Илья Веселов - Три года в тылу врага

• Название: Три года в тылу врага
• Автор: Илья Веселов
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1961

Книга «Три года в тылу врага» рассказывает о боевых действиях и сложной, нелёгкой жизни партизан Ленинградской области в годы Великой Отечественной войны. Разные люди пришли в партизанские бригады, воевавшие в тылу гитлеровской армии под Ленинградом. Были среди них и уральцы. Комиссаром одной из бригад стал Илья Иванович Веселов, живущий в Перми, автор этой книги.

Записки партизана — одна из многих книг воспоминаний бывших партизан о войне в тылу гитлеровской армии. Каждая такая книга чем-то дополняет другие, раскрывая новые страницы истории партизанского движения периода Великой Отечественной войны, рассказывая о замечательных советских людях, об их мужестве, патриотизме, их вере в непобедимость Советской власти, о крепкой связи с народом.

Партизанские отряды Ленинградской области были хорошо организованной массовой партизанской армией, которая не только сражалась с карателями, но и сковывала множество немецких армейских дивизий, нанося им огромные потери и неоднократно срывая тем самым генеральное наступление гитлеровцев на Ленинград. Книга И.И.Веселова на большом количестве примеров показывает массовый героизм советских людей как закономерное явление, порождённое развитием социалистического общества.

---

Обе бригады выполнили свою задачу — оттянули с важнейших участков фронта несколько дивизий, уничтожили тысячи вражеских солдат и офицеров и теперь, чтобы оторваться от противника, решили рассредоточиться, возобновить борьбу с оккупантами в новых районах.

Время перевалило за полночь. Поредевшие роты и отряды выстраиваются перед опушкой леса.

С короткой напутственной речью выступает Григорий Иванович. Затем выступаю я, командиры отрядов, рог, партизаны.

Первым подходит прощаться Ефим Зонов. С шестью партизанами он получил задание выйти в район Тосно — Синявино и Мги, разведать систему вражеских укрепленных районов, огневых позиций тяжелой артиллерии и все данные самостоятельно передать по радио в штаб партизанского движения.

Прощаться подходит Алексей Ильич Садовников. Со своими подрывниками он уходит на железную дорогу через Карамышевский район в знакомые места Чихачево и Бежецк. Мы обнимаемся, троекратно, по-русски целуемся.

Потом подходит Виктор Павлович Объедков, уводящий отряд к Стругам Красным. В Шимский район следует со своим отрядом Алексей Федорович Тараканов.

Разрозненно по отрядам и ротам в Гдовский район отходила бригада Глебова. Как-то тяжело прощаться с командиром бригады Семеном Михайловичем Глебовым. Он подошел к нам. Его трудно узнать: страшно похудел, раненая рука висит на повязке. Мы обнялись, потом долго стоим молча.

— Наверно, навсегда расстаемся, — проговорил Глебов. Голос его дрогнул, он как-то особенно посмотрел на меня.

Трудно расставаться с боевыми товарищами, с которыми сражались бок о бок, делили невзгоды и радости.

— Пора, — говорит Клочко.

Отряд Объедкова идет мимо невысоких холмиков — могил партизан, погибших в последнем бою. Партизаны останавливаются, снимают шапки. Колонна исчезает в лесу.

Проходит час, второй, третий. До нас не доносятся звуки стрельбы. Значит, все благополучно миновали вражеские заслоны.

— Пойдем и мы, — говорит Ефимов. На костры подбрасываются новые кучи хвороста и дров: пусть фашисты думают, что партизаны все еще находятся в лесу.

Начало светать, когда наш небольшой отряд в триста с лишним человек двинулся к линии фронта, в леса Малой Уторгоши. Узкими лесными тропами, через незамёрзшие еще болота мы идем мимо деревень и сел, занятых карателями, минуем перекрестки дорог, которые усиленно охраняются патрулями противника.

Шли день и ночь и только через сутки остановились на дневку. Несмотря на усталость, Сергей Иванов начинает прощупывать ближайшие населенные пункты. Ничего утешительного разведчики не принесли: кругом стоят крупные гарнизоны немцев, полицейские отряды.

Решаем идти дальше и обосноваться в районе деревни Замушки. И снова начинается поход под осенними дождями, перемежающимися со снегом, в слякоть, через разбухшие от непогоды ручьи и болота, уничтожая по пути полицейские отряды, фашистские комендатуры, связь, обозы.

Но с каждым днем идти становится все труднее. Легкая одежда не спасает от холодов. Кончились продукты и боеприпасы. Прекратилась связь со штабом партизанского движения: вышла из. строя радиостанция. Как ни пытался Петр Мефодьевич Вифатнюк наладить ее — ничего не вышло. Не помогли и трофейные детали, которые нам удалось достать через своих людей в городе Дно.

Пятнадцатого ноября Петр Агафонович Горячев доложил Ефимову:

— Муки осталось на три дня.

— Сократить норму наполовину.

— Триста граммов на человека — это очень мало.

— Прирезать лошадь.

Через два дня была съедена еще одна лошадь. Потом еще и еще. Наступил день, когда не стало ни лошадей, ни муки. Осталось по два-три сухаря.

Выход предложил Сергей Иванов:

— Через Крутед на Юково и Селище два раза в день проходят обозы с немецкими грузами. Возможно, они везут и продовольствие.

Решили сделать засаду. Целую ночь и утро партизаны во главе с Ефимом Яковлевичем Смирновым пролежали на опушке леса. Перед обедом на дороге показался обоз. В короткой схватке ездовые были перебиты. Но в ящиках оказались какие-то запасные части. На стоянку привели лошадь, случайно уцелевшую в перестрелке.

— Есть мясо! — обрадовались партизаны и начали свежевать тушу.

Тут же загремели выстрелы. Смирнов не заметил, как следом за ним двигалась небольшая группа гитлеровцев. Четверо партизан замертво упали в снег.

Началась перестрелка. По счастливой случайности именно в это время наши разведчики возвращались с задания. Они быстро зашли карателям в тыл и всех уничтожили.

Отряд редел. Люди гибли в стычках с врагом, умирали от ран, от голода, болезней. Был единственный вы? ход — перейти линию фронта, запастись боеприпасами, зимней одеждой и вернуться.

Снова началось движение по чащобам и болотам. Обессилевшие от голода и холода партизаны делали за сутки с большим трудом пять-еемь километров. В прифронтовой полосе гитлеровцы сожгли все деревни, население угнали на каторгу в Германию. В какой бы населенный пункт мы ни заходили — всюду торчали одни трубы. Мы превратили в пищу лоскуты кожи с животных, варили сыромятные ремни от автоматов. Ели все, но голод и холод брали свое. Почти каждый час умирали люди, особенно молодежь 15–18 лет. Достаточно было человеку уснуть, как он засыпал навсегда.

Восемнадцатого декабря остатки отряда в двести пятьдесят человек вышли на опушку леса. Перед нами стояла деревня Острая Лука, в которой сохранилось несколько домиков.

Нас отделяла от нее небольшая речушка. Из-за тумана проступали очертания прибрежных кустов и сохранившиеся домики. Тишина окутала все — и деревья, и постройки, и покрытые снегом поля и деревья.

После непрерывных боев и тяжелых изнурительных переходов по сугробам эта тишина вновь напоминала мирную обстановку и казалось, что не было ни войны, ни смертельных схваток с фашистами.

— Как хорошо! — сказал Александр Иванович Селивёрстов, когда увидел перед собой дымящиеся трубы домов. — Топят печи по утрам, как у нас под Куйбышевом.

Он крепко уцепился руками за шершавую кору старой ели и тихонько опустился на снег. Расстегнул свой старенький полушубок, тяжело вздохнул, опустил голову и ткнулся лицом в снег.

— Вставай, Александр Иванович, простудишься.

Но Селиверстов не двигался. К нему, едва передвигая ноги, подошел Пашнин. Он приподнял его, посмотрел на опухшее лицо, пощупал пульс.

— Умер.

— А впереди, дымя трубами, маячили дома, в которых, как нам казалось, были и пища и тепло, где так хорошо можно отоспаться.

— Надо хоть что-нибудь достать. Пусть с боем, с жертвами, но пища должна быть в отряде. Надо спасать людей, — обратился я к Григорию Ивановичу. Он сам весь опух, лицо сделалось восковым. От голода он еле двигался.

Пошло нас шестеро. С трудом волоча ноги, мы двигались по заснеженному полю к дому, стоящему на отшибе.

Через окна доносился русский говор. Изредка слышались детские голоса.

«Кажется, свои», — подумал я и вместе с тремя партизанами открыл дверь в избу. Она была битком набита стариками, старухами и малолетними ребятишками. Все с удивлением поднялись с мест и смотрели на нас.

— Кто такие и чего надобно? — спросил поднявшийся с лавки высокого роста старик.

— Партизаны, дорогой папаша. Оказались в тяжелом положении, нужно хлеба. Умирают люди с голоду, — ответил я, опираясь о печку.

— Партизаны? Под самым-то фронтом? — недоверчиво произнес старик.

— Вот именно. Нас ведь много. Очень много и бьем врагов везде — и на фронте и около фронта, где немец попадет.

Люди минуту молчали, с любопытством разглядывали нас, потом не выдержали, старухи заплакали, начали обнимать нас, натаскали на стол вареной картошки, краюхи хлеба, принесли кастрюлю капусты. Потом нашли рваный мешок и все съестное сложили в него. Начались расспросы. Старики переглянулись, и один, видимо хозяин, сообщил, что две недели назад около деревни остановились партизаны Глебова, у них были раненые. Немцы окружили их, и все партизаны погибли. Погиб и командир.

Мы слушали стариков и сами говорили мало. Сказали только, что любой ценой, но мы победим, несмотря на лишения, и эта победа близка.

— Дай бог, — ответила старушка, совавшая мне за пазуху еще каравай черного хлеба с мякиной, и перекрестила меня.

Вторая группа, ходившая в другую деревню, тоже вернулась кое с какими продуктами.

Я подошел к Вифатнюку и дал ему пару вареных не успевших еще остыть картофелин.

— А, картошка, — проговорил он и, не сдирая шелухи, начал есть. — Вкусная, никогда еще такой не едал. Дай еще, хоть одну, — просил он.

— В обед получишь, будем варить заваруху, к ней дадим хлебца. А теперь потерпи.

— Ладно, — ответил он и снова начал возиться со своей радиостанцией, чтобы попытаться еще раз связаться с Большой землей.