Монтегю Джеймс - Альбом каноника Альберика

• Название: Альбом каноника Альберика
• Автор: Монтегю Джеймс
• Жанр: Ужасы и Мистика

Англичанин Деннистоун из Кембриджа заезжает в небольшой городишко недалеко от Тулузы дабы посетить церковь Св. Бертрана. Церковный служитель, узнав что гость интересуется редкими изданиями, предлагает взглянуть на кое-какие книги в его доме…

---

— Пролистает ли месье до конца, — вымолвил он.

И месье переворачивал страницы, обнаруживая все новые и новые сокровища, но в конце книги наткнулся на два листочка, принадлежащие, как ни удивительно, ко времени куда более позднему, чем все, что он видел до этого. Современные, решил Деннистаун, оставлены беспринципным каноником Альбериком — чтобы создать бесценный альбом, тот, похоже, разграбил всю библиотеку совета Сен-Бертрана. На первом листке был план южного нефа и аркад церкви, начерченный весьма аккуратно и узнаваемый для любого, кто там побывал. План содержал занятные знаки, похожие на планетарные символы, несколько слов на иврите в уголках, а в северо-западном углу аркады красовался нанесенный золотой краской крест. Под планом шли строки на латыни:

«Responsa 12^{mi} Dec. 1694. Interrogatum est: Inveniamne? Responsum est: Invenies.

Fiamne dives? Fies. Vivamne invidendus? Vives. Moriarne in lecto meo? Ita.»

(Ответы от 12 декабря 1694 года. Был задан вопрос: Найду ли я его? Ответ: Найдешь.

Буду ли я богат? Будешь. Будут ли мне завидовать? Будут. Умру ли я в своей постели? Умрешь.)

— Отличный образец записки кладоискателя, напоминает ту, что оставил господин младший каноник Куотермейн о старом Соборе Святого Павла, — прокомментировал Деннистаун, переворачивая страницу.

То, что открылось его взору, поразило его, как он часто мне говорил, куда сильнее, чем он мог того ожидать от любого рисунка. И хотя найденный им рисунок навеки утрачен, я располагаю его фотографией, которая как ничто другое подтверждает правдивость этих слов. Выполненное сепией в конце XVII века, изображение представляло собой, на первый взгляд, библейскую сцену, поскольку архитектура (перед нами представал интерьер) и персонажи были написаны в классической традиции, подобающей, по мнению художников тех лет, для иллюстраций к Библии. Справа, на троне, к которому вели двенадцать ступенек, в окружении солдат восседал под пологом правитель — бесспорно, царь Соломон. Он подался вперед и вытянул руку со скипетром, точно повелевая, лицо его выражало ужас и отвращение, и все же в его облике чувствовались властность и спокойная мощь. Левая часть рисунка была, однако же, престранной. Именно она вызывала живейший интерес. У подножия трона четверо солдат обступали сгорбленную фигуру, о которой нельзя не рассказать подробнее. Рядом лежал пятый солдат, с вывернутой шеей и глазами, вылезающими из орбит. Взгляды четверых стражей были обращены к царю. Лица их исказились от страха, казалось, только безграничное доверие правителю удерживает их от немедленного бегства. И причиной тому, без сомнения, было то самое согбенное создание. Никаких слов не хватит, чтобы передать те ощущения, что вызывает один лишь взгляд на него. Помню, как однажды я показал фотографию рисунка знакомому морфологу, человеку, скажу я вам, до неприличия трезвомыслящему и прагматичному. Весь вечер после этого он наотрез отказывался оставаться один, а позже признался мне, что еще много ночей не осмеливался, засыпая, тушить свет. И все же я постараюсь дать хотя бы общее представление об этом существе. Поначалу видна была лишь масса грубых, спутанных черных волос, если присмотреться, под ними угадывалось ужасающе тощее, похожее на скелет тело с тугими, как канаты, мышцами. Ладони существа были смуглыми, лапы покрывали все те же жесткие черные волоски, пальцы оканчивались безобразными когтями. Пламенные глаза с черными, как ночь, зрачками пристально смотрели на царя взглядом, исполненным зверской ярости. Вообразите себе кошмарного южноамериканского паука-птицееда, обращенного в человека и наделенного почти человеческим разумом — и вот перед вами бледная тень той богопротивной твари. Все, кому я показывал изображение, в один голос заявляли: «Нарисовано с натуры.»

Как только первый приступ необоримого испуга был подавлен, Деннистаун взглянул на хозяев. Ризничий закрыл лицо руками, его дочь, обратясь к кресту на стене, истово молилась.

Наконец был задан вопрос:

— Эта книга продается?

И вновь минутное сомнение, и вновь внезапная решимость, какие уже выказывал ризничий ранее. Ответ прозвучал, словно музыка:

— Если месье угодно.

— Сколько Вы просите?

— Достаточно двухсот пятидесяти франков.

