Газета День Литературы - Газета День Литературы # 88 (2004 12)

• Название: Газета День Литературы # 88 (2004 12)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Алесь Кожедуб обеспечивает присутствие белорусского голоса в русской культурной ситуации, эта неучтенная интонация — как присутствие белорусского игрока в команде высшей лиги — очень важна сейчас, когда после десяти лет развала почти перестала работать отлаженная в Советском Союзе машина художественного перевода, а периодические забросы культурной сети в белорусскую литературу приносят на редкость скудный улов, особенно в прозе — ни одного нового имени со времен "Адраджэння", то есть с 92-го года прошлого столетия. Проза в Белоруссии остановилась для русского читателя на Василе Быкове и Светлане Алексиевич.

В прозе Кожедуба язык особый — он не переводит сознательно некоторые белорусизмы, например: "Узлы платка, повязанные под бородой бабы Мани", в его рассказах много сниженной лексики — язык диалогов приближен к живой речи, но эта не надуманная, литературная игра, а адекватное отображение действительности. Отвечая на вопрос, который был задан в начале этого опуса, можно сказать, что менталитет не меняется с переездом и даже с переходом на язык русский: Алесь Кожедуб был и остается белорусом — самобытным и ярким русским писателем.

Изучение белорусского языка в школе начинается с заучивания наизусть отрывка из прозы Якуба Колоса с прекрасным описанием Припяти; есть и у Кожедуба описание реки в рассказе "Ловчие": "Река жила своей жизнью, и ты, который спускался по ней вместе с водой, тоже становился как бы речным, тебя не боялись рыбы, выстреливали из-под самых ног, над твоей головой сновали стрижи, на плечи и на удилище садились синие стрекозы, признавая своим... Гомон воды заполнял все окрестности, и тем не менее, ты слышал еще и писк комара, и кукование зозули, и мягкое трепыхание бабочки, павлиний глаз, что долго заигрывала с тобой, набиваясь в подруги". Проза этого автора доносит до нас звуки и запахи земли белорусской, такой близкой и все-таки другой.

Петр КАЛИТИН КВИНТЭССЕНЦИЯ РУССКОЙ ДУШИ

Книга стихов Владимира БОЯРИНОВА "Красный всадник" (издательство "Вече", 2003) уже стала событием литературной жизни России, вобрав в себя не просто самое лучшее, сакраментальное и просто талантливое из написанного поэтом — вобрав в себя саму квинтэссенцию русской души. И поэтому разговор о бояриновской книге позволяет вспомнить и утвердить классический эстетический критерий: оригинальности — при оценке художественного произведения, который естественно заостряется до демонстрации — актуальнейшей демонстрации оригинальной русскости как таковой. Ведь вслед за ключевым теоретиком нацизма А.Розенбергом и прочими несостоявшимися "ключниками" наших душ (от Гришки Отрепьева до т.Троцкого) их нынешние ученики — если бы современно и тем более цивилизованно! — исповедуют принципиальное отрицание этой оригинальности, зашоривая её тем или иным частоколом понятных для них и потому заведомо вторичных и, конечно, товарных, продажных истин-висюлек. Кстати, не в розенберговском ли "подвешенном" единомыслии кроется причина запрета на его "Миф ХХ века" (не говорю о гитлеровской "Майн Кампф") со стороны нынешнего, якобы политкорректного официоза, чью точку зрения как раз и проговаривают бюджетно оплачиваемые, известные и — понятные, понятные умники-русофобы — особенно на TV (слепоты не хватает на русскую аббревиатуру!)?! Кому же захочется обнаружить, ладно, привычные: русофобско-католические или русофобско-троцкистские — нет, русофобско-нацистские! — рога, благо всё общечеловечески — "политкорректно" — едино?!..

И именно всем этим русофобам в наитоварнейшем виде: чистюлечного ничего — противостоит, празднично, былинно противостоит лирический герой Владимира Бояринова — в "красной рубахе":

По его ль сноровке, по его размаху,

По его ль желанью, по его уму

Подарила мама красную рубаху,

Видную рубаху сыну своему.

