Ксения Мяло - Россия и последние войны ХХ века

• Название: Россия и последние войны ХХ века
• Автор: Ксения Мяло
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-7838-0994-2

Один из самых лживых мифов, оставленных в наследие стране официозной пропагандой последнего десятилетия XX века, - это миф о бескровном и мирном характере ликвидации СССР. Миф этот, удобный для некоторых политиков той эпохи, не выдерживает элементарной проверки фактами. Тем не менее, есть опасность его закрепления в общественном сознании как самоочевидной истины. А это значит, что поругана и забыта будет кровь сотен тысяч людей, своими страданиями оплативших распад Союза. Желание противостоять такому забвению и стало для автора, которому довелось побывать не в одной `горячей точке`, едва ли не главным побудительным мотивом к написанию этой книги. Кроме того, автор стремился запечатлеть хронику событий, в совокупности слагавших процесс ухода из истории второй сверхдержавы мира.

---

Однако все прекрасно понимали, что речь идет именно о войне — и не только потому, что резко изменился весь масштаб событий, но и потому также, и это даже прежде всего, что, казалось, формула Клаузевица являла себя здесь в чистом виде. Российская Федерация приступала к разрешению военными средствами проблемы, которую не могла разрешить средствами политическими. Впервые с распада СССР Россия получала карт-бланш [1133] на предъявление собственного проекта организации пространства пришедшей в движение Сердцевинной Евразии. Однако весь ход событий, череда которых открылась 11 декабря 1994 года, говорит об ином: о том, что — в лучшем случае — такого проекта, а стало быть, и внятной политической цели не было, а в худшем — что он существовал, но представлял собой лишь элемент чужого проекта, и что именно поэтому итогом двух чеченских кампаний оказалось масштабное сращивание этого вначале относительно локального очага нестабильности на территории России с международным феноменом моджахедизма — вплоть до посещения, по некоторым данным, Чечни Усамой бен Ладеном.

А также — нарастающее вмешательство международных инстанций [1134] во внутренние дела России. Запад быстро перемещает вопрос о Чечне из абстрактной области прав человека и гуманитарных озабоченностей в область откровенно политическую. Так, бывший председатель ОБСЕ Кнут Воллебэк уже не раз подчеркивал, что роль ОБСЕ в Чечне должна быть политической — а мы знаем, по опыту Югославии, что под прикрытием ОБСЕ очень удобно действовать НАТО. Госсекретарь США Мадлен Олбрайт так прокомментировала итоги Стамбульского саммита, на котором Россия пошла на столь значительные уступки по вопросу своего военного присутствия в Закавказье и на Днестре, мотивируя их устремлением обеспечить автономность своих действий в Чечне: «ОБСЕ фактически пришла к консенсусу, что внутренние конфликты, которые способны вызвать нестабильность в регионе, являются делом всех. И следующим шагом мы дадим ясно понять, что исполнение международных норм во внутренних конфликтах является делом ОБСЕ. Консенсус мы уже имеем».

Все это позволяет сделать обоснованный вывод, что Чечня стала для Запада территорией, на которой, как и на Балканах, интенсивно развивается процесс сращивания подпольно-террористического и высокого, вплоть до ведущих международных организаций, уровней мировой политики и параполитики. Если итог пока не оказался тем же самым, то, разумеется, не в последнюю очередь потому, что даже и современная, усеченная по отношению к своему историческому формату Россия — это все же не Югославия, не Ирак и не Индонезия, и для достижения аналогичных целей здесь требуются более изощренные приемы. Однако это различия скорее в форме, нежели в сути, каковой является бурная интернационализация конфликта в Чечне на обоих уже упомянутых уровнях. И она, в случае весьма вероятного третьего витка военных действий, может принять уже гораздо более сходный с балканским [1135] вариантом вид. Об этом, однако, речь еще впереди; а сейчас вернемся к началу странной войны, возымевший на сегодняшний день столь странный результат.

Гроза

10 июня 1817 года в русском лагере в долине реки Сунжа «было совершено торжественное молебствие, а затем при громе пушек заложена была сильная крепость о шести бастионах, которую Ермолов назвал Грозной». Так повествует историк ХIХ века о рождении города, самому имени которого всю полноту заложенного в нем значения предстояло развернуть в конце ХХ века. А ведь считалось, что уже к 1870 году крепость как таковая утратила свое значение и потому была упразднена и преобразована в окружной город Терской области. Город быстро рос, из долины Сунжи взбираясь на склоны Сунженского хребта, чему немало способствовали проведение железнодорожного пути Бислан-Грозный [1136] и начало освоений месторождений нефти в Грозненском районе. В 1917 году здесь уже действовало 386 скважин; абсолютное большинство работающего на них персонала составляли русские. От Грозного же прошел первый в России нефтепровод [1137].