Деннистаун был сбит с толку. Даже сердца коллекционеров черствеют не до конца, а его сердце оставалось куда мягче коллекционерского.

— Дорогой вы мой, — раз за разом твердил он, — Ваша книга гораздо дороже двухсот пятидесяти франков, гораздо дороже.

И каждый раз он получал неизменный ответ:

— Двести пятьдесят франков, больше не возьму.

Устоять перед таким предложением не представлялось возможным. Деньги были уплачены, расписка выдана, сделка скреплена стаканчиком вина, а ризничий будто преобразился. Словно не бывало ни сутулости, ни подозрительных взглядов за спину, он даже смеялся, или пытался смеяться. Деннистаун собрался уходить.

— Позволит ли месье проводить его до гостиницы? — осведомился ризничий.

— Нет-нет, спасибо! Здесь рукой подать. Я прекрасно помню дорогу, и луна светит ярко.

Предложение повторялось трижды или четырежды, и всякий раз было встречено отказом.

— Тогда пусть месье крикнет мне, если…если понадоблюсь. Лучше держаться середины дороги, обочины такие неровные.

— Конечно, конечно, — сказал Деннистаун, сгорая от нетерпения самостоятельно рассмотреть добычу. Держа книгу под мышкой, он вышел в коридор.

Здесь его ждала дочь. У этого новоявленного Гиезия,[5] похоже, имелись собственные планы на иностранца, с которым так великодушно обошелся отец.

— Серебряной распятие и цепочка на шею — будет ли месье столь добр, чтобы принять их?

Особенного проку от этих предметов Деннистаун не видел. Чего же хотела девушка взамен?

— Ничего, совсем ничего. Месье окажет честь, приняв подарок.

Искренность, с которой это, а также многое другое было сказано, не оставляла сомнений, так что Деннистаун выразил глубокую признательность и позволил надеть цепочку себе на шею. Его не покидало впечатление, что он оказал этой семье некую совершенно неоплатную услугу. Они стояли у дверей и смотрели, как он удалялся, и все еще ждали у порога, когда он помахал им на прощание рукой с крыльца «Красной шапочки».

После ужина Деннистаун заперся в своей комнате наедине с приобретением. Стоило ему рассказать о своем визите к ризничему и покупке старой книги, как хозяйка гостиницы стала проявлять к нему особенный интерес. Кроме того, ему показалось, что он слышал, как она и незабвенный ризничий торопливо шептались в коридоре за дверью salle a manger,[6] а в конце диалога послышалось что-то вроде: «Пьеру и Бертрану лучше ночевать в доме».

С этого времени внутри него стала нарастать тревога — возможно, нервная реакция после радости от неожиданного открытия. Что бы это ни было, оно вылилось в навязчивое убеждение, что позади кто-то есть, и, повернувшись спиной к стене, он почувствовал себя куда комфортнее. Все это, конечно, выглядело чепухой в сравнении с полученным им бесценным собранием. И вот он один в спальне, купается в сокровищах каноника Альберика, и с каждой минутой власть фолианта над ним все сильнее и сильнее.

— Господь, благослови каноника! — по старой привычке Деннистаун заговорил сам с собой. — Где-то он сейчас? Бог ты мой! Хозяйке надо научиться смеяться повеселее, а то такое ощущение, словно в доме покойник. Еще полтрубочки, говорите? Пожалуй, пожалуй. Что это за распятие мне всучили? Прошлого века, полагаю. Да, наверное. Такое тяжелое — как будто камень повесили на шею. Ее отец, похоже, носил его не один год. Может быть, почистить его перед тем, как убрать?

Он уже снял цепочку и положил ее на стол, когда его внимание привлекло нечто, возникшее на красной обшивке у его левого локтя. Две или три догадки о том, что это могло быть, мелькнули в его голове с удивительной быстротой.

«Перочистка? Нет, ее здесь нет. Крыса? Нет, слишком черная. Крупный паук? Не приведи Господь…нет. Боже милостивый! Лапа, как на рисунке!

В следующее мгновение он понял все. Смугловатая кожа, обтягивающая кости и ужасающей силы мышцы, грубые черные волоски, длиннее, чем на человеческой кисти, когти-крюки, венчающие пальцы — серые, острые, ороговевшие.

Он вырвался из кресла, сердце заходилось от смертельного, непреодолимого страха. Опираясь левой лапой на стол, тварь медленно поднималась из-за спинки кресла и уже простерла правую лапу над его головой. С плеч свисали черные лохмотья, жесткая шерсть покрывала, как на рисунке, все тело. Нижняя челюсть была небольшой и — вот верное слово — узкой, как звериная, за черными губами виднелись зубы, нос отсутствовал, а пламенные глаза с черными змеиными зрачками, исполненные ненависти и жажды уничтожить все, в чем теплилась жизнь, были самой кошмарной частью зрелища. И они светились разумом — превыше животного, но ниже человеческого.