Газета День Литературы - Газета День Литературы # 100 (2004 12)

• Название: Газета День Литературы # 100 (2004 12)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Но как случается в житиях святых, Николай Островский и Павка Корчагин, увы, срослись в нашем воображении, как сиамские близнецы, и разделять их из праздного или умышленного любопытства, наверное, запоздало, опасно и смертельно. Появляется соблазн разобрать роман с художественной стороны, и тогда у критиков возникает повод сказать, что работа малохудожественная, почти дилетантская; если же копаться в биографии писателя, то (как в случае с "Тихим Доном") могут посеять сомнение, что Островский не сам создал роман, что он польской кампании вплотную не знал, что он не обладал писательским талантом, что был слеп, недужен, погружен в свою болезнь, и если и присутствует в отдельных страницах его рука, то это лишь несущественные для романа частные эпизоды; и накопают, поверьте мне, свидетелей-очевидцев, архивные факты, соавторов… Ибо ой как хочется развенчать героя, опустить его с пьедестала, умалить, сбросить с головы лавровый венец, лишить победительной силы. Стоит вспомнить судьбу великого Пушкина, когда дельцы-острословы, эти чернильные души, принялись лихорадочно рыться в "постельном белье" гения, чтобы утвердить в понимании обывателя, что Пушкин был такой же, как все из светского круга, — дуэлянт, пьяница, бабник, из ряда вон никудышный капризный человек на кривых ножках ("Прогулки с Пушкиным") да к тому же не любящий родину, и вовсе не русский, но арап и, как все арапы, — бездельный, пустой человек. Подобное вышло и с Лермонтовым, и с Есениным, и с Шолоховым… Подкоп под русскую историю и её великих сынов неустанен; коварной методою сокрушается истиха духовная биография России, но в конце минувшего века подпольные работники выползли из бункеров и уже не скрывают своих намерений. Так что непрописанной судьбою самого Николая Островского должны заниматься совестные русские люди…

Велико ли, кажется, интервью Льва Аннинского в "Литературной газете", но сколько в нем подпущено корпускул с тонким ядом и просто нелепиц. Текст размашист, порою дерзок. Впускается слух, что Островский был "немного с безуминкой в сердце, хотя Островский безумцем себя не числил". Скажете, это метафора, дескать, безумным бывает лишь мозг, но сразу создается щель допуска, куда можно втиснуть идею ненормальности, некой ущербности писателя. Вобщем, "атеистический святой" с некоторой безуминкой… Но ведь слово святой означает свет, который распространяет вокруг себя посвященный, идеальный в своей вере человек; но если Островский — Корчагин был нравственен и чист в помыслах, значит ему покровительствовал сам Господь, тут неважно даже насколько сам Островский поклонялся Богу. Собственно, человека, без Бога на сердце не бывает; другое — какому "своему" Богу он поклоняется: Христу или мамоне — богу денег, разврата и черной зависти, который нынче переделывает Россию на свой дух… Ведь можно быть православным в своей сущности и стоять пред вратами Бога, если соблюдать глубинные природные идеалы. И таким был Островский. Он шел путем Христа-Богочеловека, приняв страдания ради счастья ближнего своего…Человек же без Бога — это машина по сокрушению и разрушению; собственно, такими и видит критик Лев Аннинский всех участников революции. Хотя в этом котле варились не только циники Троцкий с Бухариным и Урицкий со Свердловым, но и миллионы крестьян, кто мечтал создать благодать на земле (обетованную страну Беловодье, где не будет властей, податей и войны), полагавших, что ради вековечного, неостывающего идеала стоило пострадать и даже отдать жизнь. А они-то, крестьяне, все были крещеные, со Христовой церковью в груди. Значит, и эти миллионы пахарей, кто разуверился в большевиках лишь после гражданской, все были с безуминкой, как Островский? Может, они и были наивными мечтателями, соблазненными краснобайцами, этим бесовым отродьем, но никак не безумниками. Безумцами, кто Христа вновь и вновь распинывал, были ненавистники и потаковники, чаровники и совратители вроде Губельмана и Землячки, Кедрова и Пластининой, кто топили тысячи русских офицеров в Черном море, а после изобретали и строили лагеря смерти и желали весь мир спалить ради своего, местечкового торжества. Но миллионы мужиков, мечтавших лишь о своей земле и воле, Аннинский тоже походя пнул, ссылаясь, якобы, на Достоевского (излюбленный прием), что "русский народ дикий, народ страшный и при этом такой мечтательный и добрый". И невольно выступила ещё одна черта у Николая Островского, о коей, конечно же, не догадывался: он — "человек дикий и страшный". Но "дикие и страшные люди" — это изуверы, погубители и растлители.

