Бар-Селла Зеев - Жизнь мародера

• Название: Жизнь мародера
• Автор: Бар-Селла Зеев
• Жанр: Публицистика

---

— Трудно во фронтовых условиях.

— А вы попробуйте.

Вот я и пробую с сорок второго года... ""[17].

Последний рассказ Шолохова, конечно, более всего напоминает помесь шестидесятнических анекдотов о Сталине ("А вы попытайтесь... Как говорит Лаврентий Павлович, попытка — не пытка...") с приказом народного комиссара обороны № 345 от 7 ноября 1942 года

("Товарищи! Враг уже испытал силу ударов под Ростовом, под Москвой, под Тихвином. Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!")[18].

Тем не менее — и несмотря на анахронизмы (в начале 1942 года Сталин цитирует свой приказ, отданный только в ноябре) — версия Котовскова представляется вполне логичной: в 1942 году Сталин поручает Шолохову написать роман, и в 1943 — публикуются первые главы... Но наше внимание привлекают задействованные литературные имена: Ремарк и Лев Толстой. Если верить Шолохову, беседующему с молодыми писателями из соцстран, имена эти были у Сталина на слуху... Относительно Льва Толстого это звучит правдоподобно, но вот — Ремарк...

Потому гораздо убедительней в этой части рассказ Шахмагонова:

сопряжение Шолохова с Ремарком и Толстым было подсказано Сталину статьей, опубликованной в "Знамени". Автором её был американский критик Стенли Эдгар Хаймен, а называлась она вполне в духе сталинских амбиций: "Новая "Война и мир""[19].

Конечно, выполнять повеление владыки полумира намного почетнее, чем действовать по указке заокеанского щелкопера... Поэтому антураж пришлось подправить: война, Кремль, Политбюро столпилось у стола... Великий полководец, зорко глядя в грядущее, прикидывает, что народу и армии нужнее в данный решающий момент: обеспечить успех летней кампании 1942 года или Шолохову — условия для написания романа?..

Вот так, легко и безмятежно творил Шолохов легенду своей жизни, ту легенду, в которой Вождь разговаривал с ним на равных!

Впрочем, бывало, что Шолохов от Сталина и открещивался. Вот Виктору Петелину запомнилось:

"Записки так и сыпались. <...> На каждый вопрос Шолохов отвечал коротко и ясно. Вопросы, вопросы, вопросы...

— <...> Вот в этой записке утверждается, что я пишу роман "Они сражались за Родину" по указу Сталина. Это не соответствует действительности. Ничего мне Сталин не говорил и не советовал. Сталин говорил, что надо писать о войне. Говорил он это многим. Сталин действительно вызвал меня в 1951 году и спросил, когда был опубликован роман Ремарка "На Западном фронте без перемен". Я по памяти сказал. Сталин сказал, что писать надо о войне сейчас, а не ждать, как Ремарк, восемь лет"[20].

Записки бросали Шолохову слушатели Академии бронетанковых войск. С чего это вдруг задушевные беседы со Сталиным оказались не ко двору? А с того, что танкистов-академиков Шолохов посетил 21 февраля 1956 года — на следующий день после произнесения речи на ХХ съезде КПСС... И вот одно вранье сменяется другим так же непринужденно, как и даты — 1945... 1942... 1951...

Но перейдем от слов сказанных к словам запечатленным.

Всего был опубликован 21 фрагмент "глав из романа":

8 — в 1943 году ("Правда" и "Красная звезда"),

4 — в 1944 (там же),

4 — в 1949 ("Правда" и "Сталинградская правда"),

1 — в 1954 ("Ленинградский альманах" и "Литературная газета") и

4 — в 1969 ("Правда").

А еще в 1992 году дочь Шолохова С.М. Туркова обнародовала доцензурную машинопись публикации 1969 года[21].

Это все. От рукописей осталось одно воспоминание — Владлена Котовскова:

"Это было летом 1950 года. Однажды, когда Михаил Александрович уехал в отдаленные колхозы района посмотреть, как идет уборка хлебов, его дочь Маша провела меня в кабинет писателя на втором этаже. <...>

С огромным волнением рассматривая стол, за которым работал великий писатель, я заметил у машинки странички и небольшую книжечку "Библиотека красноармейца. Из фронтовой жизни. Михаил Шолохов. Они сражались за Родину. Военное Издательство Народного Комиссариата Обороны. 1943".

В начале каждой из страничек надпись: "М. Шолохов. Они сражались за Родину. Глава I".

Одна страничка написана чернилами, четким шолоховским почерком, две другие отпечатаны на машинке, но все три были густо испещрены поправками автора.

Первая фраза рукописи выглядела так: "Между холмов по широкому суходолу перед рассветом хлынул густой южный ветер".

