Евгений Наумов - Черная радуга

• Название: Черная радуга
• Автор: Евгений Наумов
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-7581-0054-4

Книга замечательного человека Евгения Ивановича Наумова о простых людях, тружениках Севера и о смысле жизни.

«Алкоголь. Откуда он взялся, почему к нему так тянутся люди? Да что люди — все живое. Там и сям в прессе были разбросаны сообщения, которые подавались как курьезные факты, — о пьяницах-слонах, пьяницах-свиньях, пьяницах-кошках и даже пьяницах-муравьях — трудяги при случае если дорывались, то забывали и работу, и родной муравейник… Но мне эти факты казались совсем не курьезными.

Начинают пить всегда почти насильно — по примеру, под давлением старших, по традиции, в компании, для закрепления знакомства, для общения, для взаимных излияний. Еще Джек Лондон верно заметил, что никто не начинает пить в одиночестве. Вот заканчивает алкаш часто в одиночестве, брошенный и преданный всеми. Те, кто настойчиво уговаривал его выпить первую рюмку, приобщиться к братству зеленого змия, толкал в пропасть, — где они? Возможно, еще злорадно показывают пальцами: вот до чего докатился, не умеет пить!» (Евгений Наумов «Черная радуга»)

---

— Ты-то откуда знаешь? Где их видел?

— Я многое знаю. Но скажу, чтобы не сомневался. На мостике стоит один мой прибор, я регулярно проверяю его работу. А Михайлов не подозревает, что я по профессии штурман и мне достаточно взглянуть на карту, чтобы запомнить, что где находится. А подробности мне разъяснил второй штурман Насовкин; мы как-то сидели, а он поносил Винни-Пуха.

— Почему же молчит?

— У него две морские жены. А, законная на берегу только и ждет, чтобы его вытолкать за аморалку и завладеть квартирой. Но пока Винни-Пух за него, он держится. Механика ясна?

Бисалиев схватился за голову.

— И я, я соучастник. Ведь обе банки в красном секторе! Да и в других секторах ловушки ставили…

— Пиши докладную. А я передам ее куда следует — в управление.

— Нет, погоди… Надо в этом деле основательно разобраться.

— Вот-вот. А также осмотреться, выждать, затаиться. Все вы такие, — Матвей с треском бросил на карту карандаш. — Пошли лучше жахнем.

Бисалиев покорно поплелся за ним.

— Ну а спецконтроль?

— Не раз его прихватывал. Он или напоит контролера до посинения, а потом набьет его торбу консервами, или отбрешется: туман, непогода, не сориентировался.

— Курвин сын! Да кто ж такому поверит?

— Надо, потому и верят. Кому охота рапортовать о недоперевыполнении? Все начальство снизу доверху пламенем горит. Вон «Тухачевский», «Постышев» щепетильничают, промышляют в строго отведенных секторах и — горят с планом. Кого мылят в хвост и гриву — их или Винни-Пуха?

— Но ведь так всего краба выгребем. Что нашим внукам останется, даже детям?

— Эк, куда хватанул. Тебе самому-то много остается? Ежели пару банок для тебя стянут, то поставишь на праздничный стол. Главное сейчас — рапорт. Вот и жуй этот рапорт.

— Но ты-то молчать не будешь?

— Сам знаешь, не одного сукиного кота вывел на чистую воду. Но кому интересно? Если бы Винни-Пух не был удобен верхам, его в один миг давно сдули бы с мостика. А так… рассказывай, слезами обливайся… в упор не слышат. Рассказал я одному приезжему щелкоперу, он сразу учуял, что пахнет паленым, за голову схватился, по каюте забегал. «Нет, нет, не может быть! Я на сорока флотилиях побывал, нигде пьянства, разврата и жульничества не видел! Как же вы крабов ловите и до сих пор не потонули? Не может быть!» Так и повторял, как заведенный: «Не может быть!» Эх! Чтобы поверить, нужно проверить. А как такой обалдуй проверит? Ему ведь даже не стыдно было вякать: побывал на сорока флотилиях! Нет, все-таки великий человек был Потемкин: как изобрел свои деревни, так до сих пор и стоят незыблемо. Из картона, да крепче, чем из бетона! «Он побывал…» А я трублю безвылазно и все вижу не с картонного фасада, а с изнанки. Да меня самого на прицеле держат. А ты еще помочь отказываешься…

Он красноречиво кивнул на ящики:

— Чего ты с этим пойлом связался? Слышал я, крепко зашибаешь. Погоришь когда-нибудь. Такой человек…

— Ну что у нас за манера! Ведь я с топором не бегаю. А если выпил в свое удовольствие…

— Сегодня в удовольствие, а завтра топор ухватишь. Ты лучше делал бы так, как мой отец завещал. Я поклялся ему и с тех пор ни разу не нарушил завет.

— Ну что он завещал? — Матвей заинтересовался.

— Он сказал: сын мой, пей всегда только один раз. Один раз! Сколько бы ни налили, я выпью, но больше — ни-ни! И в любом застолье головы не теряю, ну а продолжения нет.

— Постой-постой, — Матвей даже откинулся назад, — а если тебе жбан нальют?

— Было и такое. Хрустальную вазу водки наливали. Я и ее опростал. Но больше — швах! С тех пор не испытывали. Стыдно стало. А мне не стыдно, я завет отца выполняю.

Говоря это, он распахнул створки настенного шкафчика, достал бутылку рома, стопки, баночку красной икры.

— Давай по завету отца! Пьем только один раз.

— Давай! — Матвей воодушевился, потом пошарил глазами. — Не сердись, Назарыч, только налей мне… вот сюда! Красивая чашечка.

