Юрий Гончаров - Последняя жатва

• Название: Последняя жатва
• Автор: Юрий Гончаров
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Юрий Даниилович Гончаров широко известен повестями и рассказами о Великой Отечественной войне. «Повесть о ровеснике», «Дезертир», «Неудача», «Трое с винтовкой», «Сто холодных ночей», «Нужный человек», «В сорок первом» и другие произведения писателя заняли прочное место в нашей советской литературе о войне. В них запечатлена историческая память народа о беспримерном мужестве и великом подвиге.

Повесть «Последняя жатва» написана Ю.Гончаровым с нравственной позиции сегодняшнего дня и является своеобразным призывом к совести потомков – в заботах мирного времени не забывать о том, какой ценой была добыта наша Победа.

«… Василий Федорович доехал до края пахоты, посмотрел на отвесный срез почвы: глубоко ли берут плуги. Он невольно залюбовался жирной, густой чернотой земли, под верхней сухой коркой сохранившей рассыпчатую рыхлость. Земля всегда была интересна, притягательна для Василия Федоровича, даже как-то вкусна ему, его глазам и чувствам. Совсем по-крестьянски, как делали его отец и дед, а до них, наверно, незнаемые им предки, Василий Федорович любил брать комья и разминать в ладонях, чувствовать совсем живое их тепло, улавливать пахучее их дыхание, снова и снова, как всю свою жизнь, восторженно и преклоненно думать – какое это богатство, вот эта простая, нехитрая с виду земля, как выше оно всех придуманных людьми сокровищ, потому что оно истинное, безусловное и ничем не заменимое: лишь пока она есть, земля, пока она жива, родит и кормит, живет и будет жить и сам человек…»

---

Люба сделала легкое неопределенное движение.

– Так веришь или нет?

– Ну, верю… – тихо сказала Люба.

– Значит, поймешь меня, мою тревогу о тебе. Таких дел знаешь сколько через мои руки прошло? Разведутся вгорячах, порушат семью, не обдумавши спокойно, а потом и жалеют…

– Это не вгорячах, – так же тихо, но твердо сказала Люба.

– Ну, пусть не вгорячах, допускаю, что ты не один раз думала, взвешивала. Это по заявлению твоему видно. Но все равно, прежде чем семейные отношения окончательно рвать, надо себя еще и еще раз спросить, а все ли ты сделала, чтобы они опять стали нормальными, здоровыми? И если такой вопрос ты себе задашь или тебе его задать, разве ты сможешь утвердительно ответить? Каждый член семьи несет на себе долг по сохранению семьи, но в данном случае твой долг больший, чем на муже твоем, он обязывает тебя применить все средства…

– Почему же – больший?

– Да потому, милая, что у тебя образование выше, культурный уровень другой. Сознательность другая. Стало быть, и ответственности на тебе больше. Ведь это самый легкий выход, благо, закон наш советский, демократичный, почти никаких препятствий не ставит: повздорили, не поладили, он – об стол кулаком, она – тарелку об пол, трах, бах, – и в разные стороны. Да, наш гуманный закон дает людям в области любовных, семейных чувств и отношений полную свободу, но при этом предполагает высокое сознание ответственности за свои поступки, высокую моральную развитость. Ладно, пожалуйста, разбегайтесь, когда детей нет, никто вас привязывать друг к другу, неволить не будет. А когда дети? Тут уж, милая, разговор особый. Не подумать о судьбе детей можно только при полной безответственности за свои поступки, при полном равнодушии и к детям, и к обществу, в котором ты живешь. Я бы тебе порассказала, что сплошь да рядом в таких случаях из детей получается. Нет уж, раз дети – надо о своем родительском долге крепко помнить. Сознательно устранять из семейной жизни все конфликтные ситуации. Семейное счастье не с неба падает, его, милая, строят, создают. Ты хорошо про себя написала, про свои чувства, про духовную неудовлетворенность, одиночество, я тебя полностью поняла. А вот выводы ты не сделала. А вывод напрашивается сам собой. Раз так у вас складывается, главный пункт вашего конфликта – разница ваших культурных, образовательных уровней, значит, твой долг, долг передовой советской женщины, жены, матери двоих детей, поднять и мужа до своего культурного уровня. И тогда сгладятся противоречия, исчезнет почва для конфликтов, вы будете лучше понимать и соответствовать друг другу, у вас появится общий язык. Вот я тебе такой пример расскажу. Про Клавдию Елисеевну Сагунову из Пескавской школы ты, конечно, слышала. Заслуженная учительница, орденоносец, всегда на районной Доске почета, областная газета ее статьи помещает. А муж у нее – колхозный электротехник, в комбинезоне рабочем ходит. И живут – душа в душу, всем на удивление. Была я у нее однажды в школе, доклад для учителей делала. Потом она меня на обед к себе пригласила. Пообедали, разговариваем вдвоем, муж ее еще не приходил. Я не выдержала, спрашиваю, – как это вы, Клавдия Елисеевна, добились такого согласия в своей семейной жизни, поведайте секрет, не из любопытства спрашиваю, а по долгу профессии своей, может, других научу, как им свое счастье устроить. А она засмеялась: секретов тут никаких, просто я с самого начала, когда еще замуж готовилась, знала, что мне с Васей предстоит, какой упорный и долгий труд. У него ведь только неполных восемь классов за плечами было, да и то он все уже перезабыл. Учиться, повышать образование – никакой охоты. Перестарок, дескать, проживу и так. И правда, к тому времени он уже давно из мальчиков вышел, двадцать пятый год ему тогда уже шел. Привычки эти дурацкие появились – с дружками «застраиваться», во все праздники, выходные, под выходные выпивать. А я его настроения все же переломила, без шума, скандалов, исподволь, одними убеждениями. Подготовила за среднюю школу сдать. А уж получил аттестат – надо дальше, у самого интерес появился. Техникум заочно кончил. Вечерами, после тетрадок своих, глаза слипаются, а я сижу с ним до полуночи, задачки ему помогаю решать. Несколько лет на дому у меня вторая школа была… Как же ему не ценить меня, теперь-то он это вполне понимает – что он от учения приобрел. Он самолюбивый, его поначалу очень смущало, расстраивало даже, что он без диплома. Говорил – родные твои, знакомые не будут меня уважать. А теперь это уже забылось давно, многие вокруг нас даже не знают, что когда-то он только неполную восьмилетку имел, ни в разговорах наших, ни в чем никакой разницы между нами не заметишь. На курорт вот, в Сочи ездим, в Москву; наденет он хороший костюм, галстук модный, запонки золотые, туфли импортные, – кто, с нашей историей не знаком, спрашивают: ваш муж инженер, да? А иные смотрят и, по глазам видно, думают: повезло бабе, простая сельская учительница, шкраб, а какого видного мужика отхватила. Как же это он на нее польстился! Я, Клавдия Елисеевна говорит, приучила его и книги регулярно читать. Раньше он только в детективы заглядывал, и то редко, а теперь раздобуду что-нибудь интересное, новинку какую-нибудь принесу, – так он вперед меня торопится прочесть, чтоб не он, а я от него отстала. Вот так-то, милая, у разумных-то людей, которые семьей, уважением окружающих дорожат…

