Василий Аксенов - Кесарево свечение

• Название: Кесарево свечение
• Автор: Василий Аксенов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-32757-7

В романе Василия Аксенова «Кесарево свечение» действие – то вполне реалистическое, то донельзя фантастическое – стремительно переносится из нынешней России в Америку, на вымышленные автором Кукушкины острова, в Европу, снова в Россию и Америку. Главные герои – «новый русский» Слава Горелик, его возлюбленная Наташа и пожилой писатель Стас Ваксино, в котором легко угадывается автор.

---

Не замечает присутствующих. Между тем граф и князь пытаются удержать девушку Какашу от ее бурного стремления взлететь на самый верх фонтана и изобразить нимфу. Попытка проваливается, и красавица воцаряется над площадью.

Мистер Фэймос сует телефон под мышку, подходит к дверям своего банка и открывает их большим фамильным ключом. Вдруг застывает в глубокой задумчивости.

КАКАША. Какой аппетитный папаша!

(Он не слышит и не замечает.)

ФЭЙМОС. Что происходит? Мне семьдесят лет, но по ночам меня преследуют сексуальные видения: выпяченные зады, свисающие груди, прочее.

В ночных мечтах я Казанова,
Но сладости сии горчат.
То нимфу трахаю лиловую,
То жму корову сгоряча.

Должно быть, это из-за того, что я поэт. Меня тут все финансовым тираном считают, а я поэт, прежде всего поэт! (Оборачивается и видит Какашу, которая немедленно принимает жеманную позу, как бы прикрывая срам обрывками одежды и тончайшими своими ладонями.) Боже мой, это она, нимфа моих ночей! Лиловость этих глаз неповторима, я не мог ошибиться! Нимфа, откуда ты прилетела в нашу лыжную тмутаракань, в мои дикие сны?

КАКАША.

Жила я на воротах Нарвских,
Парила средь балтийских вод.
И осеняла финнов варварских
Лучами счастья и невзгод.

ОЛАДА. Ты ее меньше слушай, Пол. Это обыкновенная студентка из Северо-Западного университета – чумная, конечно, но они там все чумные. Как нанюхаются клея, так их не остановишь.

ФЭЙМОС. Князь, меня не обманешь. Она необыкновенная, у нее почти забытый в наших краях русский акцент. Я так и вижу ее парящей, и осеняющей, и снижающейся прямо в руки того, кто ее ждет, того, кто измучен ее нематериальными явлениями. Дай руку мне, красотка, и в церковь со мною пойдем! Надеюсь, сорокапятилетняя разница в возрасте тебя не смущает?

КАКАША. Ничуть! (Спрыгивает с фонтана прямо в руки животрепещущего старика.)

ФЭЙМОС.

Иные скажут: мир ужасен,
Но он красотами влеком.
Ползет в нем уж, пылает ясень,
В груди у женщин молоко!

(Нежнейшим образом лапает свой идеал.)

Дитя мое, я отдаю тебе мой банк «Дип Чазм» с ежегодным профитом два миллиона долларов! Два миллиона, ты не ослышалась! (Под мышкой у него звонит телефон, грубый мужланский голос звучит во всю мощь: «Вот тебе мой ответ, факинг Пол Фэймос! Ай фак ю факингли в коробку, фак ю под хрящ, фак расфакованный в фачью ффакку, понял?») Какие все-таки хамы в этой Государственной Думе! (Банкир в растерянности выпускает из рук красавицу и даже не замечает, как Воронцофф и Олада увлекают ее за обрывок цепи в кулисы.)

В этом месте мы осмеливаемся предложить режиссеру своеобразное балетное трио, в котором Какаша стремительно эволюционирует от похищенной Европы до грозной валькирии, а Жека и Колян – от коварных сластолюбцев-похитителей до умирающих от любви Пьеро. К тому же с некоторым японским оттенком: оба жестами и перочинными ножиками намекают, что готовы совершить харакири. «Какаша, родная, пощади!» Она сдается.

ФЭЙМОС (остался один). О горе, она исчезла! Пока этот московский боров орал, она испарилась! И больше не появится никогда! Нет, невозможно жить среди такой сволочи, среди бессмысленного стада обалдевших от цивилизации овец. И что мне мои миллионы, если мне семьдесят, если я упустил свой последний шанс, если я сам по себе никакой не барон, а паршивый баран, всю жизнь протолкавшийся в этом стаде?! (Тычет в свой «мобиль», нигде нет ответа.) Куда же все эти сволочи, мои помощники, провалились? Где этот косноязычный Мамм Алекс, факс-пакс?! Хорош менеджер! Каждую ночь залезает через окно в спальню моей дочери, а когда нужен, его нигде нет! (Распаляется все больше.) Сидит, молчит и ждет – сначала благословения, потом завещания. Уволю мерзавца! Отправлю его в Россию, в аппарат Государственной Думы! Боже, Боже, как мне найти ту нимфу, увлеченную двумя негодяями, гедонистами Вудстока и отпрысками развращенных кокаином Воронцовых и Олада, с их порочными ответвлениями от Куракиных и Чурило-Пленковичей? (Вытаскивает свой аппарат, тычет пальцем.) Мефисто, где ты? Возьми мою душу! Молчит, всегда молчит.

Пока он так изливает свою скорбь и ярость, открывается окно на втором этаже гостиницы, и в нем появляется сладко потягивающийся со сна Слава Горелик.

