Джозеф Ле Фаню - Тайна гостиницы Парящий Дракон

• Название: Тайна гостиницы Парящий Дракон
• Автор: Джозеф Ле Фаню
• Жанр: Ужасы и Мистика

Готическая повесть о приключениях богатого повесы Ричарда Беккета, неосмотрительно влюбившегося в очаровательную незнакомку, благодаря которой он оказажется в весьма интересном положении.

---

— Месье, настоятельно прошу вас удалиться, — с мольбой произнесла она и сделала знак рукой. Низко поклонившись, я вышел и закрыл дверь.

Ликуя, я сбежал по лестнице и внизу столкнулся с хозяином гостиницы.

Я описал ему комнату, из которой только что вышел, сказал, что она мне очень понравилась, и поинтересовался, не могу ли я снять ее.

— Очень жаль, — ответил хозяин, — но эта комната и две соседние уже заняты.

— Кем?

— Знатными особами.

— Но кто они такие? Должны же у них быть имена и титулы?

— Без сомнения, сударь, но сейчас в Париж стремится столько народу, что мы не успеваем спрашивать у постояльцев имена и титулы — просто запоминаем комнаты, которые они заняли.

— Надолго они остановились?

— Не могу ответить даже на этот вопрос. Мы не спрашиваем у постояльцев таких вещей. Пока гости живут у нас, мы не можем заставить их освободить номера.

— Но мне так понравились эти комнаты! Одна из них, наверное, спальня?

— Да, сэр; как вы знаете, гости обычно не занимают спальни, если не собираются остаться на ночь.

— Что ж, но другие свободные комнаты у вас есть? В любой части здания?

— Разумеется, у меня остались два незанятых номера. Можете, сударь, выбрать любой из них.

— Хорошо, я остаюсь.

Было ясно, что незнакомцы намерены остановиться здесь. По крайней мере, они не собираются уезжать до утра. Я с головой погрузился в нежданный роман.

Я вошел в свою комнату и выглянул в окно. Оно выходило в гостиничный двор. В стойлах вдоль стен отдыхали взмыленные лошади, другие, свежие и отдохнувшие, готовились в путь. Мостовая была запружена экипажами — преобладали роскошные кареты, принадлежавшие богатым дворянам, но встречались и наемные, наподобие моей, предназначенные для среднего класса, у нас в Англии такие экипажи называют «почтовыми». От кареты к карете, меняя лошадей, суетливо бегали слуги; те, кто не был занят работой, смеясь, прохаживались по двору. Настроение царило оживленное и приподнятое.

Я заметил среди экипажей знакомую дорожную карету и узнал одного из слуг тех самых «знатных особ», что вызывали у меня столь глубокий интерес.

Я бегом спустился по лестнице, распахнул заднюю дверь и очутился на бугристой мостовой. Вокруг кипело деятельное оживление, переполнявшее в те бурные дни все постоялые дворы. Солнце клонилось к закату. Его лучи золотили кирпичные каминные трубы; бочки на шестах, служившие голубятням, пылали, будто охваченные пожаром. В ярких лучах солнца даже самые скучные предметы, на которые в серых рассветных сумерках мы не обратили бы внимания, начинают играть чудесными красками.

Побродив по двору, я подошел к заинтересовавшей меня карете. Слуга запирал дверцы на замок. Я помолчал, разглядывая дверной герб.

— Какой красивый символ — алый аист! — заметил я. — Знатное, должно быть, семейство?

Слуга положил ключ в карман, поднял глаза на меня и саркастически улыбнулся:

— Сами можете догадаться.

Нимало не обескураженный, я применил действенное средство, безотказно развязывающее язык — так называемые «чаевые».

Слуга взвесил в руке наполеондор, перевел взгляд на мое лицо. В глазах его светилось неподдельное изумление.

— Как вы щедры!

— Не стоит. В этой карете прибыли пожилой джентльмен с дамой. Скажи, кто они такие. Как ты помнишь, я и мой слуга помогли вам сегодня в дороге, когда лошади упали.

— Нам велено называть этого господина графом, а молодую даму — графиней, но я не знаю, кто она ему — жена или дочь.

— Где они живут?

— Клянусь честью, господин, не знаю.

— Не знаешь, где живет хозяин? Да знаешь ли ты о нем хоть что-нибудь, кроме имени?

— Почти ничего, господин. Меня наняли в Брюсселе в день отъезда. Вот месье Пикар, лакей господина графа, состоит у него на службе много лет и знает об этой семье все, но он ни с кем не разговаривает, разве что отдает нам приказания. От него я ничего не выведал. Но мы, слава Богу, едем в Париж, а уж там-то я быстро все разузнаю. А пока что мне известно о господине графе не больше вашего.

— Где я могу найти месье Пикара?

— Ушел к точильщику выправить бритвы. Но не думаю, что он что-нибудь расскажет.

Моя золотая монета принесла скудный урожай. Похоже, слуга говорил правду; владей этот пройдоха хоть одной семейной тайной, он с удовольствием выдал бы ее. Я вежливо откланялся и снова поднялся в комнату.

Я вызвал слугу. Он приехал со мной из Англии, однако по рождению был француз — шустрый парень, он знал все ходы и выходы и мгновенно находил с соотечественниками общий язык.

— Сен-Клер, запри дверь и подойди сюда. Мне необходимо узнать кое-что б знатных господах, занимающих комнаты под моей. Вот тебе пятнадцать франков; разыщи слуг, которым мы помогали в пути, угости их ужином, а по возвращении расскажешь мне все, что знают они. Я уже беседовал с одним из них — он ничего не мог сказать. Другой — забыл, как его зовут — лакей нашего дворянина. Вот его можно попытать как следует. Меня интересует, разумеется, высокородный граф, а не его молодая спутница, понятно? Выспроси все до последней мелочи и передай мне слово в слово. Понял? Беги!

Такое поручение как нельзя лучше соответствовало характеру и наклонностям моего бесценного Сен-Клера. Я давно привык в обращении с ним придерживаться того фамильярного тона, какой в старинных французских комедиях допускается между господином и слугой. Не сомневаюсь, что втайне он посмеивался надо мной, однако держался вежливо и почтительно.

Многозначительно подмигнув и пожав плечами, он удалился. Я выглянул в окно и увидел, как он с невероятной быстротой пробирается по двору. Вскоре он исчез среди экипажей.

Глава 3. Любовь и смерть всегда вдвоем

Когда день клонится к закату, а человеку печально и одиноко, когда его снедает лихорадочное нетерпение, когда минутная стрелка ползет медленно, как часовая, а часовая вообще застывает на месте, когда истомленный скукой бедолага зевает, барабанит пальцами по подоконнику, расплющивает нос о стекло, насвистывает ненавистные песенки, короче говоря, не знает, куда себя деть, остается лишь сожалеть, что строгие светские правила не позволяют устраивать роскошный обед из трех блюд более одного раза в день.

Однако в те дни, к которым относится мое повествование, ужин все еще считался весьма существенной трапезой. К счастью, его время приближалось. Однако надо было чем-то занять себя на оставшиеся три четверти часа.

Я взял с собой в дорогу двери непритязательные книжки, однако сейчас у меня не было настроения читать. Нераскрытый роман валялся на диване рядом с пледом и тростью; я бы и бровью не повел, если бы герой вместе с героиней утонули в огромной бочке с водой, что стояла под моим окном.

Я пару раз прошелся по комнате, вздохнул, посмотрел в зеркало, поправил пышный галстук, завязанный по последней моде, надел светло-коричневый жилет и синий фрак с позолоченными пуговицами, смочил носовой платок одеколоном (в те времена парфюмерия не баловала нас разнообразием ароматов), аккуратно уложил волосы, которыми втайне гордился. Ныне голова моя сверкает гладкой розовой лысиной, а от вьющейся темно-каштановой шевелюры осталась лишь дюжина-другая седых волосков. Но не будем вспоминать о грустном. В те годы, как я уже сказал, у меня были густые темно-каштановые кудри, и я уделял туалету немало внимания. Я увенчал свою легкомысленную голову изысканной шляпой, чуть сдвинув ее набекрень под тем самым углом, какой ввел в обиход бессмертный император. «Завершили мое облачение», выражаясь языком сэра Вальтера Скотта, пара тонких французских перчаток и элегантная тросточка, только что вошедшая в моду.

Столь тщательные приготовления к обычной прогулке по Двору захолустной гостиницы могут показаться странными. Я предпринял их исключительно ради прекрасных глаз, которые видел единственный раз в жизни и не мог бы забыть до конца дней своих. Короче говоря, я питал смутную надежду на то, что эти глаза хоть на миг остановятся на изысканном наряде несчастного влюбленного и составят о нем мало-мальски приятное впечатление.

Тем временем начало темнеть; последний солнечный луч угас, в комнате воцарились сумерки. Я тяжело вздохнул и выглянул в окно. Окно этажом ниже также оказалось открыто; до меня донеслись приглушенные голоса. Граф и графиня увлеченно спорили о чем-то, однако я, как ни старался, не мог разобрать ни слова. Я сразу узнал голос мужчины, гнусавый и пронзительный. Такой голос трудно с чем-то спутать. Отвечал ему голос тихий и нежный, тот самый, что ранил мое сердце. Разговор продолжался недолго: мужчина захохотал с дьявольской язвительностью и отошел от окна. Теперь я почти не слышал его. Женщина, судя по голосу, чуть отступила вглубь комнаты, но по-прежнему оставалась недалеко от окна.