Но и на этом критик не останавливается; оказывается, Островский — происходит от чехов, он скорее католик по типу, абсолютно католическая душа, устремленная по вертикали в зенит. По Аннинскому "православный распластывается на земле, а католик — прямо вверх".

Да, предки по материнской линии действительно католики из Чехии (славяне), но переехавши в Россию (к славянам), мать приняла православие. И Островский был крещен, а муж сестры был священником.

Европейцы-католики, покупающие индульгенции, верящие в силу денег и рай на земле, никак не могут быть духом устремлены в зенит, ибо деньги, как вериги, обуживают душу, приклоняют взгляд к земле, лишая его света. Они и сами сознают духовную оскопленность и не скрывают, ожидая света истины с востока, из России. Русский же взгляд был постоянно устремлен в небо, русские верят в вознесение души и в Светлое Воскресение, и потому не стяжательны, отсюда и заповедь, которая бытовала сотни лет: "Богатым деньги Бог дает нищих ради". Это русские крестьянки летали в рай, встречались с самим Господом и весть свою разносили по деревням; от грехов народ не откупался у батюшки, но каялся и праведными поступками старался исправить, поновить душу свою.

Прочитал интервью Льва Аннинского, написавшего книгу об Островском, и невольно запала в голову мысль: а стоит ли для буйного пирования у поминного стола перетряхивать пыльные страницы прошлого? Ой, только дай почину, и сразу выскочит из тьмы толпа закройщиков и портняжек, и все будут шить нелепый кафтан из лоскутьев под свою стать…

Невольно приходят на ум слова Николая Лескова: "Я думаю, какие вы все жалкие, поврежденные люди, и как вы безнадежно повреждены в самом своем корне: в вере в ум и в доблесть русского человека… Ах вы, господа теоретики. Постыдились бы вы этого своего неверия в русского человека да не давали бы другим повадки утверждать, что мы сами собою ничего путного учредить не можем".

Нина Краснова О НИКОЛАЕ СТАРШИНОВЕ К 80-летию со дня рождения

"А КОЛЯ ДМИТРИЕВ — ПОЭТ ХОРОШИЙ…"

У Старшинова была поговорка, то есть одна фраза, превратившаяся у него в поговорку: "А Коля Дмитриев — поэт хороший…". Старшинов повторял ее и к месту, и порой словно бы совсем не к месту.

Например, разбирает он у себя в редакции альманаха "Поэзия" на столе какие-то бумаги, папки, рукописи… И разговаривает сам с собой, а заодно и с тобой вслух:

— Вот эту рукопись мне такой-то автор прислал, эту — такой-то, надо мне будет ответить им…

И вдруг ни с того ни с сего говорит:

— А Коля Дмитриев — поэт хороший…

И продолжает разбирать рукописи, как ни в чем не бывало.

Или, например, рассказывает он тебе и другим находящимся около него авторам альманаха какую-нибудь историю о ком-то из поэтов, рассказывает, рассказывает, а потом вдруг ни с того ни с сего говорит:

— А Коля Дмитриев — поэт хороший…

И продолжает рассказывать свою историю о ком-то из поэтов.

Или, например, сидит он в столовой, обедает со всеми, рассказывает всем, как он съездил на рыбалку, сколько щук поймал, и вдруг ни с того ни с сего говорит:

— А Коля Дмитриев — поэт хороший…

И продолжает говорить о рыбалке.

Или, например, читает или поет он какие-нибудь новые частушки из своей коллекции, читает-читает, поёт-поёт и вдруг ни с того ни с сего говорит:

— А Коля Дмитриев — поэт хороший…

И продолжает читать и петь частушки.

Я помню, как Старшинов показал мне книгу Николая Дмитриева в самый первый раз, в 1975 году. Он всегда показывал всем книги известных или пока еще неизвестных поэтов, которые ему нравились:

— Ты знаешь такого молодого поэта — Николая Дмитриева? Он из Подмосковья, из Орехово-Зуева. Работает учителем в сельской школе. Вот он выпустил в "Молодой гвардии" свою первую книгу — "Я от мира сего"…

— Я знаю известного поэта Олега Дмитриева…

— А это не Олег, а Николай. Послушай, как он пишет… Вот, например, о войне и о своем отце, которого могла убить на войне пуля снайпера, но не убила, он ушел от нее, спрятался в клеверах и выполз оттуда живым и выжил, и таким образом вместе с ним выжил и сам Коля: