Джеймс Герберт - Тайна Крикли-холла

• Название: Тайна Крикли-холла
• Автор: Джеймс Герберт
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-34607-3

Гэйб Калег, опасаясь за душевное состояние жены, которая винит себя в исчезновении их младшего ребенка, снимает дом в тихой провинции, куда и перевозит семью. Несуразный и зловещий особняк мало похож на тихое, уютное жилище — Крикли-холл полон призраков и загадок. Много лет назад, еще во время Второй мировой войны, эти места сильно пострадали от страшного наводнения, а все обитатели Крикли-холла погибли. Только ли стихия лишила их жизни? И чего желают призраки, населяющие таинственный дом?

Новый роман Джеймса Герберта, признанного мастера мистики, соперника самого Стивена Кинга, писателя, книги которого переведены более чем на тридцать языков, впервые на русском языке!

---

Перси, тогда почти юноша, работал садовником и помогал во многих других делах в Крикли-холле, он занимался домом и садом постоянно, независимо от того, жил там кто-нибудь или нет, и он пытался подружиться с детьми, когда повседневные обязанности приводили его в дом, — но Криббен вскоре запретил всякие отношения между Перси и детьми, не желая, чтобы дети отвлекались от разработанного им плана занятий. Но это не помешало Перси наблюдать за всем происходящим.

Прошло не так уж много времени, и дети изменились. Из веселых, горластых юнцов они превратились в тихих, настороженных существ, боявшихся гнева Криббена или Магды. Им пришлось жить по расписанию столь строгому, что это, похоже, сломало их дух. Наказания за все, что Криббен считал нарушением дисциплины, бывали суровы, это Перси узнал быстро. Обычный рацион детей никогда не изменялся: овсяная каша и чашка воды на завтрак, немного изюма, вареный картофель и капуста на обед, сыр и яблоко на ужин. Неплохое меню для той поры, если бы порции не были такими маленькими. Перси видел, что никто не остается без еды, и все равно, хотя детей не лишали сознательно необходимой заботы, они сильно похудели, жизненная сила постепенно покидала их.

В доме они ходили босиком или в чулках, несмотря на сырость и холод, постоянно царившие в комнатах вне зависимости от времени года. Хождение босиком не только помогало сберегать обувь, но и избавляло воспитателей от «излишнего» шума. Похоже, Августус Криббен страдал сильными мигренями. Эвакуированным детям не позволялось играть с игрушками, присланными сиротам из различных благотворительных организаций, регулярно снабжавших детей и школы в бедных районах одеждой, книгами и прочим. Игрушки сразу сложили в кладовку на чердаке, рядом с детской спальней, как будто нарочно, чтобы подразнить детей.

— Мы нашли коробки, — сообщила Эва садовнику, посмотрев на старомодный волчок, стоявший между ними на краю кухонного стола. — Гэйб обнаружил их на чердаке. Как вы и сказали — игрушки спрятаны в кладовке рядом со спальней. Боже мой, они там лежали все эти годы…

Перси внимательно изучал взглядом яркую вещицу, в его глазах светилась печаль. Помолчав несколько мгновений, он сказал:

— Да, с тех пор в доме не появилось ни одной семьи, которая бы заинтересовалась всем этим… И детишек тут не было, которым бы понравилось играть с такими игрушками.

Он вздохнул, и Эве показалось даже, что старик вздрогнул. А потом Перси продолжил свою историю.

— Помню, однажды я видел детей вместе, они строем шли в церковь Святого Марка, на воскресную службу. В сентябре дни уже стояли холодные. Дети шли парами, держась за руки, в ногу, и все девочки были в одинаковых коричневых беретах, а на мальчиках надеты пальто не по размеру — кому велико, кому мало, ни одно не подходило как следует. И у всех на груди висели противогазы, хотя в Холлоу-Бэй вряд ли можно было ожидать газовых бомб. Я до сих пор помню, какие они были тихие, совсем не похожи на обычных детей — те ведь всегда смеются, болтают, не могут усидеть на одном месте… Да они и сами такими были, когда только приехали сюда. А стали молчаливыми, как могила, вроде как… вроде… — Перси старался подыскать точное слово. — Запуганные, что ли, если вы понимаете, что я хочу сказать. Как будто боялись веселиться.

Старик печально покачал головой, вспоминая.

— Криббен шел впереди, возглавлял процессию, а Магда — сзади, она следила, чтобы дети не нарушали порядка. Маврикий Стаффорд шел рядом с ней, это тот высокий мальчик, о котором я говорил, он выглядел постарше своих лет. Почему-то Криббены обращались с ним не так, как с другими. Потом я узнал, что он был доносчиком. Рассказывал Криббенам обо всем, что другие дети делали неправильно. Высокий, да, но костлявый и двигался неловко. Помню, он усмехнулся, когда проходил мимо меня, так, знаете, нахально усмехнулся, у него еще одного зуба не хватало. Другие дети его не любили, и у них были причины, конечно. Учительский любимчик, вот кем он был. И подлый парень, очень подлый. Просто змея. Я это все узнал, когда в Крикли-холл приехала Нэнси, учительница.

Перси снова замолчал на какое-то время, и Эва подумала, что он, возможно, восстанавливает в памяти портрет Нэнси. Похоже, Перси унесся в мыслях куда-то далеко, затерявшись в другом времени.

— Расскажите мне о ней, — мягко попросила Эва, и старый садовник очнулся, откашлялся, слегка выпрямился.

— Нэнси… Ее фамилия Линит, так маленькую птичку называют — «линит», коноплянка… и ей было всего девятнадцать лет. Хорошенькая девочка, такая хрупкая с виду, но сильная духом, если вы понимаете…

Как и одиннадцать эвакуированных детей, Нэнси Линит тоже была сиротой, воспитанной в закрытом учебном заведении в одном из пригородов Лондона. Когда ей исполнилось шестнадцать, она покинула школу, чтобы посвятить свою жизнь обучению и воспитанию бедных детей, в особенности сирот, как она сама. И она с радостью ухватилась за возможность поработать с сиротами в Холлоу-Бэй. У Нэнси были кудрявые волосы, они светились, как начищенная медь, и падали ей на плечи, — сказал Перси, грустно глядя на Эву. — И добрые глаза, такого же цвета, как лесной орех, и веснушки на щеках, — а выглядела она лет на двенадцать, не больше. Ну, мы с ней вроде как подружились, я и Нэнси. Ох, я знал, конечно, что она слишком хороша для меня, и думал вообще-то, что мне повезло быть рядом с ней только потому, что у нее рука была больная, сухая. Для меня-то это ничуть ее красоту не портило, ни капельки, но другие парни в те дни… Ну, в те дни так уж относились к людям с какими-то недостатками. Это уж потом, когда война закончилась и вернулись все эти пилоты и моряки, с обожженными лицами, да без рук или ног, — ну да, тогда люди начали по-другому относиться к подобным вещам. Хотя и не все, правда… некоторые и по сей день терпеть не могут чужой беды, но я думаю, это дело обычное.

Он снова грустно, очень грустно покачал головой.

— Ну, как бы то ни было, мы с Нэнси подружились… можно даже сказать, я за ней ухаживал… и через нее-то узнал о том, что происходит в Крикли-холле, о том, чего сам не мог увидеть…

Расписание дня детей было строгим и соблюдалось неукоснительно. Они каждое утро вставали в шесть часов, включая и воскресные дни, и, перед тем как умыться и одеться, заправляли свои кроватки. Потом завтракали, потом собирались в большом холле, где Криббен читал им молитву. В восемь начинались уроки в большой классной комнате, она служила также и столовой. Там стояли столы, и складные стулья, и учительский стол с выдвижными ящиками, и раскрашенный оловянный глобус — он стоял на буфете. И еще там была классная доска на подставке. Ланч у детей был в двенадцать, на него отводилось всего двадцать минут, потом ребята должны были заниматься хозяйственными работами: подметали пол, вытирали пыль, полировали мебель. По субботам пол основательно мыли, чистили камины и снова разжигали огонь в гостиной для Криббенов (несмотря на постоянный холод, наполнявший дом из-за подводной реки, бойлер никогда не использовался, и большие железные радиаторы всегда оставались ледяными). Уроки возобновлялись в два часа и заканчивались в шесть. После дети могли читать в спальне до семи, никаких игр им не разрешали, и затем они ужинали. После ужина — купание, причем строго по очереди, у каждого ребенка был для этого свой день. Потом снова собрание для молитвы, и ровно в восемь в доме гас свет — дети ложились спать.

Нэнси сняла комнату в деревне и в Крикли-холл являлась ровно в 7.45 каждое утро, чтобы заниматься с детьми, уходила она оттуда в шесть часов вечера.

— Нэнси больше всего огорчалась из-за того, что детей постоянно наказывали. Криббены их били, иногда кожаным ремнем, но чаще палкой. Нэнси была тихой малышкой, но она ужасно расстраивалась, видя, как обращаются с сиротами. Она много раз пыталась спорить с Криббенами, но боялась заходить слишком далеко, потому что ее могли просто выгнать, а ей нестерпимой стала мысль, что она расстанется с детьми, она просто не могла этого допустить, ведь без нее с ними обошлись бы еще хуже. Однажды она даже повидалась с викарием, старым Хораком Россбриджером, и пожаловалась ему на Криббенов, но викарий слишком восхищался Августусом Криббеном, чтобы прислушаться к Нэнси. Просто велел девушке, чтобы она вернулась к работе и занималась исключительно своими делами. Но я думаю, Нэнси задумала как-то изменить положение вещей, только не знаю, как именно.

Эва вопросительно посмотрела на Перси.

— Что вы имеете в виду? Неужели…

Перси взмахнул рукой, словно в отчаянии.

— Меня как раз в это время призвали в армию. Мне исполнилось восемнадцать, а армия нуждалась в каждом мужчине и юноше, способном взять в руки оружие.

Эва быстро произвела мысленный подсчет. Боже милостивый! Перси уже исполнился восемьдесят один год!