Борис Лисицын - Свиток Наафранха

• Название: Свиток Наафранха
• Автор: Борис Лисицын
• Издательство: Азбука
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-395-00091-0

…У фон Лутца мы обнаружили любопытный пассаж, касающийся смерти.

Если излагать его в современной терминологии, то смысл этого высказывания заключается в том, что атомы, слагавшие живой организм, даже после его смерти продолжают как бы «помнить» биологическую информацию. И если оживить хотя бы часть мертвой плоти, что возможно в течение очень долгого времени, то тело полностью восстановится и заново обретет способность мыслить…

Рассказ вошел в антологию «Возвращение Ктулху» (2008).

---

Кто знает, как выглядела эта статуя в первозданном виде? На каких планетах ее сотворили? Как она попала на комету, занесшую ее к нам?

Сейчас ее голова представляет собой, на первый взгляд, монолитный шар. Между тем, когда мы спустились в склеп, у этой фигуры была разинута пасть, причем она смотрелась столь угрожающе и мерзко, что у меня не возникло желания изучить скульптуру повнимательнее, — при этих словах Мейнингера я с досадой покачал головой. — Когда мы решили вскрыть саркофаг и немного сдвинули его крышку, на мгновение в помещении установилась непроницаемая тьма, а затем ее разорвал лиловый луч поразительной яркости, который ударил из гробницы вверх, расколол крышку вдребезги, затем, едва коснувшись, заплавил рот статуи (я полагаю, специально для того, чтобы скрыть от нас ее содержимое), пробил стену скалы и, достигнув Бог знает какой высоты, исчез в небе. Странно, что мы еще остались живы, ведь, надо полагать, температура у этого луча была астрономическая.

Откровенно говоря, сначала у нас возникло желание закрыть саркофаг и навсегда бросить его в склепе, — услышав эти слова Адама, я судорожно дернулся. — Но спустя некоторое время наш страх понемногу рассеялся, мы вытащили мумию и статую Наафранха наружу, и я увез их в Америку. Скоро я понял, что совершил непростительную ошибку.

— Почему же, черт возьми? Это же потрясающая ценность! Великое открытие!

— Это открытие не приведет к добру. Что будет, если Наафранх вновь оживет? Я не сомневаюсь в том, что этого момента неустанно ждут в течение тысячелетий его верные слуги — послушники культа оживителя мертвых Менехеба. Когда мы плыли назад, я заметил, что за мной следят… Не знаю, кто конкретно, но уже почти три недели я постоянно ощущаю на себе чьи-то пристальные коварные взгляды.

— Боже, Адам, у тебя паранойя! — простонал я. — Ты просто переутомился, вот и мерещится всякая ерунда, и твое воображение слишком распалено красивыми сказками. За время рождественских каникул ты отдохнешь, и все станет на свои места. А я пока займусь нашим новым другом с тем, чтобы к наступающему году порадовать общество.

— Прекрати болтать эти гадости, — внезапно разозлился Мейнингер. — Ты не понимаешь, насколько это серьезно.

Обычно кроткий и доброжелательный Адам к моему неописуемому удивлению принялся яростно отстаивать свою правоту, не чураясь недостойных оскорблений в мой адрес. Вскоре мне надоели его сентиментальные бредни, основанные на жалкой теософии, и я ушел домой спать, оставив Мейнингера в одиночестве.

На следующий день я позвонил ему домой, намереваясь помириться, но Элен сообщила, что Адам тяжело заболел и почти постояно находится в бессознательном состоянии. Мне пришлось заниматься подготовкой мумии Наафранха к презентации в одиночку. Позже, когда Мейнингер пришел в себя, я стал навещать его, но он по большей части отмалчивался, твердо избегая разговоров о Наафранхе. Мое решение выставить 10 января мумию неандертальца в демонстрационном зале он воспринял со странным безразличием.

Новый экспонат, как я и предполагал, сразу привлек к себе всеобщее внимание, причем не только среди специалистов, но и у широкой публики. Вопреки ожиданиям Мейнингера, никаких существенных неприятных эксцессов, связанных с мумией, не происходило, и он был вынужден согласиться с тем, что его страхи были лишены всякой реальной основы. Иногда меня немного смущало то, что некоторые посетители жаловались на плохое самочувствие во время созерцания Наафранха. Говорили, что от саркофага, накрытого сверху стеклянным колпаком, якобы исходят какие-то флюиды, вызывающие приступы слабости и боли. Эти приступы медленно проходили только после того, как люди покидали здание музея. Что касается меня, то я не чувствовал ничего дурного, скорее наоборот, наблюдение за трупом, сопровождающееся аномальным смакованием уродливых деталей мумии, бодрило меня. И жалобы посетителей музея откровенно смешили меня — то ли своей вздорностью, то ли самим фактом недомогания людей.