Какая удаль, какая мощь закладывается уже в ритм, ритм-накат стихотворения! А что говорить о судьбе героя?!

Пыль столбом взметнулась,

расступились дали,

Полымем занялся парень на ветру.

…С той поры над степью только и видали

Красную рубаху рано поутру.

Неопалимая купина — неопалимая суть-жуть — русской души не может не пламенеть без красной рубахи, ох, далёкой от понятного, т(о)варного — TV — комильфо — вот одно из откровений, пронзительно-первозданных откровений бояриновской книги. И не стоит его бояться, как любое подлинное от-кров(ь)-ение. Тем более и сам лирический герой делает его вехами своего пути:

О себе нимало не печалясь,

Я разлуку чувствовал острей.

Если что-то в жизни получалось,

Я спешил разрушить побыстрей.

Чем тошнее, тем оно и лучше, —

В забубённом этом кураже

Ни в тайге, ни в городе Алуште

Не нашёл я благости уже.

Тесен, тошен русскому человеку, нет, не отчий дом, не земля родная, не мир в целом — чего там хочется всяческим — метафизисцирующим, бердяйствующим, идейным — "ключникам": ведь тогда нам только и останется, как в-их-истину воскурить кладбищенскими небожителями, русскими, но, ах, ах, не с т(о)варным — TV — ничего — тесен, тошен русскому человеку исключительно псевдоблагой, зацикленный на удачливости — безбожный — мир, чему посвящено программное стихотворение книги: "Так случится…":

И воскликну я: "Здравствуй, Иуда!"

"Мы одни, — скажет он, — мы одни!

Непонятны мне все остальные.

И родней не бывает родни,

Потому что мы оба земные."

Он вздохнёт: "Я устал призывать

Всех, кто знал о дрожащей осине.

А теперь есть кого предавать

И скорбеть о тебе, как о Сыне.

Здесь Владимир Бояринов и его лирический герой доходят до оригинального, до парадоксального осознания основной беды русского человека в ХХ веке: его здравомысленной приверженности земному с его безбожно-прагматическими благами; его цивилизованного желания обустроиться в счастье при помощи одной гуманно-родственной человечности. И за это русский человек — как настоящий иуда своей красной рубахи — достоин неумолимого предательства и одновременно преданности Иуды оного, достоин — вместо Христа — в условиях Богооставленного, безбожного мира. Такова органическая метаморфоза всякого "одинокого" гуманизма, родственного в России иудству да ещё "ласкам" и "вкрадчивым речам" зелёного змия, как замечает поэт в другом стихотворении: "Прощание с зелёным змием". Но каково, каково быть преданным при всём своём гуманистичном ничтожестве — вместо самого Христа?! Чем ни ещё один здравомысленный соблазн, теперь земного, гуманизированного христианства?! И то же, ей-ей, на крови или, в лучшем случае — на дрожащей осине…

Да, действительно тяжело и почти невыносимо осознание в себе, осознание вне себя русскости в её метаморфозах ХХ века. В её псевдоблагости, не важно большевистского или демократического разлива.

Как ни остро мы чувствуем время —

Время ранит больней и острей!

Так и тянет воспеть просто стихийную, самозабвенную — "заблудшую" — душу.

Она всего лишь птаха

Меж небом и землёй,

В своём скитанье давнем

Не ставшая ни камнем,

Ни мудрою змеёй.

Так и хочется умопомрачительной баньки — "Ерохвоститься пора!" Так и хочется любвеобильного экстаза до некой "весны". Но красная рубаха — неопалима, наша суть-жуть никуда не исчезает:

И поныне тропою окольной

Не объедешь и не обойдёшь

Звон молитвенный, звон колокольный,

Небеса обращающий в дрожь.

И в другом стихотворении:

И не надо пьянящей свободы,

Если тянет вглядеться в упор

На бездонные в омутах воды,