Говоря все это, Варвара Кузьминична неотрывно смотрела на сидевшую перед ней Любу. Той было неловко от такого взгляда, мешал ей, действовал на нее и портфель, стоявший на столе, но Люба не отводила своих глаз. Только взгляд их был какой-то стеклянный, странно неживой, так что ничего определенного нельзя было в них понять.

– Про себя я тебе расскажу, – продолжала Варвара Кузьминична. – Ты моего Антона Николаевича знаешь. Обыкновенный человек, рядовой работник. Когда-то таких винтиками называли. Всю жизнь конторским служащим на молокозаводе, – как начал там свою службу, так с той же должности и на пенсию перешел, никуда выше не продвинулся. Правда, в коллективе его всегда ценили, уважали за честность, порядочность. Как перевыборы – Антона Николаевича обязательно снова в члены месткома. Но все равно внешнее различие между нами налицо, всем оно бросается в глаза, у всех на языке, и я знаю, кому-то странно наше супружество, по существующим понятиям старшинство во всем полагается держать мужу. А мы между собой – можешь мне поверить, это я совершенно искренне говорю – дома и вообще в своих семейных отношениях совершенно не помним о нашем различии, как будто ничего этого абсолютно нет. Ну что ж, что Антон Николаевич простой конторщик, а сейчас и вовсе пенсионер, а я – дипломированный юрист, председатель райсуда, депутат и так далее, у нас общие интересы, общие цели в жизни, общее понимание общественных и политических вопросов, всегда во всем мы советуемся друг с другом. Конечно, у других людей могло бы выйти по-другому, жена могла бы оторваться от мужа, потерять к нему интерес, уважение. А там и вообще подумать: а не завести ли мне новую жизнь, с новым человеком, более подходящим по своим данным? Но я сознавала такую опасность и сознательно ее не допускала. Конечно, у Антона Николаевича в силу его скромного положения беднее кругозор, его работа, его служебное и общественное положение не развивают его так, как делает это моя работа, мое положение, но я всегда ему все рассказываю, стараюсь его обо всем информировать, чтобы у него было одинаковое со мною понимание, взгляды. И во внерабочее время мы всегда вместе – вместе в гости ходим по праздникам, вместе в кино, вместе смотрим телепередачи, обсуждаем прочитанное. Иногда спорим, не без этого, даже горячимся, но всегда приходим к единому мнению…

Антон Николаевич, муж Варвары Кузьминичны, был малорослый, тщедушный мужчина с впалой грудью, острыми плечиками и лопатками. Сутулость от канцелярского сидения еще более убавляла его рост. Рядом с крупной, на голову выше его Варварой Кузьминичной он выглядел настолько худо и мелко, что, когда они шли вдвоем по улице, издали его можно было принять за мальчика. Глаза его тоже пострадали от пожизненной возни с цифирью: воспаленно краснели, слезились, и он все время щурился и помаргивал. Семейное согласие, о котором говорила Варвара Кузьминична, состояло в полном согласии ее хилого, невзрачного мужа со всем, что говорила, думала и делала она сама. Это было давно известно всем окружающим, нетрудно было понять любому, кто хоть пять минут наблюдал супругов вместе. Не понимала и не знала этого одна только Варвара Кузьминична, как, впрочем, почти всегда бывает с сильной, главенствующей в супружеских или иных отношениях стороной. И потому, что истинная причина их добрых согласных отношений с Антоном Николаевичем была закрыта от Варвары Кузьминичны, она нисколько не кривила душой, говоря с Любой, и речь ее дышала неподдельным энтузиазмом.