Александр Пак - В списках спасенных нет

• Название: В списках спасенных нет
• Автор: Александр Пак
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1961

Александр Исаакович Пак (1911–1958) родился в Одессе в семье грузчика. В 1925 году поступил в ремесленную школу «Металл № 6». Работал токарем, затем фрезеровщиком. После окончания школы работал на ряде машиностроительных заводов. В 1932 году окончил машиностроительный техникум. Получив диплом техника-технолога по холодной обработке металлов, был направлен на Московский завод им. Орджоникидзе.

В Москве А. И. Пак поступает на сценарный факультет Института кинематографии, но не заканчивает его.

С 1936 года постоянно работает литсотрудником в редакции газеты «Водный транспорт». Выполняя задания редакции, много плавает по рекам страны. Пишет очерки, корреспонденции.

Во время Великой Отечественной войны работает в Северном бассейне. В 1943 году переведен на Каму, где работает до конца войны. В 1945 году находится некоторое время на Тихоокеанском флоте. За это время им написано много очерков и рассказов, а также самое крупное произведение — повесть «В списках спасенных нет».

Первая книга А. И. Пака — «Речные рассказы» — вышла в Перми в 1950 году. Затем была выпущена вторая книга его рассказов — «Разные люди».

А. И. Пак член КПСС с 1946 года, член Союза Писателей с 1950 года.

Повесть «В списках спасенных нет» издается впервые.

---

— «Серова» мы еще до войны хотели сдать на слом. Пятнадцать лет не было капитального ремонта. Разве это судно? Это же галоша на десять тысяч тонн. Ни остойчивости, ни мореходности. А скорость? Шесть миль в час! Один смех….

— Не об этом речь, — перебил командующий.

— Я к тому говорю, — продолжал Мезенцев, — что только Полковский может вести такое судно. На сегодняшний день он у меня самый опытный судоводитель.

— Вы не согласны с мнением капитана первого ранга Алексеева?

Мезенцев промолчал.

— Полковский отпадает, — сказал командующий и ударил ладонью по столу, как бы подводя итог. — Следующая кандидатура?

Блинов, склонив голову, с чрезмерным интересом рассматривал пуговицу на кителе и не слушал обсуждения новой кандидатуры. В ушах у него отчетливо звенел страстный голос Полковского, он видел его искаженное ненавистью лицо. Блинов решился и гневно перебил Алексеева, расписывающего достоинства нового кандидата.

— Позвольте!

Командующий взглянул на Блинова. Тот сел и нетерпеливо ерзал, ожидая, когда умолкнет Алексеев. И вот, наконец, вице-адмирал кивнул; Блинов встал и, волнуясь, произнес первые слова:

— Полковский мстит. Полковский ненавидит. Он не ищет смерти. Это глупая клевета!

На Блинова с удивлением смотрели все присутствующие. Даже командующий обычно слушающий всех с опущенными веками, не сводил с него глаз. Блинов страстно продолжал, и все чувствовали внутреннюю убежденность и силу его слов.

— Мы осуждаем человека за подвиги, которыми гордились бы Нахимов и Корнилов! Из беспримерной храбрости мы делаем оскорбительный вывод. Он русский моряк! И всем своим существом оправдывает великолепную гордость этого имени. Полковскому, и только Полковскому поручить эту экспедицию!

— Хорошо, — перебил командующий, — я верю вам.

Когда через час после совещания командующий пожимал руку Полковскому и бесстрастно рассматривал его лицо, ему пришло на память все, что говорили о Полковском, как о рыцаре смерти. Но командующий не упрекнул Андрея. Он сказал:

— От успеха этой экспедиции зависит продолжительность обороны Одессы.

31

Полковский снова в море, снова на мостике.

Уже два часа, как «Серов» покинул порт и медленно идет вперед, содрогаясь от работы машин. Все меры предосторожности приняты. Но пока они даже излишни: густой туман не выдаст старый транспорт.

Полковский стоит у переговорной трубы и смотрит, как клочья тумана ползут по палубе.

Он с грустью думает о том, что в жизни много странного, непонятного, и вспоминает отход «Серова».

Сначала пришел какой-то мальчик со свертком и заплакал у трапа, прося, чтобы его пустили к капитану. А когда его не пустили, он бросился бежать по палубе; и боцман его ловил. Мальчишка не давался в руки и все кричал:

— Мне к капитану!

В каюте Полковского мальчик, которому было лет двенадцать, насупился, всхлипывая и размазывая слезы кулаками…

Полковский спросил мальчика, что ему нужно.

— Тетя прислала, — всхлипывая, сказал он и протянул сверток.

Полковский развернул его и увидел свою забытую в гостинице белую верхнюю рубаху. Она была выстирана и выглажена. Полковский отвернулся, посмотрел в иллюминатор — и перед ним возникло рябое лицо горничной. Он взволнованно прошелся по каюте и вспомнил билеты в душ, еду, белье на подушке.

Полковский посмотрел на мальчика, поднял его на руки, потом прижал к груди и поцеловал.

Блинов пришел за час до отхода и рассказывал о какой-то своей предстоящей боевой работе. Полковского он уже называл «Андрей» и говорил «ты».

— Андрей, когда ты вернешься из этой экспедиции, то меня уже не застанешь. Но Ольга тебя встретит. Она тебе хороший друг.