Однако уже сразу после Февральской революции 1917 года Грозный снова стал крепостью для своих жителей [1138]. Защищаясь от пытающихся овладеть им восставших чеченцев, они вынуждены были окопаться и обнести город проволочными ограждениями, по которым пропускали электрический ток. Тогда предводитель восставших шейх Арсанов приказал поджечь нефтяные факелы вокруг города, которые горели почти два года; и этой картине начала века суждено было повториться в его конце, когда входящие в город российские части увидели восходящие к небу столбы из пламени и копоти.

Предвестие грозных событий, свидетелями которых стало последнее десятилетие ХХ века, чуткое ухо могло уловить и в волнениях, потрясших город в 1958 году, когда началось возвращение депортированных чеченцев на родину и одновременно с ним развернулись акции жестокого насилия против русских. Тогда они, по понятным причинам, не получили большого резонанса, были замяты. И, как это было и со времени пленения Шамиля вплоть до Февральской революции 1917 года, прочность империи создавала иллюзию прочного и окончательного замирения. Однако стоило ей зашататься, Грозный вновь оказался на передовой.

И даже сегодня, уже после второй чеченской кампании, штурм Грозного в ночь на 1 января 1995 года и последовавшие за ним два месяца жестоких боев остаются едва ли не самой трагической, а вместе с тем и самой загадочной страницей странной войны. Точнее — все ее нераспутанные загадки оказались сосредоточены в этом штурме, «грозненском жертвоприношении», как назвал его спецназовец Александр Скобенников [1139]. Эти загадки стали следовать одна за другой с первых же часов после начала общевойсковой операции федеральных войск в Чечне 11 декабря 1994 года.

Накануне, 10 декабря, в 22.00 командующий войсками СКВО доложил о готовности группировок федеральных войск к проведению операции, которая и началась на следующее утро. Федеральные войска тремя колоннами [1140] вошли на территорию Чечни в 7.00 — с опозданием на 2 часа, которое сразу же спутало карты. Предполагалось, что сопредельные с Чечней районы Ингушетии и Дагестана войска пройдут ранним утром, около 5 часов, когда дороги еще безлюдны. Однако необъяснимая задержка с началом движения сразу же привела к столкновению колонн с массами местного населения. К тому же, по всем признакам, в толпу, традиционно идущую и едущую на рынки и по иным своим делам, были заблаговременно внедрены боевики, а это значит, что чеченская сторона была хорошо информирована о времени и маршруте движения военных колонн. В первый же день на подходах к Чечне со стороны Ингушетии и Дагестана были взяты в плен десятки солдат федеральных войск — взяты способом, с которым Российская армия будет сталкиваться далее и в самой Чечне и который не имел бы ни малейших шансов на успех, если бы не предательская невнятность распоряжений российского командования.

Происходило это так: женщины и дети из местных селений обступали и останавливали боевые машины, следующие в походных колоннах, а затем рассредоточенные в толпе боевики разоружали солдат. Последние же не имели четкого приказа на применение оружия и открытие огня на поражение, что уже само по себе, по меньшей мере, странно для армии, начинающей военную кампанию. Между тем странность эта присутствовала и далее, отмечается многими участниками военных действий в Чечне, но до сих пор не получила вразумительного объяснения. Российским солдатам, рассказывает один из них, постоянно приходилось действовать с оглядкой на работников военной прокуратуры, на которых помимо прочих задач был возложен контроль за правильностью применения оружия российскими военными, что не давало последним возможности, особенно вначале, адекватно реагировать на действия боевиков. «Перед тем, как произвести выстрел, солдат думал о том, не займется ли им в последствии военная прокуратура. Право «первого выстрела» принадлежало боевикам, чем они и не преминули воспользоваться».

Уже на первом же этапе движения, еще до подхода к Грозному, машины, перевозившие солдат, колесная бронетехника приводилась в негодное состояние; разворачивались уже и настоящие боевые действия. При этом возникли новые странности. Когда одна из групп спецназа обнаружила чеченские «Грады» [1141] с РСЗО, приведенными в состояние боевой готовности и направленными в сторону движения российских войск, об этом, естественно, сообщили командованию.

«Наверху усомнились и выслали еще группу на вертолетах, «доразведать», — рассказывает Александр Скобенников. — Первое сообщение подтвердилось. Запросили «добро» на ликвидацию «Градов». Командование отвечает: «Подождите, вопрос решается». Прилетевшие вертолеты покружили и, не получив команды на открытие огня, развернулись и ушли. Потом в одном из них насчитали двенадцать пробоин. Ну, а «духи» дали залп по колонне наших десантников. Были большие потери, в том числе погибли офицеры штаба ВДВ. Только после этого дали приказ уничтожить «Грады». Однако чеченцы не стали дожидаться, когда их размажут. Отстрелялись и тут же ушли».