Бисалиев захохотал.

— Чашечка… Это ведь котелок компаса. Знаешь, сколько сюда входит?

— Спрашиваешь у штурмана! Будто не вижу, что это вспомогательный, или аварийный. А чего он здесь?

Бисалиев помрачнел, отвел глаза:

— Мой второй высосал. И вместо спирта, паразит, воды туда набуровил. А картушка желтеть начала. Что такое, думаю. Ну, он и признался. Счастье твое, говорю, что генеральный не тронул, я бы собственными руками удушил. Ну, он пообещал спирт достать и компас восстановить.

— Не серчай на него. Может, что случилось, душу отвел. Письмо какое из дому получил.

— Получил… Жена написала: не хочу больше вдовой при живом муже. Удрала с каким-то летуном.

— Поменяла шило на мыло. А летун будто ее стеречь будет. Тоже все время в полетах. Зови его, ради такого дела я из своих запасов выделю, — он кивнул на ящики.

— Да что, у меня нет? Я ему говорю, сказал бы, уж как-нибудь помог бы… — капитан подошел к двери и крикнул: — Второго ко мне!

Через минуту матрос прибежал:

— Он в душе моется.

— Видал? — кивнул капитан. — Подходим к плавбазе, а он в душ побрел!

— Ты просто к нему несправедлив. Что же ему, каждый раз как в душ идти, у тебя справляться?

Бисалиев покачал головой:

— Справедливость… Читал твои фельетоны, читал. Вот ты за справедливость борешься, а правдоборца из тебя не выйдет.

— Почему?

— У самого на хвосте бутылка. Каждый на нее пальцем тычет.

— А ты полагаешь, правдоборец без пятнышка должен быть? Мы — не ангелы. А ежели который без пятнышка, значит сектант. Но такие вот самые опасные, самые расчетливые.

— И ты в ту же дудку! Чем опасны сектанты? Мораль у них крепкая, заповеди те же, что и в любом кодексе: не укради, — не убий, не бреши…

— Да сама мораль на чем стоит? На голом расчете: веди себя прилично в этом мире, а на небесах получишь все тридцать три удовольствия. Воздается сторицей! Не как-нибудь, а сторицей! Кто же устоит, кто рубля пожалеет в обмен на сотнягу? Но ты отведи его на ту сторону да покажи, что там ничего нет и никакой сторицы ему не будет, — куда и благочестие денется.

— Раньше люди на потусторонний рай надеялись, а когда сказали им, что никакого рая нет, в пьянство ударились, так, что ли? — Бисалиев, забыв о завете отца, в волнении выпил второй стакан. — Опасная у тебя теория!

— Я ничего не говорил, это твои слова. Никакой теории у меня нет, просто я ищу ответ, почему люди так много глушат, почему к пойлу тянутся.

Раздался стук в дверь. Вошел парень среднего роста: брови вразлет, широко поставленные красивые глаза, опушенные густыми ресницами, умный взгляд. Вот только в фигуре что-то безвольное, женское…

— Звали? — он настороженно застыл у комингса.

— Вот, знакомься, Матвей Иванович, — второй штурман Иноземцев, мастак по компасам.

Они пожали друг другу руки. Так Матвей познакомился с Иноземцевым. Лучше бы он не знакомился! А иногда Матвей потом думал, что в этом была какая-то предопределенность судьбы.

— Матвей Иванович хочет с тобой выпить, иначе бы я тебя, стервеца, и в каюту не пустил… — завелся было капитан.

— Ну ладно, дело прошлое, — Матвей налил стакан, протянул штурману. — Мы вот тут спорим, почему люди пьют.

Иноземцев принял стакан, осушил одним духом и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Очень просто, — сказал он, словно продолжал прерванный разговор. — Из-за цели.

— Какой цели?

— Любой. Ставят перед собой различные цели: того достичь, этого добиться…

Бисалиев захохотал:

— Видал? Теоретик. Он тебе сейчас мозги замутит, двери не найдешь.

— Ну-ка, ну-ка, — Матвей пододвинул штурману стул. — Поясни.

Тот сел, не торопясь закурил.

— Есть цели маленькие и большие. Ну, маленькие — скопить на квартиру, машину, захватить кресло — это даже не цели а поползновения, мелкая суетня. А большие цели делятся на достижимые и недостижимые. Если цель недостижима, то зачем ее ставить перед собой? Чтобы всю жизнь локти кусать? Как только человек начинает понимать, что цель недостижима, тут и запивает. А если достижима, что потом делать человеку, который посвятил ей всю жизнь? Тоже пить.

— Но он может поставить перед собой новую цель!

— А это уже бег в колесе. Нет, нужно жить в бесцельности, воспитывать у себя эту бесцельность, ясно понимать ее целительную силу. Довольствоваться всегда самым малым, тем, что есть. Возьмите Диогена и его бочку. Ни к чему не стремился, а поди ж ты, был счастлив и оставил свое имя в веках.

— Ну, положим, и он искал. С фонарем все бродил…

— Искал такого же, как сам, — кивнул Иноземцев. — А люди вокруг все бежали куда-то, все стремились: быстрей, пешком ходить некогда, давай колесо. Кто-нибудь помнит изобретателя колеса? То-то. А Диогена помнят.

— Но бутылка тут при чем?

— Человек инстинктивно стремится к бесцельности. Водка и дает это ощущение. Жахнул — и целеустремленность как рукой снимает. Уж никуда не спешишь, хочется поговорить «за жизнь», осмыслить ее, осознать себя. А непьющий даже по эскалатору бежит. Матвей налил, машинально выпил, стал закусывать.