На первой машинописной странице она читается уже так: "Перед рассветом с юга по широкому суходолу хлынул густой и теплый весенний ветер".

Опять правка, и вот фраза становится такой, какой мы её знаем теперь: "Перед рассветом по широкому суходолу хлынул с юга густой и теплый весенний ветер""[22].

Такой мы знаем первую фразу из куска, опубликованного в 1954 году. Вот это работа над словом! Семь страниц 4 года писал! Одну первую фразу и ту дважды переделывал взыскательный художник!..

А что за книжка лежала на столе? Котовсков и тут дает исчерпывающую информацию:

Шолохов Михаил. "Они сражались за Родину". Военное Издательство Народного комиссариата Обороны. 1943. "Библиотека красноармейца. Из фронтовой жизни".

Подробнее, кажется, некуда...

Поэтому обратим внимание на то, о чем не сказано. А не сказано только одно — где издана книжка?.. Так вот, Котовсков не виноват. Просто книжка, лежавшая на столе, была sine loco. А в 1943 году таким негативным признаком обладали лишь два издания "глав из романа" — оба из Куйбышева. Друг от друга отличались они количеством страниц: в одной брошюрке их было 59, а в другой — 63. И содержанием настольной книжки, несомненно, были именно "главы из романа", опубликованные первыми, поскольку все аналогичные публикации с продолжением несли на обложке специальную помету: "Выпуск 2".

Но это то, что показывали гостям. На самом же деле писавший текст 1950 — 54 годов держал перед глазами совсем другую книгу...

"Перед рассветом по широкому суходолу хлынул с юга густой и теплый весенний ветер"[23].

Ср.:

"<...> с юга со степного гребня, набегом шел теплый и мокрый ветер".

Это — "Поднятая целина". Книга 1-я, глава 26[24].

А вот снова "Они сражались за Родину", 1954:

"С хрустом стал оседать в оврагах подмерзший за ночь последний ноздреватый снег"[25].

Сравниваем:

"<...> с шорохом и гулом стал оседать крупнозернистый снег"...

Откуда? Правильно! — "Поднятая целина", книга 1-я, глава 26[26].

А вот еще из "Они сражались..." 1954 года:

"Острое бледно-зеленое жальце её пронизало сопревшую ткань кленового листа. <...> Поднялась, выпрямилась травинка <...>, упорно и жадно тянущаяся к вечному источнику жизни, к солнцу"[27].

Переворачиваем страницу все той же 26 главы 1-й книги "Поднятой целины":

"<...> острое зеленое жало травяного листика, отталкивая прошлогодний отживший стебелек, стремится к солнцу"[28].

Вот эдак, попросту, без затей — берется 26-я глава "Поднятой целины", и из нее тачается начало очередного романа...

Эти текстуальные совпадения в двух главах из двух разных романов обнаружил уже Герман Ермолаев[29]. Правда, он предпочитает именовать их не совпадениями, а аналогиями. А само бесстыдное передирание — угасанием таланта. Мол, писательская манера не изменилась, а способности уж не те... Ну, это понятно — Ермолаев считает, что Шолохов и "Тихий Дон" написал...

Так что не будем множить аналогичные примеры, а рассмотрим совсем иной аспект поэтики.

И начнем мы с самого начала: с куска романа, дошедшего до читателя самым первым — 5 мая 1943 года.

Рассказывает персонаж по имени Иван Звягинцев:

"Видишь рубец у меня на верхней губе? <...> На первое мая я и другие мои товарищи комбайнеры затеялись выпить. Собрались семейно, с женами, гуляем, гармошка нашлась, подпили несколько. <...>

Была на этой вечеринке одна барышня, очень хорошо "цыганочку" танцовала. Смотрю я на нее, любуюсь, и никакой у меня насчет её ни задней мысли, ни передней нет, а жена подходит, щипает за руку и шипит на ухо: "Не смотри!" Вот, думаю, новое дело, что же мне на вечере зажмурки сидеть, что ли? Опять смотрю. Она опять подходит и щипает за ногу, с вывертом, до глубокой боли: "Не смотри!" Отвернулся, думаю, чорт с тобой, не буду смотреть, лишусь такого удовольствия. После танцев садимся за стол. Жена против меня садится, и глаза у нее, как у кошки, круглые и искру мечут. А у меня синяки на руке и на ноге ноют. Забывшись, гляжу я на эту несчастную барышню с неудовольствием и думаю: "Через тебя, чертовка, приходится незаслуженно терпеть! Ты ногами вертела, а мне расплачиваться". И только я это думаю, а жена хватает со стола оловянную тарелку и со всего размаху — в меня. Мишень, конечно, подходящая, морда у меня всегда была толстая. Не поверишь, тарелка согнулась пополам, а у меня из носа и из губы — кровь, как при серьезном ранении.