ГОРЕЛИК. Сколько же я спал – десять минут или десять часов? (Замечает внизу одинокого банкира, прислушивается к его ламентациям.) Вы ошибаетесь, барон, на вашем склоне горы нет ни одного потомка былинных князей Чурило-Пленковичей. Те гнездятся за границей вашего штата – может быть, в Вермонте, поближе к летописцу. Что касается Куракиных, то они действительно присутствуют в здешних аборигенах, в том числе и в вас, мой барон. Я, конечно, понимаю, что этими связями нечего гордиться, особенно после печального эпизода похищения Наташи (не Какаши), который мог бы вызвать новую Троянскую войну, будь он рассказан на былинный лад, а не в стиле буржуазного реализма. Впрочем, тут есть и другая сторона медали – Куракины отменно сражались в течение четырех веков за русские интересы, теряли конечности, но не теряли пыла. Так и вошел один из них в ствол Кайсынкайсацких, если вы позволите, барон.

ФЭЙМОС. Три вопроса. Откуда вы знаете, что я барон? Откуда у вас эти сведения о наших родословных?

ГОРЕЛИК. Я давно знал о вас многое, но, как вижу, не все. То, что вы, оказывается, поэт, и недюжинный, сударь, для меня ново. Откуда у меня сведения о родословных? Книги, старые хроники, архивные изыскания. Давайте ваш третий вопрос.

ФЭЙМОС. Вы из КГБ?

ГОРЕЛИК. Нет, из ВРИИАНРФа. Всероссийский институт истории Академии наук Российской Федерации, к вашим услугам. Доктор наук Мстислав Горелик, он же Бенни Менделл для удобства путешествия. Я только что из Санкта, с командировкой РАНа. Вот, пжалста! (Протягивает Фэймосу довольно гадкого вида бумажку.)

ФЭЙМОС. Да я и без бумажки вижу, что вы настоящий русский человек. Какая удача! Сейчас попробую по-русски.

Посредь людей американски
Не можно сделать конфесьон.
Повсюду эти ихи глянцы,
Российский дух не посвящен.

Если бы вы знали, мой друг, как плоть моя искусана духовными уколами.

ГОРЕЛИК. Вы, кажется, хотите мне в чем-то исповедаться, барон?

Хоть я не пастор православный,
Всего лишь жизни скоморох,
Спокойно доверяйте Славе
Рассказ о ваших комарах.

Ну, давайте!

ФЭЙМОС. Да я весь горю, разве не видите? Весь потом заливаюсь!

ГОРЕЛИК. Вам нужно охладиться. Полезайте в фонтан! Поглубже, по горло, ваше сиятельство! Сейчас вам станет лучше.

ФЭЙМОС (барахтается в снегу фонтана). Мне уже лучше. Никогда не думал, что у нас такая тут целительная купель.

Ну, приготовьтесь, мистер Менделл,
Принять признания души,
Что изогнулась, словно модуль,
Страдая, как сплошной ушиб.

Дело в том, что меня мучают во снах видения молодой женщины с лиловыми глазами.

ГОРЕЛИК. Меня тоже!

ФЭЙМОС. И вдруг сегодня утром, не далее как полчаса назад, я встретился с ней во плоти и даже лобзал ее в шею сзади.

ГОРЕЛИК. В шею сзади? (С нарастающей тревогой.) Где она? Как она выглядит? Как ее зовут?

ФЭЙМОС.

Я имени ее не знаю,
Хотя я отдал бы свой банк
За чистый звук, как имя Зоя
Иль Глория де Шарабан!

Она была полуголой и с обрывком цепи на шее, глаза излучали сильнейшее лиловое свечение. Неотразимая! Увы, пока я на секунду отвлекся, ее увлекли два местных развратника – электрик и водопроводчик. Теперь она пропала, пропала навсегда! Господи, прости старому дураку его прегрешения, а вы, путник из города имперской нашей славы, скажите, что это – любовь или похоть в чистом виде?

ГОРЕЛИК. Любопох в чистом виде, мой барон. (Вытаскивает Фэймоса из снежного фонтана.) Портрет, который вы тут нарисовали, очень похож… ммм… на одну мою корреспондентку. Вы помните ее имя – Наташа, Какаша? Если уж исповедоваться, барон, тогда полный вперед! Признавайтесь!

Во время этого диалога в глубине сцены появляется Алекс Мамм (фон Молчалин). Не решаясь приблизиться, он ждет окончания беседы.

ФЭЙМОС. Вы мне не верите? Слово дворянина! Ноу информэйшн эбаут хер айдентити.[61] Последнее, что осталось, – звук ее голоса. Он прерывался, как будто кто-то затыкал ей рот. Слабел и прерывался, прерывался и слабел. Однако она пела, пела!

ГОРЕЛИК. Вы помните хоть одну строчку из ее песни?

ФЭЙМОС. Попытаюсь вспомнить. (Изумленно.) Помню всю строфу! Она пела приблизительно следующее:

Тебя я помню, Словко-Словко,
Твой сладкий груз, плечей размах,
Твою античную головку,
Мечту троянских Андромах.

Это действительно было похоже на одну из песенок Мадам де Шарабан, которыми меня в детстве потчевала бабушка Мими. (Открывает рот в изумлении.) Словко, Словко, это о ком же она пела, кого это она так помнит?