Михаил Савеличев - Черный Ферзь

• Название: Черный Ферзь
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Идея написать продолжение трилогии братьев Стругацких о Максиме Каммерере «Черный Ферзь» пришла мне в голову, когда я для некоторых творческих надобностей весьма внимательно читал двухтомник Ницше, изданный в серии «Философское наследие». Именно тогда на какой-то фразе или афоризме великого безумца мне вдруг пришло в голову, что Саракш — не то, чем он кажется. Конечно, это жестокий, кровавый мир, вывернутый наизнанку, но при этом обладающий каким-то мрачным очарованием. Не зря ведь Странник-Экселенц раз за разом нырял в кровавую баню Саракша, ища отдохновения от дел Комкона-2 и прочих Айзеков Бромбергов. Да и комсомолец 22 века Максим Каммерер после гибели своего корабля не впал в прострацию, а, засучив рукава, принялся разбираться с делами его новой родины.

Именно с такого ракурса мне и захотелось посмотреть и на Саракш, и на новых и старых героев. Я знал о так и не написанном мэтрами продолжении трилогии под названием «Белый Ферзь», знал, что кто-то с благословения Бориса Натановича его уже пишет. Но мне и самому категорически не хотелось перебегать кому-то дорогу. Кроме того, мне категорически не нравилась солипсистская идея, заложенная авторами в «Белый Ферзь», о том, что мир Полудня кем-то выдуман. Задуманный роман должен был быть продолжением, фанфиком, сиквелом-приквелом, чем угодно, но в нем должно было быть все по-другому. Меньше Стругацких! — под таким странным лозунгом и писалось продолжение Стругацких же.

Поэтому мне пришла в голову идея, что все приключения Биг-Бага на планете Саракш должны ему присниться, причем присниться в ночь после треволнений того трагического дня, когда погиб Лев Абалкин. Действительно, коли человек спит и видит сон, то мир в этом сне предстает каким-то странным, сдвинутым, искаженным. Если Саракш только выглядит замкнутым миром из-за чудовищной рефракции, то Флакш, где происходят события «Черного Ферзя», — действительно замкнутый на себя мир, а точнее — бутылка Клейна космического масштаба. Ну и так далее.

Однако когда работа началась, в роман стал настойчиво проникать некий персонаж, которому точно не было места во сне, а вернее — горячечном бреду воспаленной совести Максима Каммерера. Я имею в виду Тойво Глумова. Более того, возникла настоятельная необходимость ссылок на события, которым еще только предстояло произойти много лет спустя и которые описаны в повести «Волны гасят ветер».

Но меня до поры это не особенно беспокоило. Мало ли что человеку приснится? Случаются ведь и провидческие сны. Лишь когда рукопись была закончена, прошла пару правок, мне вдруг пришло в голову, что все написанное непротиворечиво ложится совсем в иную концепцию.

Конечно же, это никакой не сон Максима Каммерера! Это сон Тойво Глумова, метагома. Тойво Глумова, ставшего сверхчеловеком и в своем могуществе сотворившем мир Флакша, который населил теми, кого он когда-то знал и любил. Это вселенная сотворенная метагомом то ли для собственного развлечения, то ли для поиска рецепта производства Счастья в космических масштабах, а не на отдельно взятой Земле 22–23 веков.

Странные вещи порой случаются с писателями. Понимаешь, что написал, только тогда, когда вещь отлежится, остынет…

М. Савеличев

---

Чем ниже они спускались, тем тише становилось. Казалось, ледяной воздух подмораживает все звуки, отчего привычный шум пара в плохо отцентрированных турбинах, шелест воды в трубах сменялись тяжелой тишиной. Она подкрадывалась откуда-то снизу, просачивалась сквозь трещины в корпусе, постепенно затапливая палубу за палубой, отсек за отсеком. С каждым шагом Сворден и Кронштейн все глубже окунались в черное безмолвие, которое нестерпимо хотелось нарушить. Любым способом.

Кронштейн принялся тихо бормотать. Сворден прислушался:

— Основным боевым назначением корабля является… эээ… поражение боевым воздействием сил и средств противника. Организация корабля строится… хм… в соответствии с его боевым предназначением на основе задач… да, задач… решаемых данным классом кораблей, — Кронштейн неистово чесал затылок, вспоминая подробности Общего уложения флотской службы. — Организационно-штатная структура корабля устанавливается его штатом… Так, свистать всех наверх… Во главе корабля стоит… да, понятно, что командир корабля. В помощь командиру корабля назначается… назначается… — тут Кронштейн даже остановился, вцепившись в промасленный затылок уже обеими руками. — Ах, да, конечно же!..старший помощник, являющийся первым заместителем командира корабля. Весь личный состав корабля составляет его экипаж…

— Хорошо, — сказал Сворден, слегка подтолкнув Кронштейна в спину. — Откуда такие познания, дружище?

— Читаю, — объяснил тот. — Очень много читаю.

Образ механика, листающего на досуге «Общее уложение», «Типовое корабельное расписание» или «Незыблемые правила вахтенной службы», да и вообще держащего в руках нечто, кроме трофейных книжек с пахабными картинками заставил Свордена похлопать Кронштейна по плечу.

Через несколько отсеков они наткнулись на прокладочные работы. В свежевырезанное отверстие внутреннего корпуса втискивался плазменный резак, вокруг которого собрались Торпеда, Сморкалка и Две полоски. Едко воняло поглотителем и остывающей металлокерамикой. Тишина, наконец-то, испуганно жалась по темным углам, уступив место жаркому спору по узкоспециализированному вопросу:

— Глотка! — Торпеда комкал на груди прожженную куртку. — Говорю же, глотка!

— Дифферент! — Сморкалка утирал безостановочно текущую из носа мокроту и тыкал перепачканным пальцем в схему. — Предельный килевой дифферент!

Две полоски хранили молчаливый нейтралитет, всеми четырьмя руками расталкивая спорщиков. Судя по хрипоте в голосах, дело приближалось к поножовщине.

— Команде по местам стоять! — проорал Кронштейн, перегнулся через руки Двух полосок и втиснул Сморкале в ноздри по болту. — Торпедные аппараты товсь!

Сворден отобрал у Торпеды кортик.

— О чем спор?

— О дифференте, — сказала левая половина Двух полосок.

— О глотке, — возразила правая половина.

— Раком он стоит, раком! — брызгал слюной Торпеда. — Концы бросим вниз и уже на нижнем ярусе, как дерьмо в гальюне!

— Диффергент, — уперся Сморкалка. — Эт тегя гаком за гагие штучки постагят… всех утопишь… мугак!

— На попа… на попа… — Торпеда уже задыхался, лицо его посерело, язык выпячивался между губ синеватым слизнем. — Вертикально… глотка здесь, глотка…

Кронштейн отобрал у Сморкалки схему:

— Дай сюда, чучело. Мы здесь, так?

— Так, — Сморкалка поглубже запихал металлические затычки.

— Предельные углы где вымеряли?

— Как и полагается…

— По осевой, — буркнул Торпеда. Две полоски согласно закивали.

— Сопротивление грунта учли? — продолжал допытываться Кронштейн.

— Пго эго и тогуем, — сказал Сморкалка. Лишенный стоков, он, судя по всему, начал изнутри переполняться мокротой. Глаза его уже заволокло зеленоватой дурной мутью. — Нег готки згесь, нег!

— А вот это что по-твоему? — указал Кронштейн. — Вот здесь что торчит?

— Э-э-э… дасбут? — спросил Сморкалка.

— Не пароход! — рванул на груди куртку Торпеда.

— И какой же дасбут? — вопрошал Кронштейн, встряхивая одной рукой за шиворот Сморкалку, а другой тыча в лицо схемой. — Какой же, а?

— Я его порву! — сообщил Свордену Торпеда. — Пусти меня. Я бешеный!

— Порвет, — кивнула одна половинка Двух полосок.

— Не порвет, — кивнула вторая половинка.

Кронштейн нацепил схему на крюк, вытащил изо рта болт и нацелился воткнуть его Сморкалке в глаз.

— Ты, чучело, когда режешь проход прежде поинтересуйся, что за канистра под тобой жидкий грунт хлебает! Ага?

— Ага! — зажмурился Сморкалка.

— А лежит под тобой Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец «Проныра». Усек? — Сморкалка кивнул. Кронштейн потребовал:

— Повтори!

— Пгоныга!

— Полностью!

— Иго Игегагоского Выгочегва Фгамагий Гагегоногец Пгоныга!