Андрей спокойно слушал, внимательно рассматривая лицо Блинова, и думал, что он хороший человек, не такой, каким казался в первый день знакомства.

Перед самым отходом Блинов стал беспокоиться и посматривать через иллюминатор на причал. Вдруг он радостно улыбнулся и обернулся к Полковскому:

— Идет.

Через несколько минут в каюту, запыхавшись, вошла Ольга в форме военного врача.

— Я уже боялась, что опоздаю, — сказала она, протянув Полковскому руку.

Снова Полковский с трудом отвел взгляд от больших лучистых глаз девушки, и вдруг сердце его защемило. Вера, как живая, всплыла в памяти, потом дети, няня, Володя, Барс, гостиная на Преображенской…

Ольга, точно догадываясь, о чем думает Полковский, потупила глаза и молчала.

А Полковскому было грустно.

Потом приходил прощаться Мезенцев, еще кто-то из штаба.

Полковскому казалось странным, что Ольга принимает в нем такое участие. Но ему еще раз хотелось увидеть ее. Потом Андрей поймал себя на мысли об этой девушке, и вспомнил, что прошло лишь полтора месяца со дня смерти жены. И он содрогнулся от стыда и горести. Нет, думал он, Веру он никогда не забудет; она всегда будет его женой, его единственной возлюбленной. А Иринка, Витя… Их никто не заменит. Но эти мысли уже не вызывали в нем смятения. На душе — печальный покой.

На мостике первая вахта. Как и на «Аджарии», здесь тихо: сутулая спина капитана, его замкнутость не располагают к разговорам, шуткам, до которых моряки большие охотники.

Полковский постоял у компаса, искоса наблюдая за незнакомыми старшим штурманом и рулевым, и вспомнил Афанасьева, последний миг прощания с ним, неизгладимо врезавшийся в память. Что из себя представляет этот штурман, эта новая команда? Ему хотелось познакомиться с ней.

— После вахты проверим в трюмах крепления грузов, — сказал он.

Штурман сухо и официально ответил:

— Есть.

Полковский и штурман спустились в трюм и зажгли свет. Андрей вслед за штурманом шел между штабелями снарядных ящиков. Их здесь были тысячи. Тщательно осмотрев крепления, Андрей сказал:

— Надо поставить клинья, дополнительное крепление. Даже слабая зыбь все растрясет на этой тарелке.

— Жесткое крепление?

— Именно.

Закончив осмотр, они вымыли руки и вместе пошли в кают-компанию.

Полковскому хотелось быть вместе с моряками, слушать их голоса, даже смех; он уже не чуждался их и не искал скорбного одиночества. К нему возвращалось ощущение жизни.

В кают-компании Полковский первый занял свое капитанское место и, когда старший штурман попросил разрешения сесть, он почувствовал, как в груди шевельнулось что-то приятное, давно забытое. Полковский наблюдал за моряками, которые молчали из уважения к капитану. Андрей попробовал пошутить, чтобы вызвать их на откровенность, разговор, но шутка получилась вялая.

— У нас хорошая маскировка: туман, — сказал он, но не улыбнулся. Он не мог.

— Этот шип имеет нежный характер, — охотно подхватил второй штурман, одессит с типичным одесским акцентом.

Мало-помалу в разговор втянулись все обедающие и весело высмеивали пароход, на котором они совершали едва ли не самый ответственный рейс в своей жизни.

Полковский изредка вставлял слово и думал, что эти молодые и пожилые моряки незыблемо верят в жизнь, что их не пугают ни опасности, ни трудности.

32

Часы шли, менялись вахты. Легкий шестибалльный шторм швырял судно так, что оно кряхтело, казалось, что вот-вот развалится. Но обошлось благополучно.

Утром за облаками слышали гул самолетов. Они пролетели мимо, не заметив судна. В лунную ночь моряки увидели подводную лодку.

Полковский вздрогнул. У него появилось сильное желание погнаться за ней и открыть стрельбу (на судне было установлено орудие), раздавить, смять ее, но с горечью он подумал о жалкой скорости «Серова», о плохой его маневренности, усилием воли успокоил сердце, преодолевая соблазн, приказал изменить курс и ускользнул от лодки, не замеченный ею.

Еще несколько часов — и откроется Одесса. Не успеет вспыхнуть заря — и моряки будут приветствовать полоску земли, поднявшуюся на горизонте.

Никто из моряков не спал. Вахтенные и наблюдатели были на своих местах. Остальная команда приоделась и теснилась в красном уголке и в курилке. Все были возбуждены. Полковский словно прилип к своему обычному месту на мостике.

Легкий бриз волновал море. Лунный свет исчез, поблекли звезды, и небо посветлело. Еще немного — и оно у горизонта порозовело.

Через три часа показалась земля. Одесса! Полковский пристально всматривался в берег. Улегшиеся было чувства вновь всколыхнулись в груди. Сколько раз он подходил к этому берегу! И первой мыслью была тогда встреча с Верой, с детьми… Теперь его никто не встретит, некуда будет спешить… Защемило сердце.

— Выставить наблюдателей на носу и корме, — приказал он.

Штурман повторил приказание. Через две-три минуты Полковский увидел, как на бак взошел матрос.