Джулиан Барнс - Любовь и так далее

• Название: Любовь и так далее
• Автор: Джулиан Барнс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-023039-7, 5-9660-0089-1

Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс — один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. Возможно, основной его талант — умение легко и естественно играть в своих произведениях стилями и направлениями.

Тонкая стилизация — и едкая ирония, утонченный лиризм и доходящий до цинизма сарказм, агрессивная жесткость и веселое озорство — Барнсу подвластно ВСЕ ЭТО и многое другое…

В книгу вошла вторая часть дилогии; первый роман — «Как все было».

---

— Папа, а где ты был?

— В пабе, Соф.

— Ты пьяный пришел?

Оливер, пошатываясь, прошелся по комнате, изображая пьяного, и дыхнул на Софи, которая сделала вид, что ей дурно и она сейчас упадет в обморок, и помахала рукой у себя перед носом, разгоняя дух папиного перегара.

— А с кем ты напился?

— С одним старым другом, старым ханжой. Плутократом американским.

— А что такое плутократ?

— Это такой человек, который зарабатывает больше меня, — сказал он, а я подумала про себя: тогда, выходит, весь мир состоит из одних плутократов.

— А он тоже напился?

— Напился? Он так напился, что у него контактные линзы выпали.

Софи рассмеялась. Я расслабилась. На секунду. А потом напряглась опять. У детей что — чутье на такие вещи?

— А кто он, вообще?

Оливер посмотрел на меня.

— Просто Стюарт.

— Смешное такое имя — Просто Стюарт.

— Ну, он, вообще, адвокат. У него все, как у адвоката, за тем исключением, что он никакой не адвокат.

— Папа, ты правда пьяный. — Оливер снова дыхнул на Софи, она засмеялась и, похоже, опять занялась уроками. Но не тут-то было. — А откуда ты его знаешь?

— Кого — его?

— Просто Стюарта Плутократа.

Оливер опять посмотрел на меня. Я не знаю, заметила это Софи или нет.

— Откуда мы знаем Стюарта? — спросил он у меня. Я подумала: большое спасибо, удружил так удружил. Типа, ты умываешь руки. И еще я подумала: еще не время.

— Мы с ним были знакомы раньше, — сказала я очень неопределенно.

— Это понятно, — сказала она как-то очень по-взрослому.

— Ты марш на кухню — делай себе бутерброд, — сказала я Оливеру. — А ты марш в постель, — сказала я Софи. Они знают этот мой тон. Я его тоже знаю, и мне самой он не нравится. Но что еще было делать?

Оливер провозился на кухне достаточно долго и вернулся в гостиную с большим бутербродом с жареным картофелем. У него есть какая-то «особенная» фритюрница, которой он очень гордится, — с каким-то там специальным фильтром, который якобы поглощает пары от кипящего масла. На самом деле, понятное дело, он ничего не поглощает.

— Секрет хорошего бутерброда с жареным картофелем, — заявил он не в первый уже раз, — в том, чтобы жар от картофеля растопил масло на хлебе.

— И что?

— А то, что оно потечет у тебя по руке.

— Нет. Я имею в виду, и что — Стюарт?

— А-а, Стюарт. Он весь седой. Розовый и лоснящийся. При деньгах. Не дал мне расплатиться за выпивку… ну, ты знаешь, как это бывает, когда плутократия ударяет в голову.

— По-моему, мы оба этого не знаем. Просто нам неоткуда.

По словам Оливера, Стюарт ни капельки не изменился, разве что стал плутократом и этаким пивным хряком, который только и говорит, что о свиньях.

— Вы с ним еще встретитесь?

— Мы не договаривались о встрече.

— Ты записал его телефон?

Оливер посмотрел на меня и подцепил пальцем масло с тарелки.

— Он мне его не дал.

— В смысле, не дал? Ты спросил его телефон, а он сказал, что не даст?

Оливер прожевал кусок бутерброда, проглотил и театрально вздохнул.

— Нет, я не спрашивал его телефон, а сам он не предлагал.

Когда я это услышала, у меня словно камень с души упал. Я даже не пожалела, что довела Оливера до состояния легкого раздражения. Может, не все так страшно.

Уже потом я задумалась: хочу ли я встретиться со Стюартом? И никак не могла решить — да или нет. Обычно я без труда принимаю решения — ну, хотя бы один человек в доме должен уметь принимать решения, — но тут я поняла, что не хочу ничего решать. В этом вопросе пусть за меня решают другие.

Тем более я не думаю, что такой вопрос вообще встанет.

ТЕРРИ: У меня есть друзья на Заливе. Они мне рассказывали, как ловят крабов. Краболовы выходят в море примерно в полтретьего ночи и работают до утра. Они раскидывают сеть длиной до пяти сотен ярдов, с грузилами через каждые несколько ярдов, к которым прикреплены приманки. Обычно в качестве приманки берут угрей. Потом, когда сеть раскинута, они начинают сводить ее концы, и вот тут нужен зоркий глаз и большая сноровка. Крабы, конечно, «клюют» на угрей, но крабы — не дураки, они не будут спокойно ждать, пока их не вытянут из воды и не бросят в корзину. Так что, буквально за миг до того, как краб появится у поверхности, буквально за миг до того, как он отпустит свою добычу, ловец должен мягко опустить руку под воду и схватить краба.