— За такое произношение с тебя заживо шкуру содрать мало, — поморщился механик, но затем поинтересовался:

— И чем знаменит Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец «Проныра»?

Сморкалка гулко сглотнул.

— А знаменит Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец «Проныра» водоизмещением. Он был самым большим дасбутом, пока не пошел в гноище, понял, чучело?

— Таг тогно!

— Боевая тревога! Дасбут к выходу в море приготовить! И что это по-твоему означает? — продолжил Кронштейн допрос с пристрастием. Но ответа дожидаться не стал. — А означает это, чучело, что Ее Императорского Высочества Флагманский Ракетоносец «Проныра» выдержит очень большое количество «глоток». Очень. Сечешь?

— Сегу.

— Тогда режь, — пожал механик плечами.

Сворден отпустил Торпеду. Тот, отвесив Сморкалке оплеуху, мгновенно успокоился. Затем вместе с Двумя полосками ухватился за резак. Аппарат заурчал, погружаясь в корпус дабута. Сморкалка подтянул баллон с охладителем и принялся поливать раскаленную броню. Облака пара с шипением вырывались из отверстия.

— Пошли, — сказал Кронштейн Свордену. — В другом месте переберемся.

Через тамбур-шлюз они перешли в следующий отсек и спустились на среднюю палубу. Оттуда по узкому переходу переползли в другой дасбут.

— Подняться на перископную глубину! — командовал Кронштейн. — Приготовится к поднятию перископа! Включить аварийное освещение! — источник команд флотского устава казался неистощимым. Для Свордена это тоже оставалось загадкой — откуда тот их выуживал. Как болты.

Они продолжали погружаться. Отсек за отсеком, палуба за палубой, уровень за уровнем, «глотка» за «глоткой». Мир, сотворенный из мириад отработавших свой ресурс «дасбутов», все глубже заглатывал их. Кронштейн и Сворден шли бесконечными коридорами, открывая и закрывая люки, съезжали по перилам трапов, опускались по скобам и веревкам, шлепали по вонючим лужам гноища, в которых копошилась какая-то мерзость.

Редкие встречные неприветливо кивали и продолжали свои непонятные дела в синем полумраке аварийного освещения.

С какого-то момента тишина начала отступать. Кронштейн прекратил бормотать. В шумы работающих энергетических установок и пыхтящей гидравлики вплетались посторонние звуки. Гудели корпуса, сжимаемые тяжестью верхних наслоений, где все новые и новые дасбуты медленно погружались в вязкое вещество гноища. Скрежетали друг о друга обшивки лодок. Шуршали пузыри воздуха — последние выдохи раздавленных дасбутов.

Разноцветная ржавчина расползалась по переборкам, поёлам и подвалоку. Красные, оранжевые, зеленые языки покрывали металлические поверхности бугристыми влажными язвами. Казалось, рука касается не мертвого материала, а живого тела, охваченного неизвестной болезнью, обжигающей кончики пальцев огнем лихорадки.

— Плохо дело, — качал головой Кронштейн, проводя обслюнявленным болтом по пятнам ржавчины. — Дрянь дело, — чем глубже они погружались, тем больше вменяемых фраз разбавляли корабельно-уставной лексикон механика.

Поначалу это были редкие вкрапления слов-оценок: «плохо», «дрянь», «никуда не годится», «все крахом идет». Затем между ними редкими пузырями, но со временем все чаще и чаще всплывали: «немедленно подтянуть крепления», «захватить сюда Штангеля и продуть гидравлику», «организовать приборку отсеков и проверку энергоустановки».

— Трудная работа, — сказал Сворден.

— Не девок в кубрике тискать, — согласился механик. — И здесь никуда не годится. Опять ржавчина появилась. Никому дела нет. Все надо чистить, и там тоже. А тут — болты затягивать, пробки ставить. Соблюдать режим тихого хода!

Доставая из подсумка инструмент, Кронштейн останавливался подтянуть крепления, простучать подозрительный участок трубы, замерить напряжение в бортовой сети.

Иногда они натыкались на ремонтные группы, которые сосредоточенно копались в переплетениях проводов силовых установок, по направляющим рельсам перетаскивали громоздкие агрегаты смутного назначения, разбирали на части округлые туши торпед.