?!

— Человек в море. Будем искать! В воздухе повисает тишина.

— Кто такой, объясни толком? — говорит, наконец, человек в рыбацкой робе.

— Летчик, — отвечает Тимонин.

— В какой час дело было? Долго не выдержит…

— Вот что, капитан, ты нас сначала до места доставь… — заводится толстый парень в кожаном реглане. У него два пузатых чемодана, ящики, какие-то свертки. Видно, коммерческая душа!

— Ладно, помолчи, деятель! — останавливает его человек в робе.

Больше никто не спорит. «Рулевой» ложится на обратный курс. На палубе, среди мешков и бочек, плечом к плечу стоят люди.

Через час — новая радиограмма: «Искать лодку, в ней двое — пилот и рыбак. У летчика есть ракеты».

Люди прислушиваются, вглядываются в густую, вязкую темноту — ни вспышки, ни выстрела…

2

Он ударяет себя по лицу ладонью один раз и другой — сильно, не жалея. Странно: щека чувствует боль, а ладонь словно и не принадлежит ему, удар нанесен чем-то деревянным.

Дремота отступает на время. Волны меньше, шум моря как бы притих, стал глуше, однообразнее. Тьма глухая, плотная — ни блеска звезд, ни огонька на воде. Где найдешь среди мглистой ночи крохотную резиновую шлюпчонку, закрытую волнами? Но его ищут, он знает.

«Только одну ночь, — повторяет он себе. — Только одну ночь». Он думает об идеальном летчике. Тот держался бы до последнего. Держался уже хотя бы для того, чтобы показать, какой несгибаемый и упрямый народ — пилоты реактивных машин.

Гребок, гребок, гребок. Двадцать. Теперь привстань, освободи правую ногу. Согни ее, разогни. Еще раз согни. Десять раз. Достаточно. Снова присядь на корточки. Повернись вправо, теперь влево. Поверни голову. Так.

Если бы не это леденящее прикосновение влажной одежды!

Воды он не боялся. Знал секреты, знакомые только тем, кто вырос у моря и сроднился с ним: в шторм нырял под волну, целя в основание, и выскакивал на поверхность в безопасной зоне, где волны более покаты и спокойны. Ночью заплывал далеко от берега, лежа на спине, смотрел, как разворачивается над головой Млечный Путь, отыскивал знакомые созвездия, полузакрыв глаза, дремал, чуть шевеля ногами. Теплое, благодатное море…

В тишине раздается слабый плеск. В тишине — потому что шелест волн стал восприниматься им как тишина.

Будто рыба плеснула. Рука шарит по бортику. Жилет исчез! Сон сразу отступает: если что-либо случится со шлюпкой, вся надежда на жилет.

Несколько судорожных гребков.

Куницын, наконец, нащупывает жилет, пляшущий рядом со шлюпкой. Он снова уложил его на бортик: больше некуда.

Через час, задремав, он снова сбивает жилет с бортика. Озноб трясет его, нет сил погнаться за уплывающей «капкой». Стиснул зубы, напряг мышцы — озноб словно бы уменьшается.

Резкими и сильными гребками он заставляет шлюпку, описывать круг за кругом, шарит на ощупь руками.

Так продолжается около получаса. Может, выстрелить? Выстрел выхватил из темноты оранжевое пятнышко. Вспышка утонула в мороси. За эти полчаса ему удалось согреться, но зато он заметно ослабел. Иван зачерпывает темную воду и делает два глотка. Вода горько-соленая, гораздо солоней, чем черноморская. Она вызывает ощущение тошноты.

Теперь жилета нет. Но шлюпка невредима, и можно плыть дальше. Сколько часов продлится эта ночь?

Грести и грести, пока в теле есть хоть капля теплой крови.

3

Ночь, давящая ночь кругом, дождь, снег, шелест. Шлюпку подбрасывают не видимые во тьме волны.

Вдруг он обнаруживает, что лицо морозит холодное дуновений. Значит, гребет против ветра. Когда и зачем он развернулся, чтобы плыть в обратном направлении? Сознание уже плохо служит ему. Холод просочился в каждую пору, в каждую клеточку тела.

Страшней всего неизвестность. Берег впереди или открытая вода? Изменил или нет направление ветер? Может, лодка кружит на одном месте?

Хочется положить уставшие руки на борта, закрыть глаза и на секунду расслабиться. Сон тут же унесет тебя, уничтожит боль.

Но ты еще можешь не спать. Греби. Куда бы ни греб, к берегу или в море, — греби. Будь до конца бойцом.

«Будь до конца бойцом». Ты живешь не для одного себя. Вспомни, когда тебя выбирали парторгом, ребята говорили: «Мы верим Куницыну. Во всем».

Помнишь, как Костюченко, не выпуская шасси, садился на пашню? У него была вынужденная. И ты мчался к месту аварии по кочкам, и сердце твое замирало: как он был нужен тебе, твой друг!

А Юрий Ашаев? Оставалось на пятнадцать минут горючего, а он никак не мог выпустить шасси. Ты следил за ним, сжав кулаки: ты верил, ты ждал от него мужества. Ашаев выделывал в воздухе такие фигуры высшего пилотажа, что бывалые асы качали головами.

…Здесь в армии ты понял великую радость — радость жить для людей, жить их интересами, делить с ними счастье и горе, думать, заботиться о них.

Помнишь, как Костюченко, верный друг Костюченко, узнав о твоей женитьбе, хлопнул по плечу и сказал: «Ну, Иван, я тебя по-настоящему поздравляю. Про такую любовь только в книжке прочтешь, и то не во всякой, понял?»

Вы выросли с ней в одном городе, вместе ходили в школу, дружили, а потом, помнишь, ты впервые поцеловал ее, а потом уехал в летное; она часто писала тебе, и ты писал.

А потом ты понял, как дорога она тебе, как близка, и написал «приезжай поскорей».