В течение зимы не было отбоя от желающих взглянуть на доисторическое чудовище, поскольку многим хотелось пощекотать себе нервы яркими ощущениями. С любопытством Наафранха пожирали глазами солидные бизнесмены, почтенные дамы, представители артистической богемы, клерки, рабочие, студенты, школьники и люди иных социальных категорий. Но Адам, признав себя побежденным в нашем споре, тем не менее, всячески препятствовал визитам в музей своей жены и Мэгги Вейсман, хотя им и самим претила идея глазеть на коллекцию монструозностей. Отсутствие Мэгги было довольно огорчительным, но меня уже полностью поглотила подготовка к намеченной экспедиции в Палестину, перед которой ставилась цель отыскать следы загадочного существа Йилг-Кагута — «дарующего боль», как его называли халдеи-поклонники Ваала.

Однако ближе к весне я, по-видимому, остался одним из немногих, кто мог спокойно находиться возле саркофага. Участившиеся случаи инфарктов, эпилептических припадков, истерик, внезапных проявлений психопатии оттолкнули основную массу посетителей от этого зала.

По мере того, как шумиха вокруг музея и его новой выдающейся ценности утихала, в апреле 1911 года я стал замечать в почти пустом зале Наафранха каких-то подозрительных личностей, которые обращали на себя внимание, будучи всецело поглощенными экстатическим разглядыванием неандертальца. Большинство из них не были американцами (во всяком случае, настоящими, под коими я понимаю исключительно потомков англосаксов) и вообще не относились к нордической расе. Кажется, тут побывали представители самых разных экзотических народов со всех концов Земли. Я пытался завязать с ними общение, но они неизменно отклоняли любой намек на контакт. Мейнингер при встречах с этими типами очень пугался и однажды сделал мне следующее признание:

— Чужестранцы… они здесь не зря… Думаешь, их интересует научный аспект наших выставок? Как бы не так… Держу пари, это члены какого-то тайного общества, которые молятся на Наафранха и ожидают прихода Мененхеба. Недавно я стал свидетелем сцены, как один из них примеривался к стенкам саркофага, явно собираясь соскоблить сковывающие Наафранха знаки.

— Ты уверен? — спросил я. Меня и самого очень тревожила угроза не имеющему цены артефакту со стороны людей, очевидно, теряющих самообладание во время псевдомистического транса у мумии Наафранха.

— Раньше они следили за мной, а теперь я стараюсь не спускать с них глаз. Боюсь, что рано или поздно они смогут тайно пробраться в музей ночью и разрушить преграду для демона. Кстати, как ты помнишь, сегодня — Вальпургиева ночь, время буйства сил зла. Мы должны помешать им.

— Что ты предлагаешь?

Подробности нашего плана мы обсудили в баре «Золотой мяч», построенном на месте одноименного полуразрушенного постоялого двора, в котором бывал сам Вашингтон. Первоначально мы решили ограничиться квартой пива, но обсуждение затянулось, и до музея мы не без труда добрались только к одиннадцати часам вечера.

Охранники музея с усмешкой проводили нас взглядами, когда мы, поддерживая друг друга, продефилировали в свой служебный кабинет. Там уже были заготовлены фонари, а в моем столе лежали два пистолета на случай явления непрошенных гостей.

Однако наш боевой пыл, подогретый обильными возлияниями, с унылым течением однообразного времени постепенно остужался. К счастью, мой богатый интересными вещами стол оказался щедр на нужную находку — в самом нижнем ящике была глубоко запрятана бутылка виски, которую мы быстро использовали по назначению, сопровождая это увлекательное дело игрой в покер и малоприличными низкоинтеллектуальными разговорами. Несколько раз мы выходили в зал к Наафранху, но там неизменно царили тишина и умиротворение, и к двум часам ночи дежурство утомило нас. В нашей беседе стал преобладать мотив несерьезного отношения к этой необычной вахте. Еще через полчаса речь Адама полностью утратила стройность и смысл, и в моей голове наступил долгожданный покой.

Служебная комната, в которой мы находились во время своего неудачного ночного бдения, была лишена окон, поэтому рассвет не мог оборвать наш тяжелый сон. Очнувшись, я обнаружил, что часовая стрелка уже давно перевалила за полдень. Я лежал в какой-то немыслимой позе на трех стульях, и изогнутое тело невыносимо болело. Голова жутко гудела, подобно какому-то зловещему колоколу. Я кое-как поводил рукой по шевелюре, чтобы немного привести ее в порядок, и с вздохом потрогал отросшую щетину, которую было нечем побрить. Громкий стон и произносимые по-немецки ругательства дали мне понять, что Адам тоже вернулся к суровой реальности. Главной задачей теперь было незаметно выскользнуть из музея, дабы не попасться на глаза Вейсману, неожиданно собравшемуся прийти сегодня в музей со своими дочерями.