Как говорит моя подруга Марсель: вам это ничего не напоминает?

СТЮАРТ: Ну и как вы расцениваете поведение Оливера? Только честно. Я не знаю, чего я ждал. Может быть, я ждал чего-то такого, в чем не мог бы признаться себе самому. Но скажу вам вот что. Я не ожидал вообще ничего. Я не ожидал: привет, Стюарт, старина, мой старый ханжа, сколько лет, сколько зим, да, ты можешь купить мне выпить, и еще раз купить мне выпить, склоняюсь в поклоне пред вашей щедростью, добрый сэр, а между выпивкой я снова буду учить тебя жить, как в добрые старые времена. Вот это я и называю — вообще ничего. Может быть, я был немного наивным.

Но в жизни есть много чего такого, что не поддается однозначному определению, правильно? Например, можно дружить с человеком, который тебе не нравится. Или, вернее, нравится и не нравится одновременно. Не то чтобы я до сих пор считаю Оливера своим другом. Разумеется, нет. Хотя он явно по-прежнему полагает меня своим другом. Это еще одна сложность: А считает В своим другом, но В не считает себя другом А. На мой скромный взгляд, дружба может быть даже сложнее, чем брак. Я имею в виду, что для большинства людей брак — это предельное испытание, правильно? В тот момент, когда ты решаешь полностью изменить свою жизнь и связать ее с другим человеком, ты говоришь: вот он я, я хочу быть с тобой, я отдам тебе все, что у меня есть. Я имею в виду не земные богатства. Я имею в виду сердце и душу. Иными словами, мы рассчитываем на все сто процентов, правильно? Может быть, мы не получим эти самые сто процентов, и даже скорее всего не получим, или получим, но только на время, однако мы все-таки осознаем, что такая полнота в принципе существует. Раньше это называлось идеалом. Теперь, насколько я понимаю, называется целью. А когда что-то идет не так, когда процент падает ниже определенной черты, которую мы поставили себе целью — скажем, пятьдесят процентов, — происходит развод.

Но что касается дружбы, тут все не так просто, правда? Ты знакомишься с человеком, он тебе нравится, вы что-то делаете с ним вместе — и вот вы друзья. Но нет никакой процедуры, никакого обряда, который скреплял бы дружбу, и у вас нет цели. Иногда вы становитесь друзьями лишь потому, что у вас есть общие друзья. Есть такие друзья, с которыми можно не видеться месяцами и даже годами, а потом встретиться и общаться, как будто вы только вчера расстались; есть и такие, с которыми надо начинать все заново. И в дружбе нет развода. Я имею в виду, с другом можно поссориться, но это не одно и то же. Теперь Оливер, очевидно, решил, что мы с ним просто продолжим общение с того места, где мы расстались, — вернее, чуть раньше того места, где мы расстались. А я не хотел ничего продолжать. Я хотел посмотреть, как и что.

И вот что я увидел. Когда я предложил купить ему выпить, он попросил «Трепанацию черепа». Я сказал, что из пива здесь только «Бельхавен Ви Хэви». Он рассмеялся надо мной в том смысле, что я старый педант и у меня напрочь отсутствует чувство юмора. «Это шутка, Стюарт. Шутка». Но дело в том, что Оливер не знает, что такое пиво — «Трепанация черепа» — действительно есть. Его варят в Шотландии, в Оркни, и у него удивительно мягкий вкус. Кто-то сказал, что по вкусу оно похоже на фруктовый пирог. Это темное пиво, красно-коричневое по цвету. Вот почему я предложил вместо него «Бельхавен Ви Хэви». Но Оливер ничего этого не знает, и ему даже в голову не приходит, что я могу знать что-то такое, чего он не знает. Что я кое-чему научился за прошедшие десять лет.

ОЛИВЕР: Ну и как бы вы расценили моего тучного друга? На этот вопрос, как и на множество других вопросов, существует два варианта ответа: либо спокойное, сдержанное выступление, либо пламенная обличительная речь; и в кои-то веки у вас есть возможность лицезреть, как Оливер надевает свои кроссовки с пружинящими подошвами и выходит на беговую дорожку, дабы присоединиться к команде демократических полемистов. La rue basse, s'il vous plait.[56] Мы не обсуждаем моральный эвердьюпойс[57] вышеназванного индивидуума, нам нужны голые грубые факты. Стюарт: он что — набит долларами под завязку? Когда мы с ним сидели-выпивали, я — как человек тактичный — не стал слишком въедливо выяснять насчет его временного пребывания в Стране Годового Дохода, но мне пришло в голову, что если ликвидность омывает его стопы, подобно венецианскому наводнению, то, может быть, он не откажет отлить мне парочку ведер за счет города на воде. Бывают моменты, когда художнику вовсе не стыдно сыграть извечную роль просителя, принимающего подаяние. Связь между искусством и страданием есть золоченая нить, которая иногда стягивает слишком сильно. Еще день